Мария сначала смотрела на доктора непонимающим взглядом, но вдруг лицо ее изменилось, покраснело от гнева, и из глотки вырвался крик:
- Ты это нарочно подстроил, безбожник! Ты все придумал, чтобы деньги с нас получить! Нет у Сашеньки никакого аппендицита! И денег у нас нет! Вставай, доченька! Пойдем отсюда скорее! Богу помолимся, все и пройдет! Другие-то небось уже до храма дошли и ноженьки у престола преклонили, а мы все здесь с этими нехристями колупаемся! Чтоб вам всем пусто было над бедной женщиной и дитем измываться!
Александр Петрович выслушал эту тираду молча, пристально разглядывая свои ногти. Потом посмотрел на Марию, взглянул на часы.
- Вот что, тетка! - сказал он спокойно и властно, как привык разговаривать с больными, а не с работниками бухгалтерии. - У меня сейчас автобус, и я уезжаю в отпуск. Здесь остается второй хирург, он сейчас работает в операционной. Если ты еще голову не совсем потеряла и хоть что-нибудь соображаешь, дожидайся его и умоляй прооперировать девочку. Если же ты совсем без головы, то тогда забирай ребенка и отправляйся куда хочешь. Загубишь дочку - сама будешь виновата. Я тебе все сказал.
Александр Петрович встал и пошел из комнаты. Пятнадцать минут у него было на то, чтобы забрать свою сумку и успеть на станцию. Времени терять больше было нельзя. Сунув свой легонький кошелек в нагрудный карман рубашки, Якушев подхватил свой нехитрый багаж, посмотрелся в зеркало на удачу и побежал по лестнице к выходу. Быстрым шагом прошел он по коридору мимо лежащей на скамейке Саши, на ходу прощаясь, махнул рукой фельдшерице Анне Ивановне и уже было откинул марлевую простыню, закрывавшую вход на улицу, как почувствовал, что кто-то схватил его сзади за брюки. В недоумении - зацепился за что-то? - Якушев обернулся. Перед ним на коленях рыдала Мария.
- Ты чего это, тетка? Вставай! - в смятении отпрянул от нее Александр Петрович.
- Доктор! Спаси мою дочку! Сделай ей какой-нибудь укол! - хрипло, как зверь, зарыдала богомолка и протянула к нему узловатые руки.
- Там же наверху остался второй врач! Сейчас закончит операцию и придет! - Якушев попытался стряхнуть с себя цепляющуюся женщину, но оказалось, что это не так просто. - Анна Ивановна! - что было силы заорал врач. - Ну что это такое! Не день сегодня, а наказание! Помогите хоть вы отодрать ее от меня! Я же на автобус опаздываю!
Но фельдшерица, которая минуту назад спокойно сидела за своим столом, сейчас будто нарочно куда-то провалилась. Вся больница молчала как вымершая, и только Мария рыдала надсадно, словно мужик.
- Вставай же, тетка! - взмолился Александр Петрович. - Ну что ты меня держишь! Этим твоему горю не поможешь! - Он стал отрывать от себя цепкие руки женщины.
- Да посмотри сам! Умирает она, ягодка моя ненаглядная! Укол ей сделай!
Машинально Якушев повернулся в сторону девочки. Действительно, за какие-нибудь полчаса лицо девочки изменилось почти неузнаваемо. Кожа ее теперь приобрела серо-зеленый цвет, черты лица заострились, под глазами расплылись темные круги.
- Пусти! - грубо заорал Якушев на женщину и, оттолкнув ее, подошел к Саше.
Лоб у нее теперь горел, но ни тени румянца не было на щеках.
- Ивановна! - что было силы заорал он. Фельдшерица, будто все время была в коридоре, заглянула в кабинет. - Давай пустой бланк истории болезни!
Анна Ивановна, несмотря на полноту, резво подбежала к столу и вынула тонкую пачку листов.
- Никакие уколы твоей девочке не помогут. Расписывайся вот здесь, что согласна на операцию! - Якушев ткнул Марии в лицо пустой бланк и шариковую ручку.
- А если умрет?! Может, лучше таблеточки? - В глазах у той заметались ужас и отчаяние, она так и продолжала ползти по комнате на коленях и, по всей видимости, не вполне владела собой.
- Мамочка, не надо! Не отдавай меня на небо! Я боюсь! - вдруг в голос закричала Саша.
- Ой, Сашенька, дитятко! Что же нам делать? Ой, Боженька нас оставил! - запричитала Мария. Чистые листы истории болезни рассыпались на полу.
- Ду-ра! - в отчаянии закричал над ней Якушев. - Соглашайся на операцию! - Голос у Якушева стал вдруг тонким от отчаяния, от человеческой тупости.
- У нас доктора хорошие! - включилась вдруг, возмущенно рокоча, фельдшерица. - Вылечат тебя, и пойдете со своей мамкой туда, куда шли!
Анна Ивановна стала гладить девочку по голове и выразительно смотрела на Марию. Та молчала, не зная, на что ей решиться.
- Позвоните Диме, что его ждут, - сказал устало Якушев и поднял свою сумку. - Счастливо оставаться! - Он опять кивнул фельдшерице и, стараясь не смотреть больше на девочку, направился к выходу.
- Не уходи! - Мария, будто решившись, вдруг кинулась ему наперерез, будто черная птица, разрывая пуговицы платья у себя на груди. - Вот деньги, возьми! Только спаси дочку!
Откуда-то из-за полувысохших, двух когда-то округлых сокровищ достала она смятый платок и развернула его торопливо, дрожащими руками. Несколько купюр по пятьдесят и одна в сто рублей лежали там.
"Уходи! - сказал себе Якушев. - Зачем ты стоишь?" Но ноги его будто приросли к месту.
- Вот, возьми! - Лицо Марии болезненно скорчилось. - Я на свечки хотела да на милостыню пожертвовать в храм…
- Ах на храм! А детям купить пожрать не хотела? - Якушев в ярости схватил деньги, сунул себе в карман, в сердцах опять стукнул сумкой об пол. - И башмаки сыну тоже купить не хотела?
Фельдшерица сидела за столом, опустив глаза.
- Ивановна! Готовь девочку! Прооперирую я ее! Провались в тартарары этот отпуск, и автобус, и весь этот идиотский народ!
Анна Ивановна хитровато прищурилась, улыбнулась и павой выплыла из-за стола.
- Ну, мамочка, успокойтесь! - сказала она присущим ей успокаивающе властным тоном, уводя Марию в коридор. - С дочкой все будет хорошо. Идите устраивайтесь на ночлег. А то пока туда да сюда, операция кончится, а вам с мальчиком и спать негде! И на дворе уже ночь, а мы ночевать в больницу родственников не пускаем.
Но Мария, конечно, не сделала ни шагу, пока забившуюся из последних сил Сашу Анна Ивановна не унесла наверх. Туда же ушел и доктор Якушев, волоча по полу свою сумку.
Дима с удивлением посмотрел на него по дороге из операционной.
- Сам, что ли, будешь оперировать? Раздумал ехать?
Якушев кивнул ему:
- Сам!
- Ну, ни пуха! - И Дима с облегчением поскакал в ординаторскую, а единственный на всю больницу анестезиолог, вздыхая и матеря свою работу и жизнь, уговаривал Сашу чуть-чуть полежать, говорил, что больно совсем не будет и что он сделает ей только один укольчик, а потом покажет красивые сны. Мария же, осознав до конца, что ничего больше от нее не зависит, отыскала в больничном садике сына и, взяв его за руку, повела искать им обоим ночлег.
4
В районном центре по вечерам жизнь у всех протекала по-разному. Взрослые, придя с работы домой, принимались за хозяйство и носу не показывали на улицу. Подростки и молодежь, наоборот, оживлялись. Те, у кого были средства передвижения в виде велосипедов, выписывали круги на главной площади, украшенной стендом с разбитыми фотографиями передовиков, или на пятачке, поросшем редкими деревцами и заменяющем собой городской парк. Те, кто ходил пешком, собирались в стайки и обсуждали, куда лучше пойти, как стемнеет: в клуб, где показывали очередной американский боевик, или в другой очаг культуры тоже с боевиками - компьютерный центр досуга. Улицы же с пыльными палисадниками и покосившимися сараями практически пустели. Однако в этот вечер на них народу было куда больше обычного. Многие богомольцы остались ночевать под открытым небом, расположившись на холме вокруг монастыря, но те из них, кто привык служить Богу в более комфортных условиях, попытались снять хоть какое-нибудь жилье. Местные жители не привыкли к такому наплыву незнакомых людей, но все же те, кто был посмекалистее и попроворнее, уже вывесили на своих калитках рукописные объявления - сдаются комнаты. Подсуетилась также заведующая общежитием прежней МТС. Завхоз педучилища втихаря пустила несколько человек с семьями в физкультурный зал. Остальные жители пока находились в возбужденном недоумении - пускать или не пускать богомольцев в свои дворы. Две женщины разговаривали у общего забора, разделяющего их хозяйства. Завидев Марию с мальчиком, они дружно замахали руками:
- Нету у нас ничего! Не сдаём!
Мария посмотрела на них мрачно и потянула Сережу дальше.
- Мы и не снимаем, - на ходу пробурчала она. - Мы милости у Бога просим!
- Возьмут еще эти богомольцы да зарежут нас ночью-то! - говорила, стоя со своей стороны плетня, одна хозяйка другой. - Кто их знает, какие они люди?
- Да запросто зарежут! Сейчас ведь хоть зарезать, хоть застрелить - ничего не стоит! - с готовностью отвечала ей соседка.
- А ты пойдешь ли в храм?
- Сейчас не пойду. Некогда. А вот схлынет когда народ, схожу непременно. Помолюсь за детей, за внуков маленьких.
Собеседница никак не могла сдержать ехидного вопроса, так и просившегося с языка.
- Да ведь ты у нас, как самая передовая доярка, в партии целых десять лет состояла! Даже в парторги тебя выдвигали!
- Состояла, да вот вышла! - затрясла щеками от возмущения бывшая ударница. - Потому что с политикой партии была несогласная!
Бывшая партийная доярка повернулась и гордо пошла от забора заниматься своими делами, ругая про себя ехидную соседку. А та, захлебываясь от удовольствия, что смогла-таки ненароком уесть бывшую элиту колхозной фермы, побежала в дом готовить ужин.