С подветренной стороны острова, неподалеку от пляжа Комада и на подходе к мысу Папагойо, разрезавшему море, словно каменный нож, находилась просторная гавань, которую называли Байа-де-Авила и куда заходили в безветренные ночи, когда море было спокойно и ласково, люди с побережья, чтобы посидеть при свете факелов и встретиться с погибшими в морской пучине родственниками. Это был древний обычай, существовавший, возможно, столько же, сколько существовал и сам Лансароте. Многим вдовам и сиротам удавалось поговорить с родными душами, хотя не меньше было и людей, кто, проведя долгие часы на берегу, так и не дождался родных.
Однако поговаривали, что в те ночи, когда Айза Марадентро спускалась в бухту, редко кто из утопленников не являлся на зов своих близких, а Педро Печальный, который провел первые годы своей жизни среди знахарей и колдуний, питал слишком глубокое уважение к потустороннему миру, чтобы осмелиться навлечь на себя гнев духов и той, которая могла говорить с ними.
- Нам нужно идти, - наконец произнес он. - Мы сюда явились не для того, чтобы весь день спать.
Нехотя Дионисио и Мильмуертес продрали глаза, собрали свои вещи и зашагали следом за пастухом, который вышагивал по краю глубокой расщелины своей журавлиной походкой.
- Ты хоть знаешь, куда мы идем? - спросил Дионисио. - Или мы так и будем целый день болтаться туда-сюда, словно три дурака?
- Я об этом думал. Знаю я тут одно местечко.
- Далеко?
- Уже не очень.
Легионеры переглянулись, и в их взглядах промелькнуло явное недоверие. Мильмуертес покопался в рюкзаке, снова достал револьвер и засунул его за пояс брюк так, чтобы он был хорошо виден.
- Этот тип нравится мне все меньше и меньше, - произнес он. - Мне кажется, он немного чокнутый.
- Немного? - прошипел его подельник. - Да он тупее коз, которых так обожает.
Они еле тащились за пастухом, и не было в них уже утренней беспечности, когда только и было забот, чтобы не подвернуть ногу и не упасть. Как и у всех людей, слишком часто имевших дело со смертью, у них было хорошо развито шестое чувство, и сейчас в головах их стали рождаться какие-то странные мысли, словно что-то страшное и неизведанное шло за ними по пятам. Галисиец, пожалуй, больше доверял своей интуиции, чем Мильмуертес, и на какое-то мгновение он испытал желание послать все к чертям, забыть о пастухе, его псах и о проклятом Асдрубале Марадентро и бежать отсюда, бежать далеко, куда глаза глядят, только бы подальше от этого мертвого океана с его "окаменевшими" волнами.
Однако, посмотрев на неуклюжую фигуру Педро, галисиец решил, что имеет дело с самым нищим, жалким и безобидным пастухом из всех пастухов на свете, и спросил себя потом, как сможет объяснить свое бегство Дамиану Сентено, по-настоящему опасному человеку, которому был неведом страх.
Для успокоения Дионисио покопался в рюкзаке, потом прикоснулся к револьверу и, ускорив шаг, поравнялся с проводником.
- Ты знаешь Асдрубаля Пердомо? - спросил он.
- Видел пару раз.
- А его семью?
- Тоже так себе.
- А мне казалось, что на острове все друг друга знают.
- Это потому, что он маленький.
- Оказывается, не такой уж он и маленький, если ты так плохо знаешь Пердомо. А сколько здесь живет людей?
- Никогда не считал.
- Понимаю… А почему Марадентро тебе нравятся?
- Я не говорил, что они мне нравятся.
- Действительно, не говорил… Ты не говорил.
Он снова дал Педро уйти вперед и невольно содрогнулся, глядя, как тот, словно марионетка, высоко задирает ноги. Тут-то Дионисио и догнал его товарищ, Мильмуертес:
- Что сказал этот любитель коз?
- Ничего. Он мне ничего не говорит, и это больше всего меня настораживает, - ответил Дионисио. - У меня такое впечатление, что он решил бродить по этим кругам ада до тех пор, пока нас не вывернет наизнанку, а затем он бросит нас здесь и преспокойно вернется домой с деньгами в кармане. Он нас водит за нос, попомни мои слова.
- Он еще не знает, с кем решил шутки шутить.
- Конечно нет… Но если он не захочет, чтобы мы нашли парня, могу поклясться, что мы его не найдем… Эй, ты! - позвал он. - Подожди минутку.
Педро Печальный остановился и повернул голову. Псы последовали его примеру. Ничего не сказав, он дождался, пока чужаки подошли к нему вплотную.
- Если мы найдем Асдрубаля Пердомо, я дам тебе тысячу песет в награду.
Пастух на мгновение задумался, затем пристально посмотрел на чужаков, остановил свой взгляд на револьвере, который Мильмуертес отвлеченно поглаживал, и ответил:
- Две тысячи.
- Вот это да! - воскликнул галисиец. - Мы начинаем понимать друг друга… Согласен, две тысячи.
Пастух утвердительно кивнул:
- Я приведу вас туда, где он скрывается, после чего вы мне сразу платите и я убираюсь восвояси. Не хочу принимать участие в убийстве. - Он несколько раз отрицательно помотал головой. - Не из-за двух тысяч.
- Я понимаю, - рассмеялся галисиец. - Наверно, ты боишься, что мы и тебя тоже убьем. Не так ли?
- Есть немного.
- Можешь быть спокоен. Не стоит бросать камни на собственную крышу. Сделка заключена! - добавил он. - А теперь в путь, и не заставляй нас терять время.
Педро Печальный лишь кивнул, вытащил длинную веревку, взял собак на свору и, щелкнув языком, скомандовал:
- Ищите!
Псы, казалось, давно ждавшие приказа, встрепенулись, опустили морды и бросились вперед, почти таща хозяина, следовавшего за ними большими прыжками.
Так вприпрыжку они бежали больше часа, обогнув красноватый кратер, который словно погас всего три дня назад. Они пересекли овраг с бездонными провалами и наконец остановились перед цепочкой пещер, неожиданно открывшихся среди наплывов лавы, образовавшихся столетие спустя после извержения и ведших, похоже, в самое сердце ада.
Пастух что-то сказал псам, и они тут же начали рычать, оскалив зубы. Он удерживал их изо всех сил, так как собаки готовы были броситься ко входу одной из пещер.
Он оглянулся и посмотрел на только что подбежавших, как всегда тяжело дышащих подельников:
- Будет лучше, если вы приготовите оружие. Там кто-то есть.
Дионисио, не дожидаясь повторного предложения, поставил рюкзак на землю, вытащил пистолет и зарядил его, поставив на предохранитель. Мильмуертес тоже сбросил с плеч свой рюкзак. Педро вытащил из своего мешка карбидную лампу, влил в нее немного воды, чтобы та была наготове, и, наконец, не спуская псов, соблюдая всяческие предосторожности, вошел в пещеру.
Труба из лавы, появившаяся здесь по капризу кипящей лавы, разбросавшей по полу огромные камни и оставив большие воздушные карманы, с течением времени разрушившиеся и рухнувшие из-за новых движений земли, почти двадцать метров шла прямо, чтобы потом образовать выступ, за которым разливалась кромешная тьма, едва рассеиваемая на расстоянии вытянутой руки карбидной лампой. Пройдя около десятка шагов, преследователи оказались в одном из разветвлений коридора, где одна галерея вела прямо, а другая вниз, словно стремясь к центру Земли.
Собаки тут же смело бросились во вторую, как всегда еле сдерживаемые хозяином. За ними, отстав на метр, следовали галисиец и Мильмуертес, хотя было видно, что ни одному из них сия авантюра не пришлась по душе.
Педро Печальный время от времени опускал лампу до земли, отыскивая знаки того, что кто-то ходил той же дорогой. Однако пол, потолок и стены представляли собой слегка покрытый рябью лавовый монолит, на котором нельзя было обнаружить и намека на следы.
Спустя несколько минут они достигли просторной залы с потолком настолько высоким, что к нему не мог пробиться свет лампы. Псы тут же бросились в проход, ведущий вниз, преодолевать который людям пришлось на четвереньках.
Вскоре Дионисио, не отрывавший взгляда от пламени лампы, опустил руку в карман и выхватил пистолет, готовый выстрелить в любую секунду, как только что-нибудь покажется ему подозрительным. И тут он вдруг понял, что свет не двигается. Спустя несколько секунд он наткнулся на лампу, оставленную на полу коридора, а псы и их хозяин, казалось, испарились, словно земля поглотила их, словно неизведанная сила затащила их в одну из многочисленных галерей, которые открывались по обеим сторонам узкого прохода.
- Проклятый сучий сын! - воскликнул Дионисио.
Следовавший за ним Мильмуертес дрожащим голосом произнес:
- Что происходит?
- Он удрал! Он удрал… Он оставил нас здесь… Поворачивай назад! Назад, пока не погасла лампа!
Трясясь, проклиная пастуха на чем свет стоит и чуть не воя от страха, Мильмуертес крутанулся на месте и на четвереньках что есть сил пополз в направлении залы, оставшейся где-то позади.
Но когда они до нее добрались, лампа уже еле светила.