По залу пронесся удивленный гомон. Преподобный Фольк попытался вмешаться, но Вольф резко оборвал его.
- Ну нет, пастор. Я хочу услышать, какими именами эта старая корова называет своего французика.
Зал умолк, ожидая продолжения.
- Ну, давай, рассказывай! - крикнул с балкона Андреас.
- Прошу вас, прекратите, - умолял преподобный Фольк - Это же дом Божий. Вы ведете себя неподобающе.
Ева посмотрела на своего нервно мнущего пальцы отца.
- Папа, ты скажешь Шарф, чтобы она ушла?
- Я… Я ничего не знаю ни о каком французе… Я…
- Эх ты! - крикнула Ева. - Идем отсюда, - сказала она, поворачиваясь к Вольфу.
* * *
На следующее утро Ева сидела за обеденным столом в ожидании завтрака, глядя пустыми глазами на блестящую чистоту своей тарелки. Срыв конфирмации вновь погрузил ее в мрачные глубины тоски и одиночества. Любовь отца в очередной раз оказалась под сомнением. Линди была совершенно разбита, а церковь источала враждебность. Единственным убежищем от этой реальности для Евы могли стать долины отрешенности. Оставалось только догадываться сколько людей в деревне разделяет точку зрения фрау Шарф Все эти размышления вновь оживили в памяти Евы мучительные воспоминания о той фатальной ночи.
Правда, у нее еще оставались Вольф с Андреасом и небольшая группа контрабандистов Бибера, но разве этого было достаточно?
Впавшую в уныние девочку не радовал даже приезд дяди Руди. Раньше он всегда рассказывал интересные истории и часто находил время поговорить с Евой один на один, но на этот раз дядя Руди ограничился лишь единственной короткой прогулкой с племянницей, да и то выглядел каким-то растерянным. Было видно, что он тоже охладел к Еве, что погрузило ее в еще большую тоску. Вдобавок ко всему, дядя Руди каждый раз, садясь за обеденный стол, расстраивал всех удручающими новостями о положении дел в Германии и в мире. Ева ничуть не сомневалась, что этот завтрак не станет исключением.
Глава 5
"Я знаю немцев, их склонности и методы, поэтому прекрасно понимаю, что каждый немец, от которого мы можем тем или иным образом избавиться, должен покинуть Польшу".
Кирилл Ратайски,
будущий министр внутренних дел Польши
Руди вошел в столовую, рассказывая о проблемах, назревающих на востоке. В Японии недавно убили премьер-министра, и, судя по всему, к этому приложили руку военные. Когда дядя Руди упомянул о зверствах Иосифа Сталина в России, Ева немного оживилась, но вскоре опять безучастно уставилась в пустую тарелку. Ей так хотелось поскорее вырваться из дома в гости к Анне Келлер, которой на днях при везли из Берлина новую пластинку с записью джазового ансамбля. "Позавтракаю - и только вы меня и видели", - угрюмо подумала девочка.
- Знаешь, Герда, мне очень жаль, но я уезжаю прямо после завтрака. У меня важная встреча во Франкфурте, - Руди посмотрел на сестру, которая в этот момент ставила на стол корзинку с хлебом.
- Что ж поделаешь. Хорошо, что хоть столько побыл, - сказал Пауль, выдвигая из-под стола стул. - И спасибо за бакалею.
- Не за что. А вам спасибо за гостеприимство, - ответил Руди. - Я смотрю, ваша деревня совсем пришла в упадок. Как вам тут вообще живется?
- Справляемся по Божьей милости, - бодро ответил Пауль.
- А если честно? - наклонился через стол Руди.
- Нет, правда, мы справляемся. У меня есть стабильное жалование…
- И эти копейки ты называешь жалованьем? - проворчала Герда. - Даниэль, пей молоко! - прикрикнула она на своего четырехлетнего сына.
- Кроме того, прихожане каждый год снабжают нас свининой, овощами и вином.
- Ну смотри… Если вам вдруг что-нибудь понадобится…
- Спасибо, но у нас действительно все нормально.
Желая поскорее сменить тему разговора, пастор предложил всем склонить головы для молитвы. Помолившись, он подал корзинку с хлебом гостю. Руди молча взяв горбушку, положил себе на тарелку вареное яйцо и кусок ветчины и передал корзинку сестре. Герда, выбрав кусок хлеба, намазала на него тонкий слой смородинового варенья.
Очищая яйца от скорлупы, Руди завел разговор о другом важном для семьи вопросе. Их с Гердой мать, Эльга фон Ландек, переживала не лучшие времена. Она жила в Восточной Пруссии, которая, хотя и оставалась частью Германии, из-за Версальского договора географически оказалась отрезанной от остальной территории страны.
- Мама этой зимой сильно мерзла, - сказал Руди. - Она жалуется, что поляки не пропускают поезда с углем из Германии. Эти мерзавцы не позволяют нам снабжать наших же соотечественников.
- Да сколько же это будет продолжаться! - гневно стукнула по столу ножом Герда. - Как они могут держать часть Германии в изоляции от всей страны! Это же не по-христиански!
Руди кивнул.
- Мама говорит, поляки расписывают стены ее дома выражениями наподобие "Немцы - собаки".
- Ничего, придет и их час, - злобно сказала Герда. - А как там другие родственники в Пруссии?
Прежде чем ответить, Руди откусил и проглотил кусок хлеба.
- Мама иногда получает письма от Гельмута. Их родня тоже страдает. Одним пришлось уехать с ферм, других поляки уволили с работы, - Руди откусил от горбушки очередной кусок. - В общем, дела скверные.
- Я читал в газетах, что поляки сильно притесняют и евреев, - сказал Пауль, протягивая руку за сыром.
- Ну и что? - пожал плечами Руди. - Евреи наживают себе врагов везде, где бы они ни появились. Так всегда было. Большинство из них ведет себя так, как будто они какие-то особенные. И к тому же, евреи всегда наживаются на тяжелом труде других. Вы когда-нибудь видели еврея с мозолями на руках? - раскурив сигарету, Руди выпустил облако дыма и рассмеялся. - Удивительно! С одной стороны, все евреи - одинаковые, и в то же время они везде разные. Например, в Польше они придерживаются своих традиций, носят черные шляпы и плащи, отращивают длинные бороды и все такое. Представьте себе: у них пейсы - даже у мальчиков! - Скорчив страшную гримасу, Руди посмотрел на Даниэля. - А еще у них - черные глаза и большие носы!
Даниэль пронзительно засмеялся.
- Да, я видел их на картинках. Они очень страшные. Пауль сурово посмотрел на сына.
- Попридержи язык. - Он допил кофе. - Говорить о ком-либо в такой манере - нехорошо. Пей свое молоко!
- В действительности, большинство евреев в Германии не хочет видеть здесь своих восточных собратьев, - продолжил Руди, стряхнув пепел со своей сигареты, - но им волей-неволей приходится убегать от поляков. Моего директора, например, это сильно злит.
- А тебя? - спросила Ева.
- А мне все равно: немецкие евреи, польские евреи… Как по мне, еврей - он и есть еврей, хоть с пейсами, хоть без, - Руди протянул руку за очередной порцией сыра. - Как выразился американский летчик Линдберг, слишком большое число евреев создает в стране хаос.
Пауль кивнул.
- Такого влияния на финансовую сферу, политику и искусство, как они, никто не оказывает.
- Вот именно, - согласился Руди. - И до тех пор, пока им удается тайно проникать во все эти сферы, они будут преуспевать.
- Но кто может обвинить евреев в том, что они зачастую скрывают свое происхождение? Они просто хотят избежать преследований, которые им на протяжении веков приходилось терпеть от христиан.
- Почитай свою Библию, - возразил Руди, отпивая кофе. - Евреи сами заварили всю эту кашу, убив Христа, а потом - еще и Его последователей. Разве не они немилосердно терзали первую Церковь? Впрочем, справедливости ради, должен сказать, что не все евреи заслуживают той грубости, которую выказывают им национал-социалисты. На мой взгляд, обвинять весь народ за преступления нескольких человек - неверно. Например, мой директор - еврей, но он хорошо мне платит. И надо отдать ему должное, он много занимается благотворительностью.
Пауль взял еще один ломоть хлеба.
- Спасибо тебе, Руди, что присылаешь газеты, - сказал он, меняя тему разговора. - Я прочитываю их от корки до корки, и, должен признаться, то, что я узнаю, меня все больше беспокоит.
Руди загасил сигарету о пепельницу.
- Еще бы… Видел бы ты городскую жизнь… Повсюду проститутки. Гомосексуалисты красуются у всех на виду. Повсеместно делают подпольные аборты. Должен сказать, Берлин уже напоминает Нью-Йорк или Париж. Евреи наплодили разных кабаре и кинотеатров, где показывают всевозможную дрянь. Некоторых из них вообще было бы неплохо поставить перед судом.
- Боюсь, нам скоро придется выбирать между коммунистами и национал-социалистами. Центристы стремительно теряют позиции. За "красных", конечно же, голосовать нельзя, но и от Гитлера с его партией я совсем не в восторге. У них есть неплохие идеи, но много и крайностей.
- А мне Гитлер нравится, - признался Руди. - Что-то в нем напоминает мне Наполеона. Знаешь, Пауль, я думаю, что национал-социалисты не настолько плохие, какими хотят показаться. Как по мне, их экстремизм - только показуха для привлечения внимания. - Сняв со спинки стула свой пиджак, Руди сунул руки в рукава. - Кроме того, большинство богословов считают, что у национал-социализма - прочное христианское основание. Но довольно разговоров, - Руди похлопал Пауля по руке. - Мне пора ехать. - Он посмотрел на Даниэля. - Эй, парень, да ты так и не выпил свое молоко!
Даниэль с отвращением посмотрел на желтоватую жидкость в своем стакане.
- Да оно же воняет козой!
Руди, расхохотавшись, поднес стакан к своему носу.
- Фу-у-у! Герда, будь милостива к ребенку. Найди среди своих прихожан кого-нибудь с коровой. - Руди энергично натянул на голову соломенную шляпу. - Ну все, мне пора…