У нее кожа словно атлас. Нежная. Гладкая. Мягкая-мягкая. Руки маленькие-маленькие. Пальцы тонкие, нежные. И чистое дыхание…
Вся она ждущая, любящая, желанная.
Горячие руки Дубравина не чувствуют препятствий. И уже ничего не защищает их от самих себя.
Поцелуй. И еще поцелуй. Где-то в темноте белеет кофточка. Маленькая, ослепительно белая грудь с нежным соском… Его рука скользит по животу вниз.
И он чувствует, как она подвигается, подворачивается к нему.
"Господи! – думает он про себя в этот миг слияния душ и тел, чувствуя, как нежность переполняет, переливается через край. – Как будто домой пришел. И нет между нами ничего. Ни преград. Ни кожи…"
***
Смущенные и счастливые, они опять разъехались из Жемчужного в разные стороны. Он в стройотряд. Она на педагогическую практику. А зря. Время, неумолимое время делало свое дело. И роман в письмах не мог продолжаться вечно. Хотя письма все еще приходили.
"Здравствуй, милый мой!
Через час после того, как ты уехал, я тоже была в пути. Уже вечер, я опять среди своих девчонок. Они мне рассказывают новости, что тут произошло без меня. Я пытаюсь слушать, вникать, что же говорят, о чем, а перед глазами ты, твои глаза, губы. Только сейчас начинаю ощущать, что ты уже далеко, что тебя нет рядом. Светка сразу догадалась, что со мною что-то произошло. Я ей сказала только, что мы поженимся, и, наверное, скоро. Знал бы ты, какая она хорошая. И тут я вспомнила, что забыла дома твой адрес. Что же теперь делать? Если через два дня меня не отпустят домой, то тогда только через десять дней. Ты ведь будешь волноваться. Милый, видишь, какая я нехорошая. Не сердись. Мне грустно теперь только вспоминать об этой счастливой неделе, тосковать по тебе. Словно сон прошла она, эта неделя. Наша неделя. Хороший мой! Любимый! Я буду тебя ждать. Я думаю о тебе как о самом светлом и дорогом. Спокойной ночи. Целую тебя".
***
– Саша! Очнись! Вот деньги! Завтра расскажешь, как было.
Нелька Шакерова лукаво стрельнула на него черными глазами. Сунула ему в руку белый узкий конверт для преподавателя казахского языка. И хитро улыбнулась.
– Да чего там рассказывать! – Дубравин кивнул Ахмету и Мишке Нигматуллину. – Нальем ему в кафе стакашку красного. Он и расколется. Так, Ахмет?
– Так, так! – согласно закивал пробивающимися усиками Ташкимбаев. – Все сделаем как надо. Передадим. А сейчас уже пора на репетицию. А то опоздаем.
V
– Есть! – Амантай дрожащей, влажной от волнения рукой осторожно берет партийную анкету.
Сколько он мечтал об этом моменте! Как часто представлял себе это мгновение. И вот надо же – все так обыденно. Знакомый Калининский райком партии. Молодой инструктор из бывших комсомольцев. Короткий разговор у секретаря по идеологии. И вот он уже спускается с черным портфелем в руках по бетонным ступенькам райкома на площадку к машине.
"Главное теперь – не испортить. Заполнить правильно. Другой не дадут. Они все номерные. Надо будет потренироваться. И зайти перед окончательным заполнением в орготдел. Потом собрание. Но это скорее формальность. И, о бай, он кандидат в члены КПСС. А дальше все пойдет почти автоматически. По накатанным рельсам. Член КПСС… Секретарь райкома… обкома…"
У него даже дыхание остановилось от открывшихся перспектив.
Только одно тревожит, саднит. Вчера у него состоялся разговор с дядей Маратом. Никогда Амантай не видел дядю таким. И вот надо же! Агай Марат жестко отчитал его. А он так надеялся! Выбрал удобное время. Полный радушных планов пришел к нему домой. Все рассказал.
Да. Не думал, не гадал он, что его поход на день рождения к Альфие обернется таким образом. Уже год, как он снимает в городе квартиру. И живут они там вместе. Встают вместе. Ложатся спать. И до сих пор не насытились друг другом.
Получился у них не медовый месяц, а целый медовый год.
Его торе-княжна расцвела за это время новой красотой. Налилась покоем, пополнела слегка. Но была так же желанна и неутомима в любви.
Так что, когда она, бывало, "садилась в седло сверху" и начинала мягко, но мощно двигаться, он с замиранием сердца вглядывался в красивое нахмуренное лицо подруги, сжимал зубы и старался держаться "до конца".
Жили хорошо. Несмотря на свою природную красоту и гордость, Альфия была все-таки настоящей восточной женщиной. Она не рассуждала о любви. И за все это время ни разу даже не сказала ему об этом. Но она так возилась с его конспектами, так старалась сделать ему приятный подарок к каждому празднику, так внимательно и доверчиво слушала его рассказы о хитросплетениях карьерной борьбы, что было ясно: она приросла к нему душой.
Иногда он просыпался по ночам и пытался понять происходящее. "Как так получилось, что она, такая красавица, утонченная, почти как сказочная пери, выбрала его? Да она могла любого выбрать. А выбрала меня! – и от гордости у него даже распирало грудь. – Вот мы какие! Из рода жатаков. У нас все самое лучшее. У дяди Марата жена – красавица и у меня. То-то он обрадуется, когда я ему скажу, что собрался играть свадьбу. Да покажу Альфию!"
Ну а тут у них проблема получилась. "Как и, самое главное, когда это произошло? Может, по моему приезду из командировки? Ох и ночка тогда была! Эх! Горячая ночка". И Амантай вздохнул от будоражащих воспоминаний.
В общем, надо было решаться. Однако разговор с дядей пошел какой-то не такой. Они сидели на кухне большой пятикомнатной квартиры в цековском доме. В тенистом уголке Алма-Аты. В квартале, где недалеко находится двухэтажный коттедж самого великого Димаша Ахмедовича, а говорили как в какой-нибудь захудалой юрте, в самом дальнем ауле. Нервный был разговор. Дядя выслушал его, как выслушивает мудрый ата глупого-преглупого балу. Ребенка. А потом терпеливо, стараясь не сорваться в раздражение, заговорил сам:
– Значит, ты уже все решил. Как можно решать такой важный вопрос, не посоветовавшись со старшими, с родственниками? Я, конечно, не какой-нибудь бабай аульный, который не может тебя понять, – дядя Марат вздохнул: видимо, вспомнил свою голоштанную молодость. – Но я советовался в таких случаях со старшими.
Потом как бы смирился. Спросил не так строго:
– Ну и кто она? Откуда? Кто ее родители? Родственники?
– Альфия! – облегченно вздохнул Амантай. – Она из Петропавловска. Отец – казах. Мать – татарка. Отец работает начальником дорожно-строительного управления.
Он нарочно подчеркнул эти сведения, зная, что для дяди важно, кто кем является.
Но увы и ах. На Марата Карибаевича эти сведения хорошего впечатления не произвели. Наоборот, он как-то нахмурился и расстроился. А Амантай, даже заметив это, все равно продолжал бубнить свое:
– Агай! Она любит меня!
Но и тут дядя не помягчел:
– Женщины хитрее нас. Может, она тебя просто использует. Видит, что ты молодой, перспективный, жизни не видел. А тебе все в розовом тумане кажется.
Он отставил холеной рукой расписанную пиалу с индийским чаем на столик. И привычным жестом поправил уже начинающие седеть волосы.
– Я ее люблю! – отчаянно заявил Амантай.
Впервые ему приходилось спорить со старшими. От этого было немного не по себе.
Дядя, давая понять племяннику, что он не намерен дальше обсуждать этот вопрос, ответил жестко, как отрезал:
– Она не из нашего жуза!
И все. Пропало Амантаево счастье.
Агай, его любимый дядя, на которого он только что не молился и старался во всем походить, так и не понял его. Отказался понимать.
"Как же так? – удрученно думал Амантай. – Ведь он всегда был таким современным. Говорил, что мы должны быть выше всех этих племенных и родовых предрассудков. Что надо судить о людях по личным достоинствам и недостаткам. А где же теперь правда? Как понимать? И что теперь делать? Ой, бай! Что скажет он Альфие? Обратиться к отцу, чтобы он повлиял, поговорил с дядей?"
Амантай вспомнил последний приезд отца в Алма-Ату на партийное совещание. Каким жалким он ему тогда показался со всеми этими своими бумажками, тезисами. С этой своей наивной, какой-то детской верой в то, что пишут в передовицах "Правды" и закрытых письмах ЦК КПСС. А теперь просить его – это значит настраивать против дяди Марата. Амантаю стало даже не по себе от такой мысли: да если бы не дядя, где он был бы сейчас? "Ох-хо-хо!"
"А может, действительно наплевать на все? Пойти в загс, подать заявление. И расписаться. Но тогда что будет? Что будет?"
Он вспомнил, какое у дяди было сердитое, жесткое лицо при их разговоре. Как на пленуме по сельскому хозяйству. "А что он сказал в конце, когда я уже уходил? Что-то он такое сказал… А? "Не надо торопиться. Он сам подумает, какая Амантаю нужна невеста".
"Никто мне не нужен, кроме Альфии! – вспыхнула обида в сердце. – Лучше бы нашел жениха своей Розке! Уж такая она толстая, как сдобная булка. И все вешается на парней. Тоже мне родственница!"