25
Я ждал возвращения Твердого Знака, как, должно быть, Адам и Ева ждали рождения Сифа. От долгой неуверенности у меня заболело сердце. А в день, когда Твердый Знак вернулся, я шел к нему вне себя от радости, почти уверенный, что, если не за прощение грехов моих даст мне Господь просимое, то за неотступность молитв. Дверь, как и в прошлый раз, отворила мама Твердого Знака, отворила в хитоне скучного цвета. Едва взглянув на меня, она бесшумно уплыла в кухню. Мне бросилось в глаза, что золото ее сплетенной на затылке косы потускнело. Твердый Знак встретил меня мутным неуверенным взглядом.
- Возвращайся к епископу! - сказал сухо и вместе с тем приторно-вежливо. От неожиданности я впал в гугнивое оцепенение. Я не мог выговорить своей досады. Твердый Знак, должно быть, увидел в моих глазах саму безнадежность, но успокаивать меня не пытался. Как и оправдываться. - Возвращайся к епископу, - еще суше повторил он.
- Вы, Твердый Знак, хотя бы объяснили, что произошло, - спокойным голосом заговорил я, изображая из себя гроздь смирения. Хотя скорое слово Твердого Знака отозвалось во мне сварливыми мыслями. - Стало быть, вы ничего не привезли, что обещали? И с катакомбниками не поговорили?
Твердый Знак спокойно принял упрек.
- Нет никаких катакомбников! - очень уверенно отрезал Твердый Знак, а я с этого момента стал называть его не Твердым Знаком, а Мягким. Даже во внешности его произошли перемены: во всем теле появилась какая-то рыхлость. Он точно припух. Улыбка стала кривоватой и двусмысленной. - Те из сифитов, кто осмелился служить в годы тиранства, убиты!.. Иди к епископу!
- Несколько дней назад вы говорили обратное, - с чего такая перемена?
- И тогда, и сейчас я искренен! Меня хотели отравить… вареньем.
- Вареньем? Каким вареньем?
- Яблочным, - с одышкой проговорил Мягкий Знак. Он задыхался от воспоминаний, вызванных моим вопросом о варенье. Лицо Мягкого Знака исказилось и пожелтело, словно он снова пригубил отраву. Я растерялся и хотел позвать на помощь маму Мягкого Знака, но лицо его снова приняло здоровый персиковый оттенок.
- …и я связался с Йотом, - продолжал Мягкий Знак донельзя противным голосом.
- С Йотом?
- Это он устраивает подобного рода дела! Он или Иагу! Я сказал Йоту, что меня хотели отравить.
- Кто конкретно?
- Ложные катакомбники! Их лже-епископ - самосвят, а я разобрался в этом! Себя все время в пример ставит, а это звучит, - как бы помягче сказать? - не очень убедительно! Он принимает священников из людей, которых Иагу изуродовал в своей лечебнице.
- Зачем им это надо?
- Чтобы те, кто догадается, что сифитская церковь - лже-церковь, далеко не разбегались. Ужасная уловка!!! Лже-епископ, якобы вышедший из катакомб, открывает незарегистрированные приходы, ставит туда священников, которые думают, что они ушли от Йота… а потом сдает их Йоту! Священника арестовывают за незаконное служение, жителей веси запугивают, обвиняя священников в проходимстве и мошенничестве, и приход, демонстрируя верность отеческому преданию сифитов, начинает посещать лже-сифитскую церковь. Если находится приход, где не удается запугать жителей, им ставят священника из лечебницы Иагу, и он своим поведением доводит жителей веси - ну, если не до полного неверия… Ты можешь осуждать меня, Ной, но мне не улыбалась принимать смерть от ложных катакомбников. Их насадил Йот! И я обратился к Йоту. - Благостно сложенные руки Мягкого Знака раздражали меня, а мое молчание укрывало мою ярость. Я не верил Мягкому Знаку. Разговор получался похоронным.
- А как вы узнали, что катакомбный епископ самосвят?
- А? - спросил Мягкий Знак, глядя на меня обессмысленными глазами, и я не стал переспрашивать. - Не повторяй моих ошибок, Ной! - милосердно сказал Мягкий Знак, когда я уже взялся за ручку двери. - Катакомбников нет! Их всех уничтожили в годы тиранства!
- Ну, точно об этом никто знать не может… А, стало быть, они могут и быть! Чтобы найти катакомбного епископа - этому жизнь посвятить можно! Другое дело: возьмут ли они к себе.
- Без науки все наши богослужения… Как-то все это примитивно!.. - с холодком сказал Мягкий Знак. - И помни, Ной, сейчас так: один укол сделали, и ты - растение! Будь осторожен!
26
Я возвращался домой в скверном расположении духа. Утомленный мучительным однообразием пути, уныло посматривал в запыленное окно вагона, за которым медленно проплывали горные луговые пейзажи. Я почему-то сидел на узком откидном стульчике у входа, хотя вагон был полупустым, и широкие лакированные скамьи приглашали глянцевым блеском. Я чувствовал себя бродягой, который идет, сам не зная куда, а жизнь казалась пустой, как поклоны без покаяния. Поезд еле тащился - хотелось выпрыгнуть из вагона и бежать впереди состава. Подъезжали к мосту над руслом пересохшей реки. Скоро - дом. Мост прогрохотал под вагонами. Глядя на поезд, застыла привязанная к колу коза. "Коза дает молоко", - подумал я. Солнце уже садилось за гору. На холме я заметил женщину, закутанную в материю облачного цвета. "У нее стройное, робкое тело, - подумал я. - Она ждет. Это… Ноема?.. Ноема… Это Ноема!.. Вот я выхожу из вагона по железным ступенькам…" Я печально заволновался. Поезд тронулся у меня за спиной… Ноема стояла на вершине холма, в том месте, где начинался сплошной бурьян, гущей сходивший к железной дороге. Рукой Ноема придерживала легкую головную накидку облачного цвета, чтобы ее не унес ветер. У меня немного потеплело на душе. Теперь свою пустоту, свою вселенскую пустоту, которая высасывает изнутри, я разделю с Ноемой, и мне станет легче. Я поднимался по тропинке неуверенно, будто заблудившийся, и, наверное, Ноема по бесприютной походке моей догадалась: что-то снова не получилось, и ее шаг навстречу мне был неуверенным. Она заплакала. Я сказал, глядя на застывшую рядом трогательную тень Ноемы:
- Тверд… Мягкий Знак ничего не привез из того, что обещал! - Я поднял взгляд и молча смотрел на трогательное утекание слез из оленьих глаз Ноемы, и мне становилось легче. Взгляд Ноемы был полон расположения и сочувствия, а глаза ее вопрошали, чем помочь. Мы стояли друг против друга и в грусти смотрели друг на друга, пока не стало уютно в вечерней теплоте пыльных трав.
- Ной, тебе тяжело - я помогу тебе нести вещи.
- Не надо - я сам.
Я пересказывал Ноеме свою встречу с Мягким Знаком. Когда я повторил историю дважды, Ноема сказала:
- Не переживай, Ной! Господь не оставит нас! Он посылает нам испытание, чтобы духовно укрепить. - Ноема говорила так, будто в чем-то была виновата. От ее простых слов я отдыхал сердцем. - Ной, тебе тяжело нести вещи - разреши мне помочь тебе!
- Не надо - я сам. - Моя тоска расточилась, а мысли стали спокойными. Думалось о том, что, может быть, этой же тропой возвращался домой Енох, когда ангелы спустили его с неба для проповеди. Земля была ему тяжела, и он ступал через силу. Может быть, отдыхал, прислонившись вот к этой скале. В его сознании, должно быть, путались невещественные образы пакибытийного ангельского мира с предметами мира материального. Может быть, Енох натыкался на деревья, думая, что сквозь них можно пройти, как сквозь тени. Здесь все предметы пропитаны святостью Еноха, а я привык к этим местам и не удивляюсь им и не благодарю Господа, что Он поселил меня здесь. Я переживаю, что у меня нет серебряной матерчатой грамоты с золотыми буквами, будто Господь не знает, что у меня ее нет! Значит, так нужно!..
Ноема больно сжала мой локоть. Смотрела она на скалу у меня за спиной. Мне не надо было объяснять, что увидела Ноема. Я обернулся и долго, как зачарованный, смотрел на огонь в пещерных комнатах. Сиреневые сумерки огустели, и нежная темнота окружила нас. Я заверил Ноему:
- Завтра, с утра, мы зайдем в скалу и осмотрим пещерные комнаты.
Но утром я не смог подняться с постели.
27
Ноема подолгу молилась, просила у Господа и ангелов Его исцелить меня. И Ноеме был сон, но она не знала, что это сон и воспринимала его как явь. А снилось ей, что стоит она, коленопреклоненная, на молитве у того же окна и с трепетной пугливостью просит у Господа моего исцеления. И вдруг увидела на облаках коленопреклоненных златокудрых ангелов в одеждах, как бы из молний сотканных. И услышала голос, которому внимали ангелы:
- Слышу Я женский шепот от земли, из тех мест, где воцарились разврат, нечестие и власть падших ангелов, где у всех одна болезнь - золото! Я слышу шепот из тех мест, где неистовая страсть к деньгам заражает все больше и больше душ. Я слышу шепот из тех мест, где волки ходят в овечьих шкурах, где всё стремится к бесславию. Разве не знают небеса закон: не давать и не принимать ничего от падших людей, которые стали неистовыми, как падшие ангелы?
- Господи! - взмолилась Ноема. - Помоги моему Ною встать с одра болезненного!
Господь не отвечал ей.
- Почему ты молчишь, Господи? - вопрошали бесплотные ангелы. - Эта женщина своими молитвами собрала вокруг себя ангелов и не получает ответа от Тебя! Разве Ты не богат так любовью, что какую-то крупицу ее не можешь отдать падшим людям? Не так часто взывают к Тебе и к нам от земли.
- Разве поступлю по-доброму, если отдам каплю любви не верным ангелам, а людям, которые унизили свою природу до бессловесных?
Сквозь слезы обратилась к Господу смущенная Ноема:
- Господи, а разве не твоя любовь привела бессловесных в жизнь? Разве не имеют бессловесные крупицу Твоей любви и теперь? Разве не славят они Тебя своим дыханием? И я прошу, Господи, прибавь крупицу твоей любви и моему мужу Ною, и ее с избытком хватит, чтобы поднять его с болезненного одра.
- Вы слышите, ангелы, голос человеческий от земли? Господь говорит: нет, - а она говорит: да.