Дир Сергеевич, вылетев на воздух, был на мгновение как бы парализован этим самым воздухом. Почувствовал себя мухой, запечатанной в холодном хрустале. Только легкие остались работать в прежнем режиме, выдавая расплывающееся облачко белого дыхания. Ночь в натуральную величину была намного грандиознее, чем высмотренная через красивое окошко. Он с трудом повертел головой, вмещая в свое воображение невиданную картину. С трудом обнаружил, что помимо звездного неба над головой имеются еще и приметы какой-то мелкой человеческой жизни тут внизу. Очертания хаток, светящиеся окошки, телега с торчащими в небо оглоблями, как будто сбежавший от нее конь сделался созвездием. Чу! Мелькнула тень. И явно знакомая. Это несомненно она, сфинксообразная Леся, огибает угол соседней хаты с ведром водицы: гибкий стан, тонкая рука. Нисколько не легла спать, тем более с кем-то. Просто обслуживает другой отдельный кабинет-хату. Ни о чем больше не размышляя, Дир Сергеевич метнулся за тенью, спотыкаясь о комки подмерзшего чернозема.
За спиной у него распахнулась дверь, и в ночной мир стали вываливаться замедленные фигуры пропитанных горилкой москвичей.
Устремленному Диру Сергеевичу было не до них, ему главное было не рухнуть, потому что почва Украины сопротивлялась его стремлению настичь молчаливую официантку. С разбегу вцепившись в угол хаты, москаль выглянул из-за него и увидел, что его избранница поднимается на низенькое крыльцо. Собрав все силы, он прошептал ей вслед, окутывая замедленное слово белым дыханием.
– Ле-е-эся!
Она замерла и повернулась, не ставя ведро на крыльцо. Дир Сергеевич принял это за согласие на разговор и, мучительно стараясь держаться вертикально, зашагал к ней. Пересек освещенное пятно земли усыпанной соломой, схватился за столб, подпирающий крылечный навес. Лица девушки он почти не видел. Но ему это было и не обязательно, ему было важно, что его слушают. И он торопливо заговорил о том, что одинок, но в то же время богат, что, увидев ее, Лесю, он понял, что только одна она ему нужна и поэтому она должна поехать вместе с ним. Чем дальше он забирался в своих откровениях, тем несуразнее была его речь. Он говорил о том, что не молод, но, однако же, ведь и не стар и что если Леся согласится, то будет спать на золоте, а есть на чистом шелке, а уж черевичек у нее будет целый магазин. Да, тут восхитительные ночи, но он устроит ей ночи еще восхитительней, и пусть она не сомневается, что деньги у него есть.
Его речь была прервана лишь внезапным водопадом ледяной воды, хлынувшим из темноты. Его чуть было не сбило с ног, но устоял, и даже бодро фыркнул, освобождая переполненные ноздри. И не вскипел, как вроде должен был бы, а сказал укоризненно:
– Леся, не лейся!
– Я не Леся, а Наташа, – сказала девушка с пустым ведром. И это немного расстроило ухажера. Он уже начал привыкать к мысли, что его избранница немая, что могло бы быть большой изюминкой в хохлушке.
– Ты меня обманула, а я честный. Я звал тебя к себе, так вот визитка.
Дир Сергеевич не без труда извлек из нагрудного кармана пиджака свою карточку, повертел ею в воздухе, и поскольку ее не спешили принять, сунул ее в пустое ведро. Потом сказал:
– Все, я баиньки.
И куда-то пошел в поисках то ли ночлега, то ли каких-то новых впечатлений.
Господа москвичи потеряли своего шефа. Громко недоумевали, куда он мог пропасть тут между тремя хатами. Им было неизвестно, что сильным душевным порывом его вынесло с территории экзотического хутора в голую степь, где он петляет в сырой темноте, обуреваемый алкогольными образами.
Потерять еще и второго правительствующего брата, это было бы слишком для "Стройинжиниринга", поэтому господа ответственные работники нервно забегали, вытряхивая из голов горилочные пары. Оба шофера к ним подключились. Суетилась и обслуга.
– Свету, нет ли здесь какого-нибудь свету!! – пискляво требовал Бурда.
Четыре мощные фары ударили горизонтальными столбами в разные стороны заповедного места. Отворили все двери, кто-то выскочил с головней, добытой из печи, но обжегся и зашвырнул головню в темноту, матерясь.
Конечно, Дира Сергеевича скоро нашли. Он хоть и увлекся в сторону от хутора, но не так чтоб слишком далеко. Обнаружился на какой-то стерне, в гипнотическом состоянии, руки в карманах, голова на груди. Медленно качался и бормотал какое-то одно словосочетание. Когда прислушались, разобрали: "гетера Эсмеральда, гетера Эсмеральда".
Значительно больше, чем бессмысленная речь, поисковиков озадачил тот факт, что шеф был абсолютно мокр. Рыбак тут же отдал ему свой пиджак, против опасного ночного ветра. И Дира Сергеевича повлекли к машине.
– Заводи! – скомандовал Елагин Василию.
В тот самый момент, когда началась погрузка беглого тела, кто-то из работников хуторского ресторана врубил "иллюминацию", состоявшую из двух прожекторов, направленных вверх, прямо на трубу той хаты, где гулял "Стройинжиниринг". Мгновенно пришедший в себя шеф ткнул в ту сторону пальцем, где сходились два луча, и закричал:
– Черт! Глядите, черт! черт!
На трубе действительно сидел скрюченный чертяка, с рогами, мерзким хвостом, похабно оскаленной пастью.
– Украина не сука, Украина – черт!
Елагин вздохнул, силой пропихнул шефа внутрь салона, забрался сам и скомандовал:
– Трогай.
– Ты что, майор, не пугай, там что – ничего нет!? Это что белочка, раз чертей вижу?
– Нет, Дир Сергеевич, вы правы, черт там есть. Он там всегда сидит.
– Вот видишь!
– Из фанеры, на шесте. Он уже был, когда мы подъехали. В профиль его не видать. А теперь прожектора на него направили. Это они для колорита. Луна, горилка, черт…
Дир Сергеевич удовлетворенно откинулся на сиденье.
– Вот видишь, я прав, они сами знают, что они черт…
И сразу уснул.
Москва
1
– Только не сюда! – пробормотал, с трудом раскрыв створки опухших очей, дыша тяжелейшим перегаром Дир Сергеевич.
Елагин на секунду растерялся.
– Это ваш дом!
В течение второй половины минувшей ночи два джипа фирмы "Стройинжиниринг" подобно двум черным молниям пронзили пространство между Диканькой и Стромынкой, сбросив по ходу горсть зеленых листьев в лапу сонному таможеннику, и теперь стояли в рассветном московском тумане у подъезда элитного дома, где проживал с семейством Дир Сергеевич Мозгалев и откуда отправился три дня назад в неудачную киевскую экспедицию.
– Только не сюда, – просипел похмельный "наследник".
– А куда?! – с трудом сдерживаясь, спросил майор, он уже считал себя свободным от обязанностей начальника службы охраны и денщика при капризном алкаше. Мысль о продолжении банкета была ему невыносима.
– Тут рядом.
Оказалось, не врал. Василию пришлось всего несколько раз крутнуть баранкой, и джип остановился у неприметного старинного, полувросшего в землю домика с темными окнами и мрачной железной дверью без надписи.
– Звони! – скомандовал из последних сил, как умирающий на руках товарищей комиссар, Дир Сергеевич.
Дальше все пошло очень легко и быстро. Два молчаливых санитара. Сонный, но корректный врач. Одноместная палата. Свежая деловитая медсестра. Капельница. Игла бестрепетно входящая в вену.
– До свиданья… шеф.
– Он уже спит, – мягко сказал врач.
2
Дир Сергеевич Мозгалев женился по результатам страстной любви, вспыхнувшей на сочинском пляже. Они отдыхали там вместе со старшим братом. Этот отдых был подарком Аскольда только что демобилизовавшемуся Диру. Подарком просто роскошным. Старший брат уже успел встать на прочные финансовые ноги, весьма успешно подвизался "на Северах" и мог позволить себе не только клетушку у моря, или номерок в несчастном профсоюзном пансионате, а целые апартаменты, трехкомнатную квартиру с кухаркой и прислугой. Тут бы и развернуться, и отыграться за два года вынужденного воздержания, но у Коли с Митей не получилось настоящего братского бардака в съемном дворце. В первый же день выйдя на пляж, Митя привязался взглядом к одной компании, в ней было пять человек. Три девушки, и два парня. Одна из девушек сразу и окончательно разместилась в воображении бывшего солдата. Все в ней было "то, что надо", и курчавая белокурость, и талия, и улыбка, и все время сдвигаемые на лоб очки. И походка, и та поза, которую она чаще всего принимала, опускаясь на покрывало, покрывавшее гальку. И голос. Первое, с чего опознается влюбленность, – с ненормально большого внимания и доверия к голосу объекта. В каждом его звуке, в каждом оттенке тембра начинаешь искать особый смысл и глубину. А поскольку никакого смысла, как обычно, в девичьем щебете не бывает, то вслушивающийся впадает в панику, и начинает тонуть в омуте, которого нет.