Первый ряд загудел неодобрительно, и те, что сидели к батюшке спиной и до сих пор не развернулись к нему, теперь развернулись все до одного.
- Нет уж, божьим - никак нет, - под этот гул решительно ответил Первый.
- А просто чудом?
- Ну, если просто… - Первый и не согласился, но вроде как и не отказал в возможности признать это.
- Хорошо, пусть просто. - Батюшка как бы улыбнулся, но на лице его улыбки не появилось, а так - словно бы скользнула в голосе и исчезла. - Тогда, по моему разумению, чтобы чудо, явление, имеющее метафизическую, выражаясь светским языком, а не материальную основу, стало в полной мере фактом материального мира, нужно найти способ ввести его в этот мир. Скажите, вы пробовали платить хозяевам хотя бы копейку за их яйца?
- Платить? Копейку? - не понял Первый.
- За что это им платить?! - То был замполит полковник Собакин. Сегодня он тоже был приглашен сюда, и его распирало от гордости и счастья. - Они на Колыме, в условиях вечной мерзлоты это золото добывают?
- Но они, наверное, кормят свою курочку, поят ее, ухаживают за ней? - вопросительно ответил Собакину батюшка.
Собакин вскинул руки:
- Да что там! Две копейки - всех расходов на месяц!
- Наверное, не две, больше. Но если бы даже и две.
- Две копейки вполне можно дать. - Сегодня начальник безопасности опять был в блестящем, металлическом костюме с плеча президентов крупных фирм и боссов мафий из западных фильмов. - Две копейки могу даже из собственного кармана.
- Так-так-так, интересно! - подхватив подсказку начальника безопасности, произнес Первый, и лицо его ясно и чисто засветилось глазами. - А сколько бы, любопытно, полагали необходимым платить вы? - спросил он батюшку.
Батюшка развел руками.
- Это ваше светское дело, вам и решать. Я только порассуждал вместе с вами… Попробуйте!
Он сел, и совещание пошло по пути, указанному им, словно по струнке, - никуда с него не сворачивая и не уклоняясь.
- Нет, копейку нельзя. И две. Что такое две копейки? - Начальник управления внутренних дел Волченков на всякий случай поспешил вставиться со своим словом, дабы выступление его заместителя не бросило тени на него. - Может, как за золотое сырье? Или золотой лом?
- Не жирно ли, Сергей Петрович? - улыбка у начальника безопасности была искренне изумленная.
- Нет, как за золотой лом… разве можно! Такие деньги разбазаривать!.. Как за золотой лом… разве допустимо? - тут же подали голос несколько человек из первого ряда.
- А мы вот попросим Надежду Игнатьевну высказаться, - услышала Надежда Игнатьевна голос Первого. Повернулась на него и увидела глаза и усы Первого - вместе! - и поняла, что вовсе в прошлый раз не реабилитировала себя, так лишь - предприняла попытку, и сейчас Первый предлагает повторить ее.
Ладони у нее, почувствовала Надежда Игнатьевна, вмиг стали мокрыми от пота.
Она поднялась.
- Я за социальную справедливость, - сказала она. - У нас в прошлом, как мы все теперь знаем, было много нарушений социалистической справедливости. Но она должна восторжествовать. Я полагаю, если мы станем оплачивать яйца по цене лома или золотого сырья - это будет несправедливо, и народ нас не поймет. Я полагаю, возмещать расходы на содержание одной курицы - и достаточно!
Она села, не смея взглянуть на Первого, и подняла голову лишь тогда, когда наставшую после ее выступления тишину нарушил веселый голос начальника безопасности:
- Яйца в магазине за десяток - сколько у нас? Рубль тридцать самые дорогие. Рубль тридцать разделить на десять - тринадцать копеек. Ну вот, для круглого счета - двадцать копеек за яйцо.
- Да, отлично! Попробуйте так, - сказал Первый начальнику безопасности. Усы его исчезли неизвестно куда, а глаза так и сияли. - Может быть, - глянул он с улыбкой в сторону батюшки, - устами церкви глаголет истина? - И следом объявил для всех: - Все, товарищи, всем спасибо, до свидания!
Надежда Игнатьевна по-прежнему не смела поднять на Первого глаза. Народ вокруг шумел, вставая, двигал стульями, разговаривал, а она поднялась - и не двигалась. Неужели не удалось, неужели не удалось, стучало в ней жарко вместе с ударами сердца.
Но невозможно, однако, было стоять столбом, нужно было уходить. И Надежда Игнатьевна двинула стул, освобождая себе проход, и сделала уже шаг, и тут наконец не выдержала и глянула на Первого.
И была вознаграждена.
Первый поймал ее взгляд, мгновение смотрел, словно б оценивая, а потом ступил в ее сторону и протянул руку, чтобы она подошла и пожала ее.
Надежда Игнатьевна не подошла, а подлетела к ней, с молодой легкостью пролавировав между стоящими вразброд стульями.
- Очень был рад вашему выступлению, - принимая ее руку в свою, торжественно и одобрительно сказал Первый. - Вы продемонстрировали самую высокую принципиальность, истинную приверженность государственным интересам. Очень был рад!
- Надежда Игнатьевна! Надежда Игнатьевна! Дражайшая! - догнал ее в приемной, выскочив следом из обшитого дубовыми панелями кабинета, брюхатый низенький человечек - начальник всей городской и областной торговли. Остановил и упер в нее большой живот, так далеко выкатившийся вперед, что казался уже живущим самостоятельной жизнью. - Вы почему же не балуете меня своим вниманием, Надежда Игнатьевна? Нехорошо! Зайдите, - понизил он голос, оглядываясь по сторонам. - На склад у нас товары новые поступили, с дефектиком, в продажу давать не можем… ну, дефектики, сами понимаете… а за треть цены!
Ах же ты, бухнуло радостно в Надежде Игнатьевне. Деньги к деньгам, удача к удаче!
Хотя и была она величиной в своем особняке, но все же в том особняке, не в этом, и милость брюхатого в необходимых случаях всякий раз приходилось заслуживать.
- Так давайте прямо сейчас, - предложила она. В ее правилах было ковать железо, пока оно горячо.
- Давайте прямо сейчас! - согласно воскликнул брюхатый.
7
- Подъем! - потрясли Игната Трофимыча за плечо. Он разлепил глаза и увидел лицо старшего по дежурившей нынче ночью смене. - Подъем, пора! - повторил этот старший, не давая Игнату Трофимычу снова закрыть глаза. - Снеслась ваша рябая, надо взять.
Нынче в доме дежурило двое. Этот вот, старший, и еще другой - сидел у стола на кухне, охранял диковинные, похожие на какой-то физический прибор весы с тонкой длинной стрелкой, ювелирные, сказали Игнату Трофимычу с Марьей Трофимовной, привезя их вчера.
- Пошли, Игнат Трофимыч, пошли! - снова поторопил его спускаться вниз старший.
Но дежурный на дворе, с рацией в руках, из которой торчала выпущенная антеннка, остановил их.
- Товарищ генерал едет. Хочет сам лично присутствовать.
- Сходите в туалет, Игнат Трофимыч, - заботливо взял Игната Трофимыча под руку и направил его шаги мимо курятника старший. - Операция задерживается.
Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец калитка растворилась, и во двор скорым шагом вошел человек в коричневом костюме с красной искристой полосой, с волнистыми волосами, красиво уложенными на пробор, и с такой улыбкой, будто он только что узнал о ком-то что-то нехорошее, которое тот долго скрывал.
- Здравствуйте, Игнат Трофимович, - подал он руку Игнату Трофимычу и поглядел на него пристально и изучающе. - Вот вы какой!.. А ну-ка, покажите! - потребовал он, когда Игнат Трофимыч выбрался с яйцом из курятника. Игнат Трофимыч протянул ему яйцо - возьми, посмотри, но генерал в коричневом костюме не просто попятился, а даже отскочил от него: - Нет-нет, в ваших руках, Игнат Трофимович, только в ваших! - И, оглядев яйцо самым внимательным образом, резюмировал: - Золотое!
В доме Игнату Трофимычу было предложено разбить яйцо, что он и сделал, имея опыт, с одного маха ножом, внутренность выпустил в блюдце, а скорлупу сполоснул под рукомойником и вытер досуха тряпкой.
- Кладите, Игнат Трофимович, - указывая на весы, велел ему генерал с улыбкой.
Игнат Трофимыч положил, стрелка прыгнула и стремительно пронеслась за половину шкалы.
- Да-а! - сказал генерал. И улыбка с его лица на этот короткий миг исчезла.
Дежурный, сидевший у весов за столом, вынул из кармана ручку, вписал в напечатанный на машинке текст несколько слов и протянул Игнату Трофимычу:
- Прочтите и подпишите.
- Да-да, Игнат Трофимович, прочтите и подпишите, - подтвердил генерал.
"Настоящим удостоверяю, что я, Кошелкин Игнат Трофимович, совершил акт сделки с Жилсоцбанком СССР, продав ему снесенное моей курицей по имени Рябая золотое яйцо весом в сто двенадцать граммов девятьсот восемьдесят семь миллиграммов за ноль целых две десятых рубля. Означенные деньги получил", - прочитал Игнат Трофимыч поданную ему бумагу.
Прочитал он ее вслух, чтоб, если что не так, подала из комнаты голос его старая, потому как, конечно же, не спала. Но она не подала, и Игнат Трофимыч, взяв из руки дежурного ручку, подписал документ.
- Прошу, - подал ему в обмен на подписанную бумагу двадцатикопеечную монету дежурный у весов.
Игнат Трофимыч взял ее и стал рассматривать, словно монета могла быть какой-то необыкновенной.
Но она была самой обыкновенной, а ему хотелось что-то сказать, и он сказал:
- Ишь ты!
Впрочем, он со своими словами никого больше не интересовал.
Генерал в коричневом костюме, который был, разумеется, никем иным, как начальником безопасности, стоял над скорлупой с занесенной рукой - и все не мог взять ее.
Может быть, минута так минула. Или полторы. Или больше.
И наконец, скорлупа оказалась в руке начальника безопасности. И тотчас всеведающая улыбка его стала жалкой - будто теперь он знал все самое тайное и низкое ни о ком другом, как о себе.