Потеря темпа
Она пришла ко мне в кабинет и сообщила:
- У меня в животе бабочки!..
А я как раз сидел за компьютером и сводил какие-то бухгалтерские отчеты, просматривал графики, одновременно изучая котировки валют на Forex. Не отрываясь от экрана, спросил:
- Что, дорогая?
- У меня бабочки в животе…
Я вздрогнул.
- Ты беременна?
- Нет! - почему-то рассердилась она. - Бабочки…
Ее состояние вдруг изменилось, из глаз потекли крупные слезы.
Я встал из-за стола, обнял ее и пожалел.
- Хорошо-хорошо, - успокаивал, целуя ее в трепыхающийся височек. - Ты знаешь, у меня тоже иногда всякая живность экзотическая заводится. Сейчас у меня внутри зеленая игуана. Ха-ха!
- Ага, - всхлипнула…
Через год она вошла ко мне в кабинет и сказала:
- Твоя игуана съела моих бабочек!
На следующий день домработница собрала ее вещи, и она опять исчезла во Вселенной навсегда.
Полет
- Ты чего, как лягушка, дергаешься?.. Мы же не плывем и ты не в бассейне! Мы летим!
Она раздражена, ее вытащили из теплой постели. Она делает вид, что не слышит меня, и по-прежнему летит брасом.
- Ты старайся, как птица! - Я показываю, как в моем понимании летают птицы, машу руками, как лебедь крыльями.
Скосившись, она фыркает, маскируя смешное под презрительное.
- Я очень хочу спать! - говорит басом. Когда она недовольна, то всегда басит. - Мне снилась художественная гимнастика! Нельзя насильно!.. И ты ведь знаешь, что, когда я не высыпаюсь, я не человек! - летит по-прежнему, как лягушка.
Подлетаю вплотную, беру за руку и тащу вверх в самую синь.
- Не дергай меня! - капризничает. - Хотя бы кофе попили!
- Мы же летим! - оправдываюсь я. - Разве ты летала до этого?
- Нет, - вспоминает она. - Но на сытый желудок и полет проходит лучше! Я вообще всегда злюсь, когда голодная!
- Смотри! - указываю я вниз. - Там, внизу, твоя машина! Видишь?
Она смотрит.
- Ну, вижу.
- Какой она кажется маленькой сверху!
- Она и так маленькая. Даже когда не сверху!
- Господи, ну почему ты такая?!
- Какая?
Она готова к дальнейшей конфронтации.
- Ты посмотри, какое чудесное небо, солнечная погода! И мы, мы - летим!!!
- Единственное, что в этом дне необычно, - соглашается она. - Необычно то, что мы летим!
- Слава Богу, ты заметила!
- Я идеально завершила выступление с лентой! Мне уже должны были выставить оценки!
- Родная!..
- Да?
Я не знал, что сказать…
Мы молча летели куда-то на восток.
Через десять минут она объявила, что хочет писать.
- Пописай мне в карман, - предложил. Фыркнула. Потихоньку настроение у нее улучшалось, и я заактивничал.
- Хочешь, хочешь, мы, как Икар, полетим к солнцу!!!
- Икар плохо кончил!
- Ну, пожалуйста!
- Ладно…
Она начинает лететь как полагается, грациозно машет руками, недаром занималась художественной гимнастикой в детстве. Мы похожи на пару птиц. На семейную пару птиц, летящих куда-то.
- Как ты ко мне относишься? - спрашиваю.
- Положительно, - отвечает. Теперь ее глаза широко открыты, и сливаются они своей синевой с небом.
- Положительно - это хорошо! А точнее?
- Ну… Очень положительно!
Я подлетаю совсем вплотную. Прядь ее волос касается моего лица, щекочет ноздри, как солнце.
- Ты меня любишь?
- Люблю, - отвечает. - А ты меня?
- А я тебя люблю безумно! Больше всего на свете!
В моей груди сейчас восторг. Оттого, что мы летим, оттого что она любит меня, а я ее.
- Давай займемся любовью! - предлагаю.
- Где? - спрашивает удивленно.
- Здесь, - отвечаю. - В небесах!
- С ума сошел! Как ты себе это представляешь?
- Очень просто! Вон, на том облаке! Смотри, какое оно кудрявое, зароемся в его пуху!
- Нет, ты ненормальный! Здесь же улица, нас могут увидеть!
- Здесь не улица - здесь небо!!! Улавливаешь разницу?
- Вон самолет летит! Они нас будут рассматривать, как приматов в зоопарке!
- Самолет уже улетел! - настаиваю я.
- Кто-нибудь снизу увидит нас в подзорную трубу! Вуайярист!
- Мама, дорогая!!! - кричу я. - Мерзкая лягушка!
- Икар недоделанный!
- Ты меня любишь? - ору.
- Сейчас уже не знаю. Не кричи!
- О Господи, за что ты послал мне эту женщину!!! А-а-а!!!
- Затем… - попыталась она ответить, но я уже отключил ее способность летать. Лягушкам место в болоте!..
Она летела спиной к земле, широко открыв синие удивленные глаза.
Она проснулась в два часа дня.
- Хочу писать, - сказала и поторопилась в ванную.
Потом мы сидели и завтракали. Вернее, она завтракала, а я обедал.
- Я люблю тебя, - сказала, делая большой глоток из чашки с пахучим кофе.
- И я тебя.
- Знаешь, что мне снилось? - спросила.
- Художественная гимнастика.
- Нет, - она взмахнула головой, и запах ее волос смешался с кофе. - Мне снилось, что мы с тобою летали.
- Да?
- Да… - отломила кусочек сыра. - Жалко, что ты не умеешь летать!
День пятый
Ревность
Как-то у нее сломался мобильный телефон. Он отдал Мусе свой, запасной. А через два месяца купил новый - ручной работы корпус. Она вернула ему старье обратно, а он случайно отыскал в потрепанном, но верном товарище серию sms, написанных Бывшему, в выражениях, не оставляющих сомнений в интимности звучания.
При ней он перерезал охотничьим ножом себе горло, от уха до уха, и хлынул кровавым водопадом ей на ноги. Впрочем, ее лицо было белее, чем его…
Его удалось спасти. Аккуратно зашили.
Она пришла к нему в больницу и сказала:
- Я больше с тобою не буду жить!
- Почему же? - прохрипел он испорченными связками. - У меня еще много мест, где резать!..
Муси
Ему нравилась седина в щетине. И вообще, ему почти все нравилось в себе. Давно канули в лета сомнения в собственной состоятельности. Он не вспоминал о детских страхах - липких, не проходящих, заставляющих его с годами цеплять свои чувства непробиваемыми доспехами. Ему успешно трудилось в свободном бизнесе, где-то рядом с газовой промышленностью, почти у самого производства трубы для этого самого газа.
Он не был беден, но и не считал себя богатым, жил не для денег, а для того, чтобы деньги помогали. Он родил двух прекрасных детей, которыми гордился, называя отпрысков своими клончиками, видел их по субботам и воскресеньям, когда бывшая жена привозила наследников в его загородный дом.
Он играл в теннис, сохраняя отличную форму, не пил и не курил, считая, что если убивать себя, то сразу. По понедельникам проводил в тайной сауне время с милой блондинкой Светой, глупенькой, очень удобной именно по понедельникам. В среду с ним парилась Инесс, шатенка, выполняющая все его эротические прихоти, так как сама любила секс, а если его еще стимулируют материально… Вершила неделю пятничная Паня, рыжеволосая, почти огненная девка, которая нещадно стегала его по мускулистым ягодицам березовым веником. А потом святые суббота и воскресенье…
В этой жизни просыпался он всегда в приподнятом настроении. Даже если какие неприятности случались по бизнесу, то эмоционально они не затрагивали, относились к обязательным сопровождающим дела. Куда как хуже, если у одной из его прекрасниц наступали критические дни и нужно было подыскивать замену. Неожиданности он не любил.
Во второй половине жизни он стал домоседом, особенно после того, как выстроил за городом большой дом. Все было в том доме, чтобы никуда не тянуло, а когда приезжали его любимые клончики и заполняли все пространства громкой вездесущностью, он ощущал себя абсолютно счастливым человеком…
Но…
Прошлой осенью он затосковал… Думая о природе тоски, искал в ней приятное, философское… Болтал на эту тему и с огненной Паней, а она жарила его березой что есть мочи по заднице, приговаривая простецкое "пройдет", и с Инесс. Та пугалась, не надоела ли ему, а от того лишь поддавала бедрами так, что он чувствовал себя кавалеристом. Иногда даже кричал: "В атаку!". С блондинкой Светой он тоску не обсуждал…
Ближе к зиме он уже пребывал в слегка расстроенных чувствах, так и не расследовав причины своего недомогания.
А как-то, находясь на футбольном стадионе в Милане, когда Джерард заколотил Касильясу фантастический мяч под крестовину, когда он, срывая глотку, кричал: "Го-о-о-оллл!", в этот самый миг его душа поняла все.
Через два дня в Москве он стоял на коленях в подмосковной церквушке и, склонившись перед распятьем, просил Бога:
- Боже, дай мне любви!
Он не умел молиться, а потому у него все получалось как-то по-свойски, так что даже слышащие его бабки не решались шикать на мужчину, приехавшего на большой черной машине.
- Боже, я не любил пятнадцать лет! - говорил он почти громко. - У меня душа тоскует, сам не свой хожу!..
Он по три раза на дню велел водителю Вове останавливаться возле незнакомых храмов и, распластанный по полу, просил перед каждой иконой:
- Любви!..