- Итак, - продолжала Наташа, - пока нас не обслужили, сделаем выводы. Женщины примитивны. Их сущность - поиск укрытия, их поведение - выжидательно-агрессивное. Так называемые уступки, которые делают им мужчины, губительны для мужчин. Женщины не отдают назад захваченное пространство. Нина, дальше можно записать: пока они удерживают пространство, проходит время К делает захват пространства бессмысленным. О-о-о, - простонала она, завидя официанта с подносом, - избавили умную женщину…..
- А поэтому одинокую, - поддел Борис Эдмундович.
- … говорить глупости.
Борне Эдмундович перехватил у официанта графин и стал распоряжаться.
И вот, когда Наташа, клонясь к Нине, что-то говорила ей, а та согласно кивала, Сергей отодвинул мешающие смотреть цветы и увидел Нину. Они встретились глазами. А Марина продолжала:
- … Увез за город в коляске, прямо как арестованную. Потом говорит: все ж нормальные люди, кто ж найдется на дурочку с ребенком, прямо клялся, прямо на коленях стоял. Обещал жениться, умолял, чтоб я аборт не делала.
Сергей очнулся. Официант ставил на скатерть бутылки, красную рыбу.
- Начнем с ассорти?
Оркестр начинал греметь, но Сергей расслышал. "Нет, нет, - поблагодарил он. - Это с собой".
- Не полагается, - с улыбкой отвечал официант, оглядываясь и заворачивая бутылки и остальное.
Наугад отдавая деньги, но явно переплачивая, Сергей пошутил: "Это плата за страх".
Марина растерянно встала.
"Повезу ее к себе, а там посмотрим", - решил Сергей.
Им нужно было пройти мимо столика у эстрады. Сергей отдал сверток Марине и отправил ее вперед. А сам немного задержался, поздоровался.
- С нами! - закричал Борис Эдмундович. - Стул, стакан!
- Я не один, с дамой, - ответил Сергей. - Она запрещает.
По вышедшей на эстраду певице ударили прожектора, и Сергей не заметил ни побледневшего лица Нины, ни растерянности уже вставшего для говорения тоста Захаревского.
Оркестр ударил, привлекая внимание, и певица обозначилась - вся в черном, только напудренное лицо и напудренный глубокий вырез над насильственно поднятой грудью были белы. Привычно обольщая вставленными зубами, она вспоминала ритмы сегодняшнего вечера. Она так давно пела, так давно поняла, что пляшут, слушая не ее, а барабан, что глядела в зал иронически. Она долго жила и собиралась жить еще дольше и знала, что никуда посетители не денутся, будут дергаться под команду, как дергались и до них, и что для еще не рожденных детей готовятся новые ритмы, еще более быстрые, что и они отпляшут свое.
Из вестибюля, чтобы убедиться, что мать и Сашенька ночуют сегодня у себя, Сергей позвонил родителям.
Мать плакала. "Знаешь, отец сегодня весь вечер наблюдает за девочкой, он говорит, что она ненормальная". - "Успокойтесь, я утром приеду". - "Сережа, ведь ты врач, как ты мог не видеть?"
Сергей простился, повесил трубку. Марина поправляла туалет. В бесконечную перспективу зеркал убегали люди, входящие с улицы, и как будто из этой перспективы сюда несся голос певицы:
Я!
Ты!
О!
Он!
Вместе - целая страна!
Певица не пела, а просто разевала рот под музыку, а слова неслись с пленки, заранее записанные.
Швейцар, выпусти их, пропустил им на смену другую пару.