- Есть музыка этого, допотопного мира. Слышал, как запел лес, после того, как я заставил замолчать его музыкальным бивнем? Слышишь, как поет лес сейчас? Так может петь только допотопный лес. Звуки послепотопного мира станут беднее и бледнее. Поверь мне! Хотя люди пророческим словам верят неохотно. Когда вернешься домой, послушай, как поют скалы. Ветер ударяет в них и издает звук, которого не будет после потопа, ибо и ветров таких не будет. Лес не будет так величественно шуметь - все измельчает! И человек измельчает. В каждом человеке, Ной, есть своя музыка, музыка его жизни. Я слышу и твою мелодию. Ты человек обыкновенной жизни, но музыка твоя очень мощная. Она как бы и не твоя, хотя исходит она из твоего сердца. Это музыка другого мира, который вы, сифиты, называете пакибытием. Но в тебе живет и только твоя мелодия. Она в гармонии с мелодией, исходящей из твоего сердца. Моя беда в том, что моя мелодия сложна, но во мне нет гармонии с мелодией, исходящей из сердца. Но вот загадка! Я не хочу, чтобы моя личная мелодия упрощалась за счет гармонии с небесами. Мне не понятно, зачем небеса хотят сделать меня примитивнее. Впрочем, что это я так пекусь о нашем допотопном мире? Сам я уже давно в нем не живу. Я живу в музыке, слушаю и созерцаю ее как бы изнутри ее самой.
- Я ищу книгу Еноха, и есть предсказание, что она переживет потоп, - сказал я, желая угодить Иавулу-музыканту. - И, может быть, в этой книге будут нотные знаки, передающие музыку допотопного мира.
- Думайте над своей глупостью, молодой человек! Я скорее поверю, что в каком-то поколении после потопа народится человек, который услышит допотопный мир и пакибытие. А что можно передать знаками?.. Ну, кое-что, конечно, можно, - заспорил он сам с собой. - Понимаешь, Ной… Я в совершенстве владею всеми музыкальными инструментами, большинство из которых сам же и придумал, но когда я пытаюсь воспроизвести на них мелодию, которую слышал, скажем, из горнего мира, получается лишь далекий отзвук того, что я слышал. Той гармонии в этом мире быть не может! Как и того хаоса! Но вдруг приходит мелодия, даже не сама мелодия, а как бы ее тонкое предчувствие. Она взывает ко мне оттуда, из пакибытия, но я не могу поймать ее. Это мучение! Даже если я приручу ее, то услышу лишь маленький отрывок. И когда услышу его чисто, на меня нападает страх, что этот драгоценный намек на мелодию исчезнет и никогда не повторится. И я трепещу. Эту музыку, должно быть, до грехопадения слушали Адам и Ева. Но кто сочинил ее?
- Сам Бог! Ангелы - не творцы.
- Весьма спорно! Может, музыка, которую я слышу, зарождается только во мне. Таков замысел богов обо мне… Глупое тщеславие мешало поговорить с Адамом, пока он был жив. И вот я разлагаю небесную гармонию на примитивные звуки (а иначе, юноша, их не исполнить) и по сути дела сочиняю свои мелодии, но они только - искаженный облик божественных созвучий. Та мелодия, из того пакибытийного мира - она не поддается. Она за гранью моих (а, может, человеческих) способностей. И я беспомощен. Хотя… хотя иногда удается передать тончайшие оттенки. Тончайшие! Есть звуки, которые как бы уже и не звуки. - Иавул остановился и передал мне факел. Иавул заиграл на роге выравнивателя. И - о, чудо! - все лесные голоса слились вскоре в одну мелодию. Иавул задыхался. Голос его не совпадал с дыханием. - Мне всегда не хватает воздуха.
Забрезжил рассвет. На небе, за редкими деревьями появилась серенькая полоска.
- Одного не пойму, - сказал Иавул-музыкант, глядя на разрастающуюся светлую полоску, - если предположить, что музыка пакибытия от вашего сифитского Бога, то почему Он проявляет ее через меня, каинита?.. А, может быть, я - только делатель инструментов? И мелодии, которые кажется мне тонкими, для другого человека - примитивны. Он носит их в себе, не подозревая, что должен поделиться своим богатством с другими. И должен ли? Может, должен сберечь их для другого мира, куда мы попадем после смерти? Если есть люди, которые носят в себе музыку и молчат, то я снимаю перед ними свой наглавник. Но если музыки в них нет, почему бы мне не поделиться с ними, хотя бы для того, чтобы украсить их жизнь? Сифитское предание о потопе говорит о спасенных животных, но оно не исключает, что может быть спасено что-нибудь еще, например, музыкальные инструменты… Ной, как сейчас в школах объясняют происхождение музыки?
- Нам говорили про небесного петуха с золотыми перьями, который живет на высокой, уходящей в небо горе. Мы слышим его утром, когда солнце еще купается в водах…
- Довольно красиво, - прервал меня Иавул. - Слышишь, Ной, как по утрам поют птицы? - И я удивился улыбке музыканта. Он подкупал неисчерпаемой способностью удивляться простым вещам. И я еще долго слушал вместе с ним допотопный мир. А когда совсем рассвело, Иавул сказал: - Никогда, Ной, не ходи вон в те леса! - И взглядом указал на местность, где нежно голубели горы, у подножий которых раскинулись рощи апельсинов. - Там творятся страшные вещи! Когда-то там генетические опыты проводили над растениями - теперь проводят над людьми и животными! Создать человека пока никто не в силах (что-то их останавливает) - создают кинокефалов и сатиров, но и они живут недолго, а во время своей кратковременной жизни ведут себя весьма агрессивно. Кто знает, может быть, когда-нибудь кому-нибудь и удастся создать человека, - меняющимся голосом произнес Иавул, - и даже усовершенствовать его. Мне даже сон однажды приснился: Тувалкаин создал человека с одиннадцатью пальцами на руках и подарил его мне. Чтобы взять некоторые аккорды на струнных инструментах, Ной, человеку надо иметь одиннадцать пальцев. - Иавул усмехнулся. - Не знаю, зачем я говорю тебе об этом. Пока ни кинокефалы, ни сатиры не могут прожить больше нескольких дней. Они разлагаются на глазах. Их гонят в ущелье на убой, а они, наполовину растлевшие, в беспомощном бешенстве бросаются друг на друга. Пытаются освободиться от цепей и при этом издают душераздирающие звуки. И это тоже музыка допотопного мира!.. Держи путь вон на то дерево! - на прощание сказал Иавул.
13
Приезд Тувалкаина удивил Иавала-скотовода.
- Что-то ко мне зачастили гости, - вместо приветствия проговорил он. - На днях приезжал правнук Еноха-сифита по имени Ной.
- Я слышал про него, - сказал Тувалкаин, удрученный видом опустившегося брата. - Мы опасались, что юноша возомнит себя пророком, но, к счастью, наши опасения не подтверждаются. С ним все нормально: он будет служить в сифитском храме.
- Что же здесь нормального? - смиренно усмехнулся Иавал, поглядывая на мех пшеничного вина в руке Тувалкаина.
- В н а ш е м сифитском храме, - уточнил Тувалкаин.
"Всех объединил и возглавил", - не без уважения подумал Иавал, засмеялся и увидел себя как бы со стороны. Зрелище было печальное. Иавал увидел, как мягким движением своей большущей руки предложил Тувалкаину сесть. Тот сделал вид, что изрядная запыленность ковра не смущает его и сел.
- Я привез тебе одну вещь, Иавал. - Тувалкаин дал знак слуге, и тот положил в руку хозяина змеевик. А Тувалкаин положил его на ковер у ног Иавала-скотовода.
- Ты даришь его мне, Ту? - спросил Иавал, не понимая намерений брата. Тувалкаин посмотрел на Иавала со скупым сожалением. Все вокруг Иавала вызывало жалость: и подгнившие безшкурные жерди шатра, и пропыленные ковры, давно потерявшие рисунок, и развешанное тут и там тряпье. - Я не верю в твое бескорыстие, брат! - прямо сказал Иавал.
- Либо ты бросишь пить и с помощью этого змеевика наладишь торговлю пшеничным вином и вернешь себе свои стада и, может быть, восстановишь жертвенник, либо сопьешься окончательно! Ты, Иавал, не просыхаешь почти столетие. Мне ты нужен трезвым, - сказал Тувалкаин не своим голосом.
Иавал пристально посмотрел в глаза брату.
- До того, как начался твой великий запой, ты имел обыкновение раз в седмицу (я не знаю, какими законами творения ты пользовался, Иавал, и где находил ты знания, какие ангелы тебе их собирали), но раз в седмицу ты как бы из ничего создавал двухлетнюю овечку или молочного кабанчика, которых съедал на обед. Или на ужин - не знаю. И если это правда, а я просто уверен, что это твое безобидное развлечение - правда, если это так…
Не в силах утерпеть, Иавал схватил привезенный Тувалкаином мех с пшеничным вином и налил себе в чеплашку, изрядно замочив ковер. Выпил и прикрыл глаза, точно созерцая, как жидкость расходится по членам. Не открывая глаз, сказал:
- О н и стали нашептывать мне, чтобы я как бы из ничего, как ты говоришь, создавал себе подобного. Это не какие-то выдуманные истории, записанные на пергаменте, это правда, Ту! Это жуткая правда! Я не захотел, чтобы духи помыкали мной, и я в глубине души рад, Ту, что у меня их всех украли.
- Ты знаешь, кто их украл у тебя?
- Не знаю! И знать не хочу! Но думаю, что это твои люди, Ту. Украв духов, они почувствовали в себе некие способности, которые якобы дремали в них. Твои люди не знают, что эти способности - не их. Это способности падших ангелов! Конечно, и от человека требуется талант. - Иавал налил себе еще чеплашку и выпил, но уже не так жадно. Тувалкаин усмехнулся и увидел себя как бы со стороны.
- Своими словами, Иавал, ты напоминаешь мне Еноха-сифита. - На глубине голоса Тувалкаина слышался чужой голос.