* * *
День Пятидесятницы в 1930 году выпал на 8 июня. Из-за зарядившего с раннего утра дождя он выдался унылым и сырым. Каждое воскресенье преподобный Фольк ровно в 7:00 звонил в церковный колокол, чтобы напомнить жителям деревни о наступлении дня Господня. За час до богослужения он звонил еще раз, созывая прихожан, и, наконец, в третий раз колокольный звон раздавался за десять минут до собрания, чтобы подогнать опаздывающих.
Когда отец направился к парадной двери, чтобы подать второй сигнал, Ева встала из-за обеденного стола. Это был день ее конфирмации. Ей предстояло подтвердить перед общиной свою веру в доктрины христианской церкви, в которой она находилась с младенчества. Ева медленно поднялась по лестнице в свою комнату, ранее принадлежавшую дедушке, и переоделась в недавно пошитое для нее традиционное черное платье. У него был изящный белый воротничок, а край длинной юбки доходил почти до лодыжек. Осмотрев себя в зеркале, Ева взволнованно достала из коробки пару черных лакированных туфлей, подаренных ей накануне дядей Руди.
Обувшись, она несколько раз мазнула себе шею маминым одеколоном. Это был "Echt Kulnisch Wasser 4711" - тот самый, который Наполеон подарил своей второй жене, Марии-Луизе Австрийской… По крайней мере, Еве так рассказывали… По сути, этот одеколон был еще и лекарством. Его пили при самых разных недугах, например, - при спазмах желудка от нервов. Выпив полный наперсток в надежде, что это поможет ей успокоиться, Ева еще раз расчесалась. Ее волосы обычно были заплетены в косички, но в тот день они свободно спадали на плечи. Немного подумав, Ева неохотно пришпилила на грудь подаренный отцом букетик ландышей. Она все еще не могла его простить.
Ева внимательно всматривалась в свое отражение в небольшом зеркале, которое она держала в вытянутой руке. В свои четырнадцать лет она расцветала на глазах, превращаясь в красивую девушку. У Евы было симметричное лицо с высокими скулами, широко посаженными карими глазами, изящными, тонкими бровями и аккуратным прямым носом. Хотя в последнее время она росла уже не так быстро, как раньше, при ее 1 м 63 см она была выше большинства других девочек. Утратив подростковую угловатость, Ева понемногу приобретала формы молодой женщины.
Пока она рассматривала себя в зеркале, в ее памяти всплыли слова женщины, прокричавшей ей в спину: "Теперь на вас ни один порядочный мужчина не посмотрит…" У Евы к горлу подкатил комок. А вдруг, эта женщина права? Девочка, закрыв глаза, начала шептать молитву.
Ева была набожнее многих своих сверстников. Иногда она молилась, гуляя вдоль реки, - особенно когда расцветали яркими красками сочно-зеленые заливные берега Мозеля, а яблоневые сады одевались в свое белое весеннее убранство. В другие же дни Ева выходила или выезжала на велосипеде на проселочную дорогу, ведущую на запад к католической деревне Коберн. Она взбиралась по склону холма к развалинам Нидербергского замка, садилась на край древней каменной стены и читала Библию. В общем, для Евы день конфирмации был очень важен. Ей предстояло принять ее первое причастие и стать частью святой Церкви на правах взрослой…
Но почему-то все это Еву не радовало. После инцидента с отцом она практически перестала испытывать положительные эмоции - только постоянные всплески стыда, гнева и страха.
Дождавшись, когда органист доиграет один из гимнов Иоганнеса Хермана, дети, которым предстояло пройти обряд конфирмации, вошли в церковь через боковую дверь и сели в первом ряду. Место слева от Евы заняла ее рыжеволосая подруга Анна Келлер, а справа - Линди Краузе, которая чувствовала себя крайне неловко. После выписки из больницы она по-прежнему пряталась от людей, тяжело переживая позор, постигший не только ее саму, но и фрау Краузе. Однако Ева не собиралась бросать подругу в беде. По ее просьбе преподобный Фольк постоянно ездил в Кобленц, чтобы проводить с Линди занятия по катехизису. Только благодаря его мягкому и терпеливому наставлению, девочка решилась показаться на людях.
Преподобный Фольк был рад увидеть в зале большую часть своей общины. За годы, прошедшие после войны, многие разочаровались в Боге, допустившем, как все считали, несправедливое поражение и болезненное унижение Германии. Если к этому добавить еще и полувековое высмеивание Библии современной наукой, не было ничего удивительного в том, что церкви опустели.
Громко вознеся искреннюю молитву благодарения, преподобный Фольк дал знак органисту, и тот заиграл "Возложите на Него свои печали". По окончании гимна пастор прочитал вторую главу книги "Деяния апостолов", в которой описывалось, как на Божий народ сошел Святой Дух. Наконец, он произнес пламенную проповедь по 14-й главе книги пророка Иезекииля, в которой напомнил своей пастве о том, что идолопоклонство неизбежно приводит к падению.
Наконец, пастор повернулся к шестнадцати кандидатам на конфирмацию. Побеседовав с ними один на один в течение последней недели, он удостоверился, что каждый из них хорошо утвердился в положениях Гейдельбергского катехизиса. Чтобы подтвердить это перед общиной, пастор должен был задать всем шестнадцати по два вопроса из ста двадцати девяти на свое усмотрение.
- Начнем с вопроса номер один, - сказал он, обращаясь сразу ко всем кандидатам, достаточно громко, чтобы его услышало притихшее собрание. - В чем ваше единственное упование в жизни и смерти?
- Мое единственное упование в том, что плотью и духом, в жизни и смерти я, раб Божий, не принадлежу самому себе, но Спасителю нашему, Иисусу Христу. Ибо Он драгоценной Кровью Своею сполна заплатил за все грехи мои и освободил меня от власти дьявола, - ответили в унисон шестнадцать голосов.
Кивнув, преподобный Фольк посмотрел прямо на Вольфа. Ему не нравилось, что парень пришел в униформе "Гитлерюгенд".
- А теперь - из вопроса номер девяносто два. Какая первая заповедь?
- Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим, - бодро ответили дети.
Пока шестнадцать юных голосов повторяли вслух апостольский символ веры и молитву "Отче наш", Ева крепко сжимала ладонь Линди. Наконец, ее отец, заняв свое место за алтарем, поднял руку над причастием.
- Возлюбленные в Господе Иисусе Христе, прислушаемся к словам о святом Причастии, сказанным Господом, когда Он…
Откуда-то из первых рядов донеслось приглушенное бормотание. Взглянув на отца, Ева увидела, что он бросил быстрый взгляд поверх очков, но не остановился.
- "Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно…" - читал он из Библии.
В зале опять раздалось приглушенное бормотание. Ева сжала ладонь Линди.
Не обращая внимания на шум, пастор дочитал отрывок из Писания до конца, и регент повел собрание в гимне "Терновый венец на Твоей голове". Преподобный дал знак шестнадцати детям в первом ряду встать и выстроиться в шеренгу по одному. Они должны были подходить к алтарю по очереди, чтобы получить свое первое причастие и молитву благословения.
Первыми шли девочки. Замыкающей в их ряду была Ева. Линди стояла перед ней. Первая девочка, подойдя к алтарю, опустилась на колени, и пастор положил ей на ладони облатку. Причастившись от хлеба, девочка пригубила из поданной чаши с вином.
Постепенно продвигаясь вперед, Ева не сводила глаз с лица отца. Она еле сдерживала слезы. Глядя, как отец мягко улыбается каждой преклоняющей колени девочке, Ева вдруг поняла, что ей ужасно хочется простить его, невзирая на всю причиненную ей боль. В конце концов, хотя она и злилась на него, ее дочерняя любовь никуда не делась. К тому же, Ева не сомневалась, что папа сам сожалеет о случившемся. Как же ей было не простить его здесь, под древним деревянным крестом, принимая причастие как символ Божьей милости?
Ева еще на шаг приблизилась к алтарю, не обращая внимания на ехидные комментарии о происходящем, которые ей то и дело шептал стоявший за ней в очереди Вольф. Собрание запело очередной гимн. От звуков пения, наполняющих храм, у Евы промелькнуло забытое чувство безмятежности и предвкушения чего-то хорошего.
К алтарю подошла Линди. Неуклюже опустившись на колени, она открыла ладони для облатки как раз в тот момент, когда закончился второй куплет гимна.
- Только не она, - резко произнес женский голос в образовавшейся паузе.
Люди в первых рядах зашушукались. Преподобный Фольк удивленно поднял глаза на собрание, но в этот момент зазвучал третий куплет, и он положил облатку на вспотевшие ладони Линди.
- Прими Тело Христа…
- Только не она! - на этот раз женщина почти крикнула. Органист перестал играть, и собрание напряженно умолкло.
Потрясенная Ева оглянулась на общину.
- Прошу вас, - начал нерешительно пастор, - пожалуйста…
- Папа, останови их, - прошептала ему Ева.
- Да…
Фрау Шарф демонстративно встала.
- Пастор, мы не услышали от вашей дочери и Линди Краузе исповедания грехов. Они не должны принимать святое причастие.
Пастор растерянно посмотрел на общину.
- Исповедания грехов? - вмешался Вольф, заслоняя собой Еву. - Вы что, католичка? Им не в чем исповедоваться.
Лицо Евы пылало.
- Неужели? А разве не из-за них у нас появились проблемы? - крикнула фрау Шарф, поворачиваясь к собранию. - Если бы они не крутили хвостами перед теми французами…
Увидев, что Линди вот-вот упадет в обморок, Ева обняла подругу за плечи и с помощью Анны усадила ее на скамью. Пока пастор судорожно соображал, что ему делать, в зале начали раздаваться недовольные голоса прихожан.
- Это ложь! - крикнул Вольф, решительно расправляя плечи. - Почему бы тебе самой не исповедаться в грехах, Эльга Шарф? Может, покаешься за своего хахаля?