- Ну, это уж вы преувеличиваете, - воскликнул я, - диалектический материализм, конечно, уступил место практическому, но разве это основание, чтобы так думать о людях? - Вы не знаете, о чем я говорю, - она снова затянулась, выпустив струйку едкого дыма, - слыхали о докторе Элефанте? - Поскольку я ответил "нет", панна Цивле тут же принялась рассказывать сдавленным голосом, и должен вам сказать, дорогой пан Богумил, я вздрогнул, представив, что мог бы оказаться на месте Ярека и угодить в лапы к доктору Элефанту, который, правда, умел вырезать аневризму мозга, но еще более ловко у него получалось разорять пациентов, требуя взяток сперва за место на больничной койке, потом за бесконечные консультации, наконец, за саму операцию, которую доктор назначал и тогда, когда все было предрешено и он прекрасно понимал, что пациент не выживет, и даже тогда, когда никакая операция не требовалась вовсе; доктор Элефант был чемпионом по сбору денег, ему всегда удавалось вытрясти их из отчаявшихся людей, которые ради спасения ближнего готовы были продать буквально все, да еще и занять в придачу, что и произошло с Яреком и его сестрой: сначала, чтобы попасть в клинику и заплатить за операцию, они продали квартиру, а потом оказалось, что диагноз поставлен неверно и операция не нужна, а сама болезнь редкая и требует длительного лечения; тогда панна Цивле отправилась в кабинет к доктору Элефанту и потребовала вернуть деньги - хотя бы за несостоявшуюся операцию, а тот холодно заявил, что сейчас вызовет полицию и подаст жалобу в прокуратуру, потому что это провокация, это просто неслыханно, чтобы ему бросали обвинения в подобной подлости, к тому же в его собственном кабинете - где, кто и когда, мол, видел, чтобы эта барышня давала ему деньги, да еще такую сумму? - Сукин сын просто выставил меня за дверь, - проговорила панна Цивле со слезами на глазах, - родительская квартира пропала к чертям собачьим, Ярека тут же выписали из больницы, а мне пришлось за несколько дней переделать дачный сарай в зимний дом, иначе спать бы нам с ним на вокзале, хорошо еще, что от родителей хоть этот участок остался, и знаете, - она раздавила окурок о крышку пепельницы, - наш случай - вовсе не исключение; теперь я вожу Ярека к разным кудесникам, которые хоть и не в силах его исцелить, но по крайней мере не обирают нас до нитки, потому что за визит берут не дороже стоматолога, причем сами оплачивают свои кабинеты и всякие налоги, в отличие от доктора Элефанта, лабораторию, кабинет и инструменты которого финансируем мы все из своих взносов, словно последние лохи. - Ничего себе! - воскликнул я. - И его ни разу не поймали за руку? - А как? - панна Цивле вытерла платочком нос. - Давайте сменим тему; у этого дедушкиного "мерседеса" мотор был с верхними или нижними клапанами? - Вы, наверное, меня поймете, дорогой пан Богумил, после всего услышанного рассказы о прежних машинах и автомобильных забавах господ инженеров показались мне ничтожными и совершенно неуместными, к тому же мы как раз проезжали мимо этого принадлежащего Медицинской академии белого здания на углу Конного Тракта и улицы Кюри-Склодовской, где в эпоху Akademie der Praktischen Medizin in Danzig профессор Шпаннер варил мыло из человеческих трупов, и мне стало дурно при мысли о фотографиях и свидетельствах очевидцев, про которые Зофья Налковская написала в своих дневниках сразу после войны, как говорится, по горячим следам, ведь в то время еще не остыл пепел в подсобном крематории, а в котлах лежали разваренные человеческие торсы и клочья содранной кожи; мне стало дурно, когда я осознал, что дух той немецкой Академии практической медицины по-прежнему живет в стенах академии сегодняшней, раз люди, подобные доктору Элефанту, пользуются здесь всеобщим уважением, им пожимают руку, поздравляют с защитой докторской диссертации и именинами, шлют почтительные письма, а ректор вручает награды - невзирая на то, что методы их ни для кого не секрет. - Надеюсь, - я положил ладонь панне Цивле на колено, - гореть ему в адском пламени. - Ад, - недоверчиво засмеялась она, - люди вроде него застрахованы от всего на свете, знаете, доктор Элефант каждую десятую операцию делает бесплатно - мол, в фонд святого Антония, - вероятно, и вправду рассчитывает на его помощь, хотя думаю, что, если суммировать все случаи детоубийства, должно все же найтись пекло для таких, как он. - Детоубийства? - вскричал я. - Вы хотите сказать, что этот чертов доктор еще и гинеколог и что в своем кабинете, при помощи суперсовременных трубок и насосов он отправляет маленьких желеобразных существ из материнского лона прямиком в канализацию? - Да что вы! - возмутилась панна Цивле. - Этого я не говорила, но, да будет вам известно, доктор Элефант - мастер проволочек, если нужна операция, он выжидает, пока родители не соберут всю сумму целиком, и не стоит, наверное, объяснять, что порой ожидание затягивается и маленький пациент умирает, поэтому Элефанта называют еще доктором Менгеле, ангелом смерти, хотя я бы назвала его скорее доктором экономических законов, ведь, давая шанс выжить, он думает не о национальности или вероисповедании, а об одних лишь финансах, чистых и стерильных банкнотах… - Наступила, дорогой пан Богумил, очень долгая пауза; теперь мы медленно ехали по Конному Тракту, старинной липовой аллее, высаженной здесь более двухсот лет тому назад на деньги Даниеля Гралата, и я подумал, что, будь Шпаннер и Элефант, подобно бургомистру Гралату, сторонниками масонства, они, возможно, никогда бы не запятнали звания врача и сохранили верность Гиппократу, ведь масонские традиции как-никак предполагают самопожертвование и братство, не позволяя мерить человека исключительно штуками мыла или числом нулей на банковском счету, хотя, с другой стороны, масонский дух в этом городе давно уже выветрился, что доказывают названия аллеи, по которой мы с панной Цивле ехали: сначала она была Главной, затем Гинденбурга, потом Гитлера, Рокоссовского и, наконец, Победы, словно каждый следующий хозяин города опасался Гралата и самих воспоминаний о нем, но, вероятно, это было закономерно, раз по аллее из вековых лип от Оперы к Старому городу тянулись факельные шествия, а от Старого города к Опере - первомайские демонстрации, и где-то в незримом потоке времени все эти свастики, серпы, молоты и оркестры сливались воедино, а доктор Шпаннер и доктор Элефант, взирая на происходящее из окон лаборатории практической анатомии, взволнованно пожимали друг другу руки, ибо если после тезы факельных шествий наступила и миновала антитеза коммунистических маршей, то для таких, как эти доктора, пришла наконец эпоха синтеза, неограниченного творчества, арифметики чистой прибыли, освобожденной от шелухи невостребованных идей. - Да-да, коллега, поздравляю вас, - со слезами на глазах восклицал Шпаннер, - вы дожили до прекрасных времен, никогда еще врачи этого учреждения не располагали подобными возможностями. - Ну, милостивый государь, не преувеличивайте, - вежливо возражал Элефант, - ваш вклад в послевоенное развитие косметических концернов также достоин восхищения и зависти, особенно если учесть, что по ту сторону океана вам пришлось начинать практически с нуля. - О чем вы думаете? - прервала воцарившееся в "фиатике" молчание панна Цивле. - О человеке, который, будучи бургомистром, выложил из собственного кармана сто тысяч на строительство и благоустройство этой дороги, - сказал я. - Невероятно, - воскликнула панна Цивле, - это слишком прекрасно, чтобы быть правдой, вы говорите - из собственного кармана, не из городского? И ведь об этом не трезвонили телеведущие, да и как тут вычтешь из налогов, ведь Бальцерович - настоящий рэкетир, никому не спускает. - Да, - улыбнулся я ей, - но в те времена налоговые законы были совершенно иными, и когда Даниель Гралат писал завещание, предназначая сто тысяч гульденов на озеленение территории - прокладку аллеи, покупку и посадку нескольких тысяч лип, - не существовало никакого Бальцеровича, потому-то эта аллея - вы только взгляните - такая длинная и широкая, единственное место в городе, где до сих пор нет пробок, единственный в городе памятник поистине творческой мысли. - В те времена, - уточнила панна Цивле, - это в каком году и, кстати, кем был этот ваш Гралат? - Я же сказал - бургомистром нашего города, а еще ловчим и бургграфом польского короля, издавшим первую энциклопедию электричества, - я перестроился в правый ряд и у площади Народного Собрания свернул направо, к Градовой Горе, - а еще он занимался тайными науками розенкрейцеров, и многие подозревали бургомистра в принадлежности к масонам, что так и не было доказано, а вот его сын, Даниель-младший, ученик самого Иммануила Канта, тот действительно основал в Гданьске ложу "Под двумя, коронованными львами", в библиотеке которой обнаружили немало книг Гралата-отца, в основном о ритуалах посвящения, из-за чего и решили позже, будто Даниель-старший также был масоном, что прекрасно объясняет, почему ни при какой власти, будь то пруссаки, нацисты, поляки, коммунисты или русские, эта чудесная аллея не носила имени своего великодушного создателя, внесшего соответствующий пункт в завещание перед самой смертью, а именно в 1767 году.