Когда Алексей последний раз обернулся, белоснежный голубь уселся на тёмное плечо старца. Но откуда он взялся и что делал на плече, так и осталось неизвестным.
Глава 2 Отец Симон и призраки
– Батюшка! Я только что говорила с отцом Дамианом! – дрожа от волнения, сказала игумения матушка Феодора.
На лице отца Симона не дрогнул ни один мускул. Но глаза его смеялись. Он был духовником и основателем монастыря святой мученицы Сиры в Екатеринбургской области.
– Батюшка, вы строго запретили употреблять слово "святой" в отношении вас. Но Господь дарует нам многочисленные свидетельства, а противиться истине – грех…
– Господь дарует? – строго вопросил отец Симон. – А может, не Господь, а кто-то с копытами и с рожками? Кто просил тебя, матушка, звонить отцу Дамиану на мобильный именно сейчас? А за грех любопытства кто на Суде отвечать будет? А зачем сестёр стала звать и растрепала им?
Надо сказать, все двенадцать сестёр были здесь. Некоторые пребывали в состоянии эйфории.
Матушка Феодора сделала то же, что и всегда – упала на колени и зарыдала.
– Ещё кто-нибудь узнает, помолюсь, чтоб Господь разогнал вас по домам. Будете детишек рожать!
Никогда ещё сёстры не слышали более страшных слов от отца Симона. После массового покаяния и "обетов молчания" старец достал из рюкзака большой пакет овсяного печенья и повёл их в трапезную отпаивать чаем. Печенье убедило матушку Феодору, что батюшка всё знал заранее.
* * *
Обычно отец Симон подъезжал к монастырю на стареньком дребезжащем "жигулёнке", устало вылезал из-за руля и, тяжело вздыхая, говорил: "Только что из аэропорта!" На прошлой неделе одна из сестёр, пойдя в лес по грибы, обнаружила в чаще машину "точь-в-точь как у отца Симона", о чём немедленно рассказала игумении. Вчера вечером батюшка позвонил и сказал, что прибудет в монастырь часов в десять утра. Ровно в половину десятого (службы сегодня не было) матушка Феодора набрала номер отца Дамиана…
– Матушка, ты в своём уме? – кричал в трубку вспыльчивый отец Дамиан, несший послушание эконома. – Мне в половину десятого никто не звонит, разве что апокалипсис начнётся! Я выбегаю из алтаря, как сумасшедший, а ты спрашиваешь, когда уехал отец Симон! Да никуда он не уехал, до половины Литургии исповедовал стоял, щас вот, правда, куда-то делся. Он к вам, наверно, во вторник обещал прилететь…
Без пятнадцати десять на дороге появился "жигулёнок" отца Симона. Логическая цепочка в голове у матушки Феодоры выстроилась следующая: самолёт летит больше двух часов, плюс дорога до аэропорта; итого – минимум три с половиной часа; даже если бы была ранняя Литургия (а это не так), у батюшки оставалось бы меньше двух часов на дорогу; но Литургия началась в восемь, и в половине Литургии (то есть около девяти) его ещё видели в храме около ста человек. Либо отец Дамиан помешался, но более педантичного и здравомыслящего человека свет не видывал, либо…
Феодора с ужасом представила, как за две тысячи километров отсюда рядом с монастырским храмом опускается истребитель вертикального взлёта, пилот уступает своё место отцу Симону, и тот, невинно улыбаясь, со сверхзвуковой скоростью несётся к их монастырю, чтобы приземлиться рядом с "жигулёнком"…
Пока отец Симон парковал машину, все сёстры узнали об очередном чуде своего духовника.
* * *
– Я повторяю, ничего не было! – сердился отец Симон. – Отцу Дамиану просто показалось, вот и всё!
Но получалось у него совсем ненатурально.
– Батюшка, вы думаете, мы жития не читаем?! – плаксиво причитала матушка Игнатия, расплёскивая чай. – И житие Серафима Саровского читали. Сохраним в сердце, никому не скажем! Вот поклялась бы, если б Господь клясться не запретил!
– Ну, хорошо, пускай будет чудо, – смирился отец Симон. – Только это для вас, несмысленных, чудо. Богу же всё возможно. Мы бы и горы двигали, если б веру хоть с напёрсток имели. Чудо – оно неожиданно всегда, а это – что? Неужели не понимаете, что мне проще так? И билеты нынче дороги, и посетители меня у кельи по трое суток дожидаются. Я во время Литургии раз – и был таков. Никто ничего не заметит. Кроме отца настоятеля, никто ничего и не знает. Вот теперь из-за вас, дурочек, и правда придётся на самолёте летать! Языки бабьи длинные! Укороти их, Господи!
Несколько сестёр почему-то опять зарыдали.
– Вы же всё наперёд знали, что я согрешу! – всхлипывала матушка Феодора.
– Не знал, а предполагал. Надеялся, что удержишься. Пророки – до Иоанна Крестителя. Мы же все вместе, всей Церковью будущее творим, вместе с Господом. Согрешить или не согрешить – это от тебя самого зависит, а не от пророчеств каких-то.
– Батюшка, дорогой! – вопросила послушница Анна. – Ну скажите вы нам, грешным, как это происходит? Что вы чувствуете?
– Много будешь знать, скоро состаришься! Я тебе лучше один случай расскажу, у Чуковского читал. Спрашивают мальчика: как же ты упал с кровати? Он отвечает: а я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу – меня там нет. Вот так же и я. А ты думала – нетварный свет, огненная колесница, свист ветра в ушах? Десница высовывается из облака и меня за шкирку сюда, так? У Господа всё тихонько делается. Вышел из храма, зашёл за угол, стал молиться и как будто соснул малёк. Встряхнулся, смотрю – уже в лесочке вашем, рядом с автомобилем. Христа поблагодарил – и за руль. Петлю сделал для конспирации, выехал на шоссе – и к вам. Никакого чуда и не было, всё, как обычно. Ангелу-хранителю человека с места на место перенести – раз плюнуть. Надо только любить его от всей души, и Спасителя любить. А мы только себя любим.
– А когда с вами впервые такое было? – не выдержала Игнатия. У неё в келье был спрятан блокнот, куда она записывала всё, что говорил старец. Впоследствии оказалось, что такие блокноты были почти у всех сестёр.
– Ну вот, опять вы за своё! Что же это за безобразие такое?! "Преподобный чудотворец отец Симон"! А у этого преподобного спина пополам разламывается, что хоть кричи! И не могу вымолить прощение за свои грехи. Вот Феофан Затворник сказал: "все болезни от грехов", и не он один. Тут и судите сами: кто из нас больнее, тот и грешнее… Что ж, пожалуй можно и рассказать. Греха не будет, раз вы и так уже всё знаете. А теперь – марш мыть келии!
– Мы же только вчера делали генеральную уборку! – запричитали сёстры.
– Чудес искали? Языки распускали? Думаете, покаялись, и дело с концом? А отрабатывать кто будет? И не надо на Феодору всё валить! Испытание какое – быть игуменией. Думаете, вы на её месте лучше бы справлялись?
* * *
– Случилось это в тот день, когда я отрёкся от мира, – начал старец. Они сидели в беседке. Солнце только что село.
– Когда вы дали монашеские обеты? – спросила матушка Феодора.
– Нет, много позже. При постриге мы получаем лишь семя постнического жития. Маленькое зёрнышко. А когда оно прорастёт и укрепится в душе… Если прорастёт… Тогда однажды оно может принести плод. Я тогда жил в монастыре святого мученика Або, в Грузии. Была вторая половина дня, я работал на свежем воздухе, творил Иисусову молитву. И тут на меня напал греховный помысл. Я хотел, как обычно, его отсечь, потому что знал, что бороться бесполезно, и я обязательно паду. Но мне пришла в голову мысль, что если я сейчас его не поборю, то так всю жизнь и буду бегать, как заяц от волка. "Именем Господним побеждай!" – раздался голос у меня в ушах. И я его впустил. С помыслом вошёл в душу бес. Он терзал и рвал меня на части, и я понял, что вот сейчас умру. Из носа пошла кровь, по склону начали катиться большие и маленькие камни. Мне показалось, что я сломал руку. И когда я окончательно смирился смерти и сказал: "Суди меня, Господи, по правде Твоей!", бес в отчаянии схватил меня и поволок в горы. Он понял, что проиграл, и решил попроказничать напоследок. Вскоре я перестал вообще что-либо видеть и только повторял без конца: "Господи, помилуй!" Вдруг я почувствовал, что снова стою на твёрдой земле. Я был жив! Я был цел и невредим! Я был самим собой! Я понял, что в этот раз победил. Тогда я засмеялся и запрыгал, как ребёнок. Я и стал ребёнком. Какая-то огромная тяжесть упала с меня. Было такое чувство, что до этого я никогда не радовался и вообще не жил. Мне казалось, я вот-вот взлечу в воздух. Как будто до этого я всю жизнь таскал пятидесятикилограммовый мешок за плечами. Христос любит меня! Ни одна овца не погибнет, если знает глас пастуха! Потом я осмотрелся, пытаясь сообразить, где я. Местность была незнакомая. Должно быть, бес утащил меня далеко от монастыря. Я сориентировался по сторонам света и решил, что мне надо идти на восток. Вскорости я вышел на горную тропу, а немного погодя встретил нескольких незнакомых монахов. Они шли мне навстречу. Посмотрев на мою рваную рясу и испачканное лицо, они улыбнулись и спросили, в какой монастырь я иду. Я ответил. Монахи сделались испуганными и сказали, что такого монастыря нет ни в Грузии, ни где-либо в мире. "Пойдём с нами! – сказали они. – У нас есть свободная келья и много, много еды".
Отец Симон замолчал и ласковым взором обвёл монашек, как будто ожидая вопроса.
– Но вы ведь не пошли с ними? – спросила Анна.
– Нет, Анюта, не пошёл. Они не были настоящими. Я понял это сразу, как только они ко мне подошли. В их голосах, взглядах и жестах, а особенно в том, как они звали меня с собой, было что-то, что их выдавало. И я убежал. Они звали меня, умоляли вернуться. Кричали вдогонку, что я пропаду в горах, и что они могут мне помочь. Но я не поддавался и убегал всё дальше и дальше.
– Как так, не были настоящими? – спросила Игнатия, бледнея от испуга. – Это были люди?