* * *
Два дня спустя, в пятницу, 5-го декабря 1929 года, дедушка Евы перешел в вечность. В пасмурный, холодный понедельник его родственники и друзья собрались на кладбище возле церкви, чтобы проводить старого Фолька в последний путь. Поскольку он был участником Франко-прусской войны 1870 года за становление Германии, собравшиеся на похороны ветераны торжественно возложили на могилу украшенный лентами венок. После церемонии продрогших гостей пригласили в дом Пауля Фолька на скудный обед из пустого супа и черного хлеба. Обед прошел в тишине, и, встав из-за стола, все были по-прежнему голодны. Многие были разочарованы, поскольку ожидали от семьи Фольк большего. В конце концов, пастор Пауль находился на содержании правительства.
Позже в тот же день Ева взволнованно постучала в дверь дома Ганса Бибера.
- А, Ева… Входи. - По красным глазам Ганса Ева догадалась, что он плакал. - Спасибо, что зашла.
- Не за что, - сказала Ева, прошмыгнув в узкую, сырую прихожую, освещенную единственной тусклой лампочкой. На одной из стен висела старая фотография, изображавшая группу гордо расправивших плечи солдат в остроконечных шлемах.
- Это 1915-й, - сказал Ганс, заметив, что Ева рассматривает снимок. - К 19-му в живых из всех остались только трое, - добавил он, всматриваясь в лица на фотографии. - Они были для меня как братья… Идем, - Ганс принял у Евы пальто и повел ее по коридору.
Войдя вслед за Бибером в скудно обставленную гостиную, девочка села в старое, продавленное кресло. Комната сияла чистотой. Хотя обстановка была бедной, Ганс явно старался поддерживать дом в порядке. Начисто вымытые окна прикрывала пожелтевшая от времени, растянутая тюль. В воздухе витал смешанный запах плесневелых обоев и мыла с экстрактом хвои. Около одной стены комнаты стоял деревянный стул, около другой - мягкий диван с грубо заштопанной бархатной обивкой. На небольшом столе из красного дерева на кружевной салфетке стояла фотография в отделанной перламутром рамке.
- Это ваша жена и сыновья?
- Да, - Бибер взял фотографию со стола. - Мои Элси, Отто и Йохан. Они бы тебе понравились.
Не зная, что сказать, Ева предпочла промолчать.
- Да… Но давай перейдем к делу, - вернув фотографию на стол, Бибер вышел в прилегающую к гостиной столовую. Наклонившись, он выдвинул нижний ящик старого комода и достал из-под стопки аккуратно сложенных скатертей зеленую металлическую коробку, которую затем передал Еве вместе с полученным от старого Фолька ключом.
- Вот… Твой дедушка попросил, чтобы я посвятил тебя в наши дела. Открой коробку.
Медленно вставив латунный ключ в замочную скважину на коробке, озадаченная Ева осторожно провернула его и, открыв крышку, ахнула.
- Здесь восемьсот двадцать шесть рейхсмарок, - сказал Бибер.
Такие деньги могли быть разве что у банкиров в Кобленце. Ева осторожно вынула банкноты из коробки, словно боясь, что они могут рассыпаться в ее пальцах, подобно сотлевшим листьям.
Бибер поднес к губам наполовину отпитую кружку пива, которую на ходу захватил в столовой.
- А теперь слушай внимательно, - он медленно отхлебнул из кружки. - После войны твоего дедушку выгнали из Судетской области в Чехии. Чехи сожгли его магазин, а на твою бабушку даже напали из-за того, что она надела на концерт свое национальное платье. В общем, дедушка понял, что ему лучше держать свои сбережения подальше от Праги. Он предвидел скорую инфляцию и потому перевел деньги в золото, которое положил на хранение в один из банков в Дрездене. Те времена были не менее трудными, чем сейчас, но безработицы еще не было. Проблема заключалась, скорее, в том, что деньги ничего не стоили, потому что цены росли ежечасно. В те дни высморкаться в пачку банкнот обходилось дешевле, чем купить носовой платок. Так вот… Когда мы познакомились, твой дедушка рассказал мне, что придумал план, как одновременно спасти мои виноградники и помочь беднякам Вайнхаузена.
Бибер сделал еще один глоток пива. Его лицо стало очень серьезным.
- Поклянись, что никому не расскажешь то, что сейчас услышишь.
- Клянусь, - с готовностью кивнула головой Ева.
Бибер глубоко вздохнул.
- Мы с твоим дедушкой… В общем… Мы - контрабандисты. Ева изумленно уставилась на Бибера.
- Как ты, наверное, знаешь, французы разрешают нам продавать наше вино только друг другу в пределах нашей долины, но, если бы могли, то запретили бы даже это. Они говорят, что их собственным виноделам нужно подниматься после войны, которую, вроде бы, развязали мы.
- Но…
- В общем, твой дедушка подумал, что мы могли бы обойти запрет, поставляя вино контрабандой через знакомых посредников вдоль Рейна. Так, последние шесть лет мы производили вино в секретном погребе и переправляли бочки по реке на барже Адольфа Шнайдера… Именно этим мы и занимались той ночью, когда ты нас застала.
Ева перевела взгляд на деньги.
- И еще одно… Мы с твоим дедушкой распределяли прибыль в соотношении семьдесят к тридцати. Ты сейчас держишь то, что осталось от его 30 процентов.
- А что же папа с мамой?
- Дедушка оставил твоему отцу приличное наследство. Оно лежит на банковском счету в Кобленце с определенными ограничениями на снятие денег. Дедушка не хотел, чтобы сын получил всю сумму и сразу распустил ее. Он также оставил счет для тебя и твоего брата. Что же касается остатка, то дедушка надеялся, что ты раздашь его нуждающимся.
Ева кивнула. Дедушка остался верен себе даже после смерти.
- Итак, если ты согласна, то можешь подхватить его дело благотворительности, - продолжил Бибер. - Просто бросай каждую неделю небольшую сумму в ящик для милостынь в церкви. Так никто не узнает, от кого пришло пожертвование, а до французов не дойдут ненужные слухи.
- Но ведь другие увидят, что я бросаю деньги в ящик. Бибер покачал головой.
- Нет, дорогуша. Это нужно делать не в день богослужения, а так, чтобы никто не увидел. В этом-то все и дело. В отличие от других, ты можешь приходить в церковь, когда захочешь, не вызывая никаких подозрений.
Глава 2
"Относитесь к ней, как к сумасшедшей европейке, держитесь от нее как можно дальше, и однажды Германия вырвется из своей клетки с демонической силой безумца".
Шведская газета"Social-Demokraten"
Вечером, в один из студеных февральских дней, Ева под аккомпанемент завывающего за окнами ветра разливала кофе для работников подпольной винодельни Бибера, обустроенной в погребе под приземистым, покосившимся каменным амбаром в горной ложбине над Вайнхаузеном. На то, чтобы превратить его в полноценную винодельню с вентиляцией, чанами, оборудованием для разлива и другими замысловатыми приспособлениями для переработки винограда в вино, ушел год кропотливого труда. Сумрачное, сырое помещение освещалось единственной подключенной к генератору лампочкой, излучавшей тусклый, пульсирующий свет.
Повесив на плечо сетку с черным хлебом, Ева с кофейником и кружкой в руках направилась к Андреасу Бауэру, который сидел возле горячей железной печи, отогревая окоченевшие пальцы. Еве нравился этот пятнадцатилетний широкоплечий парень. Хотя в его фигуре еще оставалась детская угловатость, нельзя было не заметить, что он из невзрачного подростка превращается в привлекательного юношу. Это впечатление не портил даже запах нафталина, въевшийся в одежду Андреаса с тех пор, как отец переселил его на мансарду их дома.
- Хочешь кофе?
- Да, давай, - ответил Андреас, повернувшись к Еве. Потянувшись за кружкой, он коснулся пальцами ее руки, от этого прикосновения внутри Евы все затрепетало.
- Спасибо, - сказал Андреас, не сводя глаз с Евы, пока она наливала кофе. - Линди сказала, у тебя недавно бы День рождения… Дай-ка вспомнить… По-моему, 18-го января. Правильно?
- Он запомнил мой День рождения! - подумала Ева с улыбкой. Неудивительно, что Ганс Бибер (да и не только он один) такого высокого мнения об Андреасе. Он внимателен, честен, трудолюбив, скромен, предан общему делу, умен и серьезно относится к жизни. Но что особенно Еве нравилось в Андреасе - это его романтичность. Ее неодолимо влекло к этому парню с первого же дня их встречи. Как-то она даже призналась Линди, что голубые глаза Андреаса "как будто тянут ее душу в глубокий колодец".
- Хороший кофе, правда? - спросила она, чтобы сменить тему разговора.
Андреас, кивнув, отхлебнул из кружки.
- Вот мы здесь прячемся в горах, как крысы, но зато пьем настоящий кофе, в то время как всем остальным приходится довольствоваться бурдой из цикория.
Ева рассмеялась.
- Хлеба хочешь?
Выудив из сумки большой ломоть, Андреас с аппетитом откусил от него.
- Спасибо. Готов поспорить, что лучшего хлеба, чем Оффенбахер, в нашей долине никто не печет, - сказал он, не сводя глаз с Евы.
Смутившись от этого взгляда, Ева двинулась к следующему работнику винодельни. Разливая по очереди кофе, она, наконец, подошла к сводному брату Андреаса, Вольфу. В этом четырнадцатилетнем светловолосом парне было что-то особенно привлекательное: то ли его сила воли, то ли смелость на грани дерзости - Ева и сама не могла сказать.
- Вольф, ты не замерз? - спросила она.
- Я? Нет. Кто угодно, но не я, - ответил Вольф, прищурившись. Его взгляд был настолько же пронзительным, насколько взгляд Андреаса - мягким. - Мне здесь нравится, - Вольф втянул носом воздух. - Ты чувствуешь этот запах?
Еве ничего не оставалось, как тоже втянуть носом воздух. Сырая винодельня была наполнена пьянящим ароматом отжатого винограда. Этот запах так и манил окунуться в мечты, и Еве вдруг так захотелось забыть обо всем и погрузиться в мир грез.