Он бегал за поводком, хотя она никогда не надевала ему поводок, тот вечно валялся в прихожей в корзинке для ключей. Бросал поводок к ее ногам и, казалось, говорил: пойдем погуляем, тебе надо развеяться…
Она не могла устоять перед этим собачьим уродцем.
И они шли на пробежку вокруг озера в Булонском лесу.
Она бежала, он следовал за ней.
Он словно замыкал шествие. Двигался мощно, неторопливо и размеренно. Вынуждал ее тем самым не тормозить, не останавливаться, не упираться лбом в ствол дерева, чтобы выбросить из себя рвущееся наружу рыдание.
Она пробегала круг, другой, третий. Бегала среди деревьев, пока не деревенели руки, не деревенела шея, не деревенели ноги и не деревенело сердце.
Бегала до полного изнеможения.
Падала в траву и чувствовала, как Дю Геклен тяжело приваливается рядом. Он отдувался, фыркал, пускал слюни. Голова его торчала из травы: он следил, чтобы никто не подошел к ним слишком близко.
Большой дог, изуродованный шрамами, с черной блестящей шкурой, охранял ее.
Она закрывала глаза, и горькие слезы стекали по ее одеревеневшему лицу.
Ширли посмотрела на три зеленых яблока, мандарины, миндаль, инжир и лесные орехи, разложенные на большом глиняном блюде на кухонном столе, и подумала, что по возвращении из Хэмпстед-Хит ей надо будет позавтракать.
Несмотря на холод и мелкий моросящий дождик, она все равно ходила плавать.
Она забывала. Каждый раз забывала, как накануне разбила нос о горе Жозефины. Каждое утро одно и то же: она разбивала нос о стену ее горя.
Она всякий раз поджидала идеального времени: Зоэ ушла в школу, и Жозефина, босая, в пижаме, с накинутым на спину старым пуловером, на кухне убирает со стола после завтрака.
Она набирала номер Жозефины.
Говорила, говорила и растерянно опускала трубку, в которой пищали короткие гудки.
Не понимала, что ей сделать, что сказать, что придумать. И задыхалась от бессилия.
Сегодня утром она опять потерпела поражение.
Ширли взяла шапочку, перчатки, куртку, сумку с набором для плавания - купальник, полотенце, очки - и ключ от велосипедного замка.
Каждое утро она ныряла в холодные воды хэмпстедского пруда.
Ставила будильник на семь часов, выкатывалась из кровати, еле передвигая ноги, брела умываться, ворчала: "Вот идиотка… ты мазохистка, что ли?" - совала голову под холодный кран, наливала себе чашечку горячего чая, звонила Жозефине, хитрила, вновь терпела поражение, надевала тренировочный костюм, толстые шерстяные носки, шерстяной свитер, второй шерстяной свитер, хватала сумку и выходила на улицу, в холод и сырость.
В это утро она остановилась перед зеркалом в прихожей. Достала тюбик блеска для губ. Мазнула перламутрово-розовым. Покусала губы, чтобы распределить помаду. Едва прошлась щеткой по ресницам, наметила полоску румян, натянула на стриженую голову шапочку с белым витым орнаментом, вытащила наружу светлую вьющуюся прядь, потом, довольная этим ненавязчивым проявлением женственности, захлопнула дверь и спустилась во двор за велосипедом.
Старый ржавый велосипед. Скрипит, как несмазанная телега. Подарок отца на Рождество, которое они праздновали в его служебной квартире в Букингемском дворце. Гэри было тогда десять. Гигантская елка, сверкающие шары, ватные хлопья снега и красный велосипед с двадцатью одной скоростью, на котором был завязан огромный золотой бант. Для нее.
Раньше он был ослепительно красным, с нарядной фарой, раньше он сверкал хромированными деталями. А теперь он…
Ей трудно его описать. Она стыдливо говорила, что он… утратил свой блеск.
Она крутила, крутила педали, крутила без устали.
Увертывалась от автомобилей и многоэтажных автобусов, которые заносило на поворотах, и они едва не сбивали ее. Поворачивала направо, поворачивала налево, стремясь лишь к одному: поскорее попасть на Хит-роуд, Хэмпстед, Северный Лондон. Промчавшись мимо знаменитого старинного паба The Spaniards Inn, поздоровалась с Оскаром Уайльдом, выехала на велосипедную дорожку. Поднималась в горку, мчалась под горку, крутила, крутила педали. Проехала через Бельсайз-парк, где когда-то прогуливались Байрон и Китс, полюбовалась золотом и багрянцем осенних листьев. Закрыла глаза и открыла их, только когда миновала кошмарно уродливую заправочную станцию и…
Погрузилась в зеленоватые воды пруда. Темные воды с коричневыми длинными водорослями, ветки деревьев тянутся к ним, роняя капли, лебеди и утки шумно вспархивают, если кто-то приближается.
Может, она встретит его перед купанием?
Мужчина на велосипеде тоже осваивал холодные пруды. Они познакомились на прошлой неделе. На спуске от Парламент-хилл у Ширли отказали тормоза, и она на полном ходу врезалась в него.
- Простите, мне очень жаль! - сказала она, поправив упавшую на глаза шапочку.
И потерла подбородок. В момент столкновения она лицом налетела на плечо незнакомца.
Он, опершись ногой о землю, разглядывал ее велосипед. Она видела только шапочку, похожую на ее собственную, широкую спину в красной аляске, склонившуюся над передним колесом, и ноги в бежевых вельветовых брюках. Широкий вельвет слегка потерся на коленях.
- Ваши тормоза совсем износились, они могут отказать в любую минуту… Вы что, раньше не замечали?
- Да он старый уже… Нужно новый купить.
- Да, пора…
Он выпрямился.
Взгляд Ширли поднялся от истрепанных тормозных тросиков к лицу незнакомца. Хорошее лицо. Открытое, приветливое, с такой… такой… Она заставила себя сосредоточиться на поиске нужного слова, чтобы успокоить взметнувшийся в ней ураган. "Тревога! Тревога! Шторм семь баллов!" - нашептывал маленький голосок. Спокойное сильное лицо, свидетельствующее о внутренней мощи, неподдельной, настоящей мощи. Хорошее лицо с широкой улыбкой, крепкий подбородок, смеющиеся глаза, густые каштановые волосы буйными прядями вылезают из-под шапочки. Ширли глаз не могла от него отвести. Он выглядел как… ну, как король, у которого есть сокровище, не представляющее ценности для других, но для него бесценное… Да, именно так: у него был вид скромного и жизнерадостного короля.
Она разглядывала его и выглядела при этом, вероятно, довольно глупо, потому что он усмехнулся и добавил:
- Я на вашем месте вернулся бы пешком с таким-то велосипедом… Потому что в противном случае вы попадете в колонку вечерних происшествий…
А поскольку она не отвечала, поскольку все смотрела и смотрела ему в глаза, пытаясь удержать этот сильный и нежный взгляд, который лишал ее дара речи и превращал в идиотку, он прибавил:
- М-м… Мы знакомы?
- Вроде бы нет.
- Оливер Бун, - представился он, протягивая ей руку. До чего у него длинные, тонкие, можно сказать, хрупкие пальцы. Пальцы музыканта.
Она мгновенно устыдилась, что ему приходится возиться с ее тормозами.
- Ширли Уорд.
Пожатие мощное и сильное, Ширли едва не вскрикнула от неожиданности.
Она глуповато хихикнула, словно девчонка, которая безуспешно пытается восстановить утраченный за считаные секунды авторитет.
- Ну ладно… хорошо, спасибо вам.
- Не за что. Только будьте осторожны.
- Договорились.
Она села на велосипед и, вращая педали как можно медленнее, доехала до пруда, готовая в любой момент притормозить ногой.
Перед въездом на пляж висела табличка:
NO DOGS
NO CYCLES
NO RADIOS
NO DROWNING
Последняя фраза ее развеселила. Запрещено топиться! Может, именно этого ей больше всего не хватало за годы жизни во Франции: английского юмора. Французские шутки ее не смешили, и она много раз говорила себе, что остается англичанкой до мозга костей.
Она привязала велосипед к деревянному барьеру и обернулась.
Он привязывал свой неподалеку.
Ширли была раздосадована.
Ей не хотелось, чтобы он думал, что она его преследует, но факт оставался фактом - они ездили купаться в одно и то же место. Она махнула сумкой и воскликнула:
- Вы тоже плаваете?
- Да… Раньше я ходил на мужской пляж, но… гм… Мне больше нравится этот, где перемешаны оба…
Он вдруг замолчал. Хотел сказать: "Где перемешаны оба пола", но осекся.
"Ну-ну, - подумала Ширли, - он тоже стесняется. Значит, он так же смущен, как и я. Так же взволнован".
И она почувствовала себя свободнее. Расслабилась.
Сняла шапку, тряхнула волосами и предложила:
- Ну что, пошли?
Потом они плавали, плавали…
Одни в большом пруду. Воздух был холодным, обжигающим. Капли дождя покалывали руки и плечи. На берегу сидели рыбаки. Лебеди горделиво вытягивали шеи, их головы торчали над высокой травой. Они пронзительно покрикивали, пытались ущипнуть друг друга клювами и отскакивали, яростно шипя.
Он двигался быстрым и ровным кролем.
Ей удавалось держаться с ним вровень, но потом мощным движением он обогнал ее.
Дальше она плыла, не обращая на него внимания.
Когда она вышла на берег, его не было видно.
И она почувствовала себя невероятно одинокой.
Сегодня утром его велосипеда не было видно у изгороди.
Ширли не улыбнулась, прочтя надпись о запрещении топиться. И решила, что это дурной знак.
Значит, она вошла в опасную зону.
А это ей не нравилось.
Она вздохнула. Разделась, сбросив одежду на деревянные мостки.
Подняла одежду и аккуратно сложила.