- Ой, не говори, - повинно поддакивала Марья Трофимовна. - Ты дак еще как-то ешь, а у меня совсем не принимает.
- Вот и достояла б вчера, - снова принимался за свое Игнат Трофимыч. - Знак ей, видишь, был… Синицу на журавля!
- Дак век живи, век учись, - покорно, чувствуя себя виноватой, отзывалась Марья Трофимовна. И вздыхала: - Ой, дак как бы это размолоть-то…
На подходе к дому от лавочки у забора навстречу им поднялся участковый Аборенков.
- Здравия желаю, Трофимычи! - бросил он руку к фуражке на голове, эдак доброжелательно вроде, с улыбкой, а лицо у самого, сразу же обратила внимание Марья Трофимовна, было словно у кота, слопавшего сметану.
- Здравствуй, Альберт Иваныч! И ты здоров будь! - поздоровались они с Аборенковым, и у обоих это вышло весьма-таки кисло.
- А чего хмурые такие? - спросил Аборенков. Однако спросил без недовольства, а все с тем же доброжелательством и улыбкой. - Все в порядке? Без конфликтов?
- Какие конфликты! Что ты, Иваныч! - дружно, с пионерской готовностью перебивая друг друга, ответили Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем.
- Это хорошо, что без конфликтов. Это хорошо. Рад! - сказал Аборенков, покачиваясь перед ними на носках и не освобождая дороги. Переступил затем с ноги на ногу и, обдав жаром своего громадного тела, придвинулся к ним совсем близко. - А яишней угостите? Хотели угостить, помните? Угостили бы, Трофимычи!
Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у них: неуж догадался о чем-то?
Ho идет кролик в пасть удаву, хотя и чует его бедное сердце погибель, не хочет идти, а идет, и рад бы спастись, а лапы не сдвинуть с места…
Вот и Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем. И не хотели они вести Аборенкова в дом, так не хотели - сердце у обоих из груди выпрыгивало, но пуще того боялись они отказать ему, не уважить.
- Дак угостим, конечно! Пойдем, Иваныч, а как же! Как не угостить! - будто соревнуясь, наперегонки заприглашали они Аборенкова.
- Чего ж… справно живете… нормально… однако без шика, - сказал Аборенков, войдя в дом, становясь посередине кухни и оглядываясь. - Без шика, однако, без шика, - непонятно повторил он и вдруг ни с того ни с сего, каким-то особым, затаенным голосом, даже пригнувшись к ним с высоты своего гардеробного роста, спросил, переводя взгляд с одного на другого: - А хочется, наверно, шикануть, а? Чтоб не таиться, не жаться, а так - раз, и напоказ!
- Ты че эт, Иваныч, ты че? - оторопело заспрашивала Марья Трофимовна. - Яишенку тебе - сейчас, один момент.
И бросилась было к печи затевать огонь, но Аборенков остановил ee, обхватив за плечи.
- Нет, а шикануть?! Чтоб напоказ! Гарнитуры там, "Людовики", "Марии Антуанетты"?!
- Как это - шикануть? - потерявшись еще больше, чем его старая, выдавил из себя Игнат Трофимыч. - Что мы, купцы какие - шиковать?
- А что?! - Аборенков залихватски подмигнул ему и подмигнул Марье Трофимовне, которую не выпускал из-под своей руки. - Есть, наверно, на что шикануть-то? Золотишко там… а?!
Иди сюда, сам иди, своими ногами, лезь в пасть, приказывает удав глазами кролику, и тот идет - своими ногами, и сам заталкивает несчастную голову в красную разинутую глотку…
- Какое золотишко, ты что? - только и смог выговорить онемевшими губами Игнат Трофимыч. Так выговорил - как признался.
Не много было в арсенале Аборенкова средств, чтобы вырвать признание, по правде говоря, вообще только одно было средство - брать на арапа, но он очень даже хорошо чувствовал, когда это доступное ему средство может сработать. И сейчас нюх подал ему сигнал: жми давай, на все педали!
- А ну признавайся мне, да поживее! - выпустив из-под руки Марью Трофимовну, метнул он свой здоровенный, как булыжник, кулак под нос Игнату Трофимычу. - Чистосердечное признание, учти, принимается во внимание при определении меры наказания. Зачем у Дуськи вчера миксер брали?!
Однако же эффекта, который произвели его слова, Аборенков не ожидал.
Игнат Трофимыч, глядя на его кулак, как завороженный, только затрясся мелко-мелко, а Марья Трофимовна вдруг взвыла глухим утробным голосом, повалилась на колени и попыталась обхватить Аборенкова за ноги.
- Ой, мы не виноватые, не виноватые, пожалей ты нас! - запричитала она. - Ой, несчастные мы, ой, за что нам такое горюшко на старости лет… - Нет нашей вины, Иваныч. Птица проклятая, Рябая все, а мы-то при чем? Не было нашей воли, при чем тут мы?
И все пыталась обхватить Аборенкова за ноги, цапала его за форменные брючины, а он отступал от нее, чтобы не дать ей ухватиться за себя, и даже принужден был отбрыкиваться:
- Ну, это еще как сказать, нет ли, есть… это еще надо определить… главное - чистосердечное раскаяние… - Выдернул затем судорожным движением из висевшей через плечо портативной радиостанции антенну, включил на передачу и бросил в микрофон: - Объект обработан, можно брать!
- Нет нашей вины, Иваныч, птица проклятая!.. - продолжала причитать Марья Трофимовна.
А Игнат Трофимыч, на которого вместе с дрожью нашло такое оцепенение, что, в отличие от своей старой, не мог сдвинуться с места, где стоял, когда Аборенков двинул ему под нос кулак, там все и стоял, он увидел в окно, как, спустя какую-нибудь секунду после непонятных слов Аборенкова в рацию, к дому одна за другой на бешеной скорости подкатили две милицейские "Волги" и оттуда высыпало горохом видимо-невидимо молодых спортивных парней в штатском. Будто "Волги" были стручками и лопнули. А выскакивая из открывшихся дверец, молодые люди бегом бросались к их калитке, и вот уже в сенцах загрохотали шаги, приблизились, дверь распахнулась…
Тут, наконец, под наведенными на него аккуратными пистолетными дулами, черневшими зияющей пустотой, оцепенение оставило Игната Трофимыча.
- Вот тебе утро вечера-то и мудренее, - сказалось у него самою собой, и, как Марья Трофимовна вчера на магазинном крыльце, тихо грохнулся Игнат Трофимыч в обморок.
4
Всего какой-то недолгий час минул с той поры, как состоялось у начальника городского управления Волченкова совещание по оперативному сообщению участкового Аборенкова. Всего час! И вот уже не одна, а целая горка золотых крупинок лежала на чистом белом листе перед Волченковым, a вдобавок к ней - ни дать ни взять золотое куриное яйцо! Самое настоящее яйцо по форме, только золотое!
- Ловкая работа! - светясь своею неизменной полуулыбкой, ни к кому из присутствующих в его кабинете особо не обращаясь, сказал Волченков, рассматривая доставленную ему на стол добычу. И вопросил с иронией, опять ни к кому специально не обращаясь: - Курочка ряба им, значит, несет их?
- По этой "курочке рябе" высшая мера плачет! - тотчас, в тон начальнику, подхватил замполит Собакин.
- И даже вон как бы пометом испачкано, даже до этого додумались! - с восхищением, отдавая должное тайному мастеру, изготовителю яиц, указал пальцем, привстав со стула, молодой бравый майор Василь Васильич, что разрабатывал операцию по "прощупыванию" стариков.
Разрабатывал операцию по прощупыванию, а вышло, стараниями Аборенкова, куда как больше. Впрочем, ни Аборенкова, ни его начальника Пухлякова не было теперь в кабинете Волченкова. Мавр, сделавший свое дело, должен уйти. "Дело века", не иначе, назревало в их городе, и маврам нечего было путаться под ногами.
- Странно только, с какой целью они эти яйца делали? - раздумчиво проговорил Волченков. И теперь посмотрел на замполита. - Может быть, на Западе сейчас спрос?
- На Западе у них все может быть, - с готовностью, вмиг посуровев своим упитанным лицом, отозвался Собакин. - Рыночная стихия, что б у нас сейчас о ней ни писали, развращает человека!
- Ну отчего же, - сказал бравый майор Василь Васильич, - и у наших подпольных миллионеров мода такая может быть. Очень даже. Деньги им свои надо во что-то вкладывать? А тут и золото, и не просто золото, а ювелирная штучка!
Он был любимцем начальника управления и позволял себе спорить со старшими по званию и положению.
- Как бы эти "штучки" на что-нибудь другое не шли. На подкуп. Кое-кого. - Полковник Волченков обвел взглядом присутствующих, и только его полуулыбка оставила у каждого из них надежду на то, что этот "кое-кто" не он.
На селекторе у Волченкова зашипел включившийся динамик и голосом секретарши доложил:
- Капитан Карась из криминалистической лаборатории.
- Пусть войдет, - распорядился Волченков.
Дверь кабинета раскрылась, долговязый капитан Карась прошел к столу Волченкова и молча положил перед ним отпечатанный типографски специальный лабораторный бланк в ряби букв и цифирек, внесенных в него от руки.
- Огласите, - с полуулыбкой благословил его Волченков.
Капитан Карась взял со стола бланк обратно, откашлялся и, осекаясь и подсипывая от охватившего его высокого волнения, стал читать:
- Общий вес вещества - одна тысяча девятьсот тридцать граммов, двести сорок девять миллиграммов. Химический состав - аурум, процент содержания - девяносто девять целых, девятьсот девяносто девять тысячных, что соответствует принятому у нас государственному стандарту для чистого золота.
Изумленная, полная невольного благоговения тишина воцарилась, в кабинете. Хоть и знали, что золото, и ждали лишь подтверждения, но того, что окажется соответствующим государственному стандарту чистоты, - нет, этого не ожидал никто.
Первым пришел в себя Волченков.
Он молча поднялся, открыл стоявший в углу сейф, перенес в него лист с золотым крошевом, золотое яйцо, положил туда же фартук Марьи Трофимовны и замкнул сейф.
- Идите, чего стоите здесь, - только тут сказал он Карасю.