Наконец, собравшись с духом, он постучал. Дверь открыл сам преподобный Фольк. На нем была белая рубашка и брюки на подтяжках. В руке преподобный держал газету. Он был одним из двух пасторов, служащих духовным нуждам вайнхаузенцев, большинство из которых относило себя к протестантской церкви.
- Здравствуй, Андреас, - сказал пастор, вынимая изо рта трубку. - Что тебе?
- Я… Я просто… Можно ли увидеться с Евой? - спросил Андреас, бросив взгляд в сторону ярко освещенной гостиной.
Пастор доброжелательно посмотрел на парня. Андреас нравился ему с самого первого дня их знакомства.
- Кто там, Пауль? - окликнула пастора откуда-то из глубины дома его жена Герда.
- Андреас.
- Что ему нужно?
Андреасу показалось, что ее язык немного заплетается, но это его не удивило. В деревне давно поговаривали, что Герда Фольк не прочь выпить.
- Он хочет увидеться с Евой.
- Думаю, лучше не стоит. Она сейчас сильно расстроена.
Пастор понимающе кивнул.
- Видишь ли, сынок, - сказал он, поворачиваясь к Андреасу, - сегодня к Еве заходила поговорить мама Линди. Думаю, для обеих этот разговор выдался тяжелым.
Разочарованный парень робко сказал, что, возможно, его поддержка поможет Еве. Пастор задумался.
- Ну ладно, заходи, - сказал он после небольшого раздумья. - Полагаю, лучше всего спросить у нее самой.
Войдя в дом, Андреас направился в гостиную. Обстановка комнаты, хотя и была скромной, создавала ощущение уюта. Кроме мягкого кресла и дивана, в ней находился только небольшой письменный стол с двумя настольными лампами под абажуром и тумбочка с граммофоном. Стены с выцветшими обоями украшали несколько акварелей, изображающих живописные пейзажи и замки на берегу Рейна. Над граммофоном висела вышитая на ткани молитва "Отче наш".
Подняв с пластинки иглу, пастор, выглянув в холл, крикнул жене, которая в этот момент резала на кухне лук:
- Герда, скажи Еве, что к ней пришел Андреас! Мы будем в кабинете.
- Но…
- Пожалуйста, Герда… - хотя Пауль Фольк никогда не повышал голос, спорить с ним было бесполезно.
Герда, раздраженно бросив нож на разделочную доску, вытерла руки о передник.
- Ну, как знаешь.
Пригласив гостя пройти за ним в кабинет, пастор начал подниматься по лестнице, ведущей прямо из гостиной на второй этаж. Андреас последовал за ним. Оказавшись в узком коридоре, он прошел мимо гравюры, изображающей Мартина Лютера, и оказался в пасторском кабинете, окна которого выходили на церковное здание и расположенный рядом сад. Комната была в идеальном порядке, если не считать газет, сваленных в кучу в углу возле стола. В воздухе витал запах табачного дыма и бензина (прямо под кабинетом находился гараж). Полки, стоящие вдоль одной из стен комнаты, были плотно заставлены книгами. Пробежав глазами по корешкам, Андреас заметил имена Шиллера, Гёте, Ницше, Лютера, Кальвина, Фрейда и Дарвина. На противоположной стене висела гравюра американского художника Эдварда Хикса под названием "Царство мира". Андреас остановился у картины, рассматривая ее.
- Нравится? - спросил пастор.
- Ага, - кивнул Андреас. - Но гравюра моего отца мне больше нравится.
Фольк понимающе кивнул.
- Да, я видел ее… Очень оригинальная.
Андреас сел на резное деревянное кресло, стоящее возле письменного стола.
- Ева тяжело все это переживает, - сказал пастор.
- Я понимаю.
Фольк неспешно затянулся трубкой.
- Она проплакала почти всю неделю. Как выразилась Ева, У нее как будто вырвали часть души, и она права.
Андреас промолчал, ожидая, что пастор скажет дальше.
- Она теперь чувствует себя другим человеком, - продолжил Фольк. - Знаешь, все это очень непросто.
Андреас кивнул.
- Красивые цветы, - сказал пастор, глубоко вздохнув.
- Да, мне тоже нравятся.
- Я тебя давненько не видел в церкви, - продолжил Фольк, пыхтя трубкой. - Смотрю, ты вырос и возмужал. Знаешь, ты все больше становишься похожим на своего покойного отца. Даже характером. Он же был художником?
- Да.
- Профессор Кайзер говорит, что ты много чего унаследовал от своего отца, включая интеллект и трудолюбие, а эти черты многого стоят.
Андреас смущенно поерзал в своем кресле. Пастор пристально посмотрел на него.
- Впрочем, с твоим братом Вольфом вы совсем не похожи.
- Сводным братом, - уточнил Андреас, вскрыв растущую между ним и Вольфом пропасть. Они оба родились в апреле с разницей в год, однако их мало что объединяло, кроме общей матери, которая вышла замуж за отца Андреаса незадолго до того, как тот в 1914 году погиб в первом своем сражении. После гибели первого мужа она тут же вышла за другого солдата: профессора истории по имени Эрнст Кайзер, ставшего отцом Вольфа. Через несколько лет фрау Кайзер умерла от туберкулеза.
- Да, ты прав: сводным братом, - исправился пастор. - Он очень… м-м-м… энергичный парень, - духовное состояние Вольфа беспокоило преподобного Фолька.
- Как вы думаете, французы накажут нашу деревню? - спросил Андреас.
- Кто знает… Будем надеяться, они удовлетворятся смертью Макса Краузе. Кстати, как там Бибер? Ты его видел? Андреас кивнул.
- Да. Доктор Кребель говорит, что пуля кость не задела. Бибер скоро поправится, но пока на люди он не показывается, чтобы полиция не заподозрила его в участии в бойне.
- Это правильно, - пастор побарабанил пальцами по столешнице. - Они убили четверых французов.
- И поделом, - мягкий взгляд Андреаса вдруг сразу стал холодным.
- Так-то оно так, но французы считают совсем по-другому, - задумчиво сказал Фольк. - Для начала они требуют арестовать и казнить всех членов CA в Вайнхаузене. Думаю, эту идею проталкивают "красные" в Кобленце, - постучав потухшей трубкой себе по ладони, Фольк высыпал пепел в мусорную корзину. - Как бы там ни было, в понедельник мы, пасторы, вместе с бургомистром подадим ходатайство французскому правительству о смягчении санкций. Жаль, что сейчас здесь больше нет американцев. При их поддержке нам всегда было проще взывать к разуму.
- Да, среди всех народов, американцы, похоже, самые рассудительные, - согласился Андреас.
Пастор кивнул.
- А самые необузданные, боюсь, - немцы. Мы всегда впадаем в крайности. Наша аккуратность превращается в непомерную педантичность, верность - в слепое повиновение, добрые устремления - в навязчивые идеи, а любовь к своим - в крайнюю нетерпимость по отношению к чужим.
- Но почему?
- Не знаю, хотя, как мне кажется, отчасти виной этому - наша история. Кроме того, тяжело ожидать сдержанности от народа, потерявшего шесть миллионов во время войны да еще и оказавшегося под давлением несправедливого мирного договора.
Андреас на мгновение задумался.
- Да, потери американцев в двадцать раз меньше наших. Им легко быть сдержанными, - оглядевшись по сторонам, парень бросил нетерпеливый взгляд в сторону коридора. - Раньше отец говорил, что немецкому Рейху предназначено от Бога стать особым стражем Европы, теперь же он вообще сомневается в том, что Бог существует.
- Да, многие другие тоже сомневаются, - печально кивнул головой Фольк. - Но у Бога есть свои планы, в том числе - и для нашего священного предназначения, - пастор, наклонившись, посмотрел Андреасу в глаза. - Наше поражение следует воспринимать как исправительную розгу. Многовековой опыт показывает, что подобные испытания способствовали восхождению нашей нации на новые высоты. - Пастор выпрямился. - Когда мы будем готовы, Бог восстановит наше величие. Иначе быть не может. От этого зависит жизнь всего христианского мира.
- Но некоторые говорят, что мы, на самом деле, войну вовсе и не проиграли, потому что ни один вражеский солдат не пересек нашу границу. По их словам, все дело - в предателях-евреях. Перемирие должно было стать лишь временной передышкой, а они вынудили нас сдаться, чтобы нажиться на мирном договоре.
Пастор покачал головой.
- Я не согласен, что евреи предали нас. Насколько мне известно, они погибали в окопах точно так же, как и немцы…
В этот момент в дверях появилась фрау Фольк.
- А что ты знаешь о происходившем в окопах? - язвительно бросила она.
Андреас заметил, что лицо пастора напряглось.
- Ты поговорила с Евой? - холодно спросил он.
Фрау Фольк повернулась к Андреасу.
- Мне жаль, но Ева не готова увидеться с тобой, - сказала она твердо, хотя и без суровости в голосе. - Она так и сказала: "Только не Андреас".
Парень помрачнел. "Только не Андреас", - мысленно повторил он.
- Но почему?
- Просто ты - парень, а не девушка. Ты и представить себе не можешь, насколько она была унижена и опозорена. В противном случае ты понял бы, почему Ева не хочет встречаться ни с кем из знакомых, и особенно - с теми, кто ей не безразличен.
"Не безразличен?"… Эти слова несколько смягчили разочарование парня. Вручив фрау Фольк нарциссы, он достал из кармана любимое ожерелье Евы.
- Тогда передайте ей, пожалуйста, вот это.