III
Он и правда все организовал. Выпросил у дяди машину на целый день. Договорился со знакомым секретарем комитета комсомола юридического факультета, который искал его покровительства (были уже и такие), о даче. Кое-чего прикупил. И ровно в назначенное время подкатил на черной цековской "Волге" к гастроному "Столичный", что в центре Алма-Аты.
Ранняя осень уже позолотила сусальным золотом резные листья кленов, засушила, осыпала серым пеплом увядающую круглую листву на тополях, прошлась холодным дыханием по скверам и паркам города. Но фонтаны еще работают. А красиво застроенный центр города по-домашнему уютен. Они все поняли это, когда "Волга", набирая скорость, плавно пошла вверх по Коммунистическому проспекту в коридоре между огненными деревьями, а потом свернула около Новой площади с ее строгим комплексом дворцов, скверов, зеленых ковров газонов.
Амантай важно сидит на переднем сиденье. Руководит процессом. С тех пор как Казаков видел его, он сильно изменился. Нет больше худого, как жердь, с плечами словно вешалка аульного подростка с черной челкой над глазами. Лощеный, слегка располневший, одетый в дефицитные джинсы и спортивную замшевую куртку, он оставляет впечатление уверенного в себе, знающего себе цену "городского" казаха. Когда-то в Жемчужном он постоянно комплексовал, чувствовал себя ущемленным, задвинутым в тень. Теперь он внутренне ликует и гордится перед друзьями. Всем своим видом он словно бы говорит: "Смотрите, чего я добился за эти годы. Завидуйте!".
У Шурки Дубравина такие же широченные вислые плечи. Так же в нем чувствуется какая-то скрытая за покоем неведомая сила. Но появилась и какая-то немолодая задумчивость, странная горечь, проступающая даже в улыбке.
Рядом с ними Анатолий кажется еще более подвижным, смешливым и веселым. Внешне он за эти годы изменился меньше всех. Разве что только после всех экспериментов над внешностью – бакенбардов, усов, немыслимых клетчатых штанов и цветастых рубашек – он теперь выглядит весьма скромно. Короткая аккуратная стрижка поношенные джинсы, курточка. Студент, не студент? Так, приятный во всех отношениях молодой человек.
Странно начал меняться Вовуля Озеров. Был беленький, худенький, лопоухий мальчишка с тонкой шеей, выглядывающей из воротничка голубой рубашечки. И вдруг из того мальчика стал проступать мужичок. Волосы потемнели, кожа огрубела, полезла щетина. Не совсем, но почти другой человек.
Амантай показывает дорогу. Толька смешит народ шуточками. Машина мчится к горам. А пьянка начинается прямо в салоне. Все как у героев Ильфа и Петрова. Стоило им оказаться в автомобиле, как решили наливать. Так что, когда въехали на территорию садоводческого товарищества, где их уже встречал то ли друг, то ли подчиненный Амантая по комсомольской линии, уже были навеселе. Может быть даже, "навеселе" – мягко сказано.
Дачка небольшая, как все прилепившиеся на шести сотках у подножия гор. Кажется, что стоит выйти за ворота – и вот они, зеленые холмы. А потом все выше и выше, пока не дойдешь до снегов. Простор кругом такой, что взгляду некуда упереться. Рядом с дачным поселком аллея высоченных тополей. На них расположилась целая стая черных галок. Наблюдают за приехавшими. Кричат. Обсуждают. Изредка то одна, то другая слетают вниз, прохаживаются по пожухлой траве двора. Косят блестящим черным глазом. Потом взлетают к себе на ветку. Делятся новостями. Видно, что они не очень довольны соседями, которые немедленно вытащили громкую музыку и принялись разводить огонь, чтобы пожарить шашлыки.
На дачной веранде уже расставлены столы и стулья. Туда сносятся припасы из багажника: пиво в черных бутылках, водка с синими этикетками "Пшеничная" и "Столичная". (На "Пшеничной" изображено единственное в Алма-Ате по-настоящему высотное здание гостиницы "Казахстан".) Хозяин расстарался. Нарубил большими кусками огненно-красные мясистые помидоры, навалил кольцами пахучей копченой колбасы. Тут же стоит в пластмассовых высоких бутылках с фирменными крышечками купленный непонятно где и по какому случаю кумыс.
Еще горит жар в металлической шашлычнице, дурманит, вызывает слюноотделение запах жарящегося мяса с луком, а они уже за столом. Эх, были бы с ними девчонки, не надрались бы они так. Старались бы выглядеть прилично. Ну а тут холостяцкая пирушка. Подняли тост за встречу. А потом пошло-поехало. Первая – колом. Вторая – соколом. А остальные – мелкими пташечками. Арак запивали пивом. Получался ерш. Коктейль страшной, убойной силы. Молодые, глупые. Каждый опытный питок знает: с чего начал, тем и заканчивай.
Амантай крепился. Старался ходить прямо. Но его все время таскало из стороны в сторону.
Вовуля перебрал. И раз пять бегал в кусты. Кидал харчи.
Толька все начинал запевать песню. Но ее никак не подхватывали:
– Ой, то не вечер, то не ве-е-чер… – тянул он, то завывая в голос, то переходя на медвежий рык.
Взял слово Дубравин:
– За наших учителей! Знаете, чем дольше я живу на свете, тем чаще их вспоминаю. Есть такие люди, которые оставляют след в наших сердцах. К таким людям я отношу нашу дорогую Александру Михайловну, а также Кочетова, а также… э-э-э… Феодала Тобикова и всяких прочих добрых людей… э-э-э… А также я предлагаю…
– Да хватит тебе! – загалдели ребята.
– Поехали!
Шурка аж обиделся:
– Не перебивайте меня! А также хочу выпить за нашего дорогого отсутствующего друга Андрея!
– За Андрея! За Андрея! – завопили все. И выпили, так и не дав ему закончить тост.
– Тостуемый должен встать! – начал поучать народ Толька. – И тостующий тоже! Вот сейчас я буду говорить здравицу в честь нашего друга Амантая. А ты, Аманчик, вставай! Ты тостуемый. А я тостующий. Давай с тобой на брудершафт…
Это была молодая, веселая пьянка. А у кого таких не было? Спорили. Ругались. Но, слава Богу, до драки не дошло.
Гуляли до темноты. Потом на веранде зажгли свет. И под неумолчных сверчков пели песни. Пели и пили. Пока арак не сказал "йок". То есть пока водка не кончилась.
Между Амантаем и Шуркой завязался разговор. Как бы по душам, а на самом деле по службе.
Из ЦК ВЛКСМ спустили разнарядку. Обязали провести подписку на новый молодежный журнал "Студенческий меридиан". Обычное дело. Ержан, как всегда, собрал секретарей с курсов. Посовещаться. Кто сколько должен подписать экземпляров среди студентов. Все восприняли команду "под козырек". Один Дубравин полез в бутылку. Начал прямо на совещании разводить демагогию. Мол, подписка на журнал стоит аж пятнадцать рублей. Стипендия на факультете – сорок. Если высчитывать эти пятнадцать, как предлагается, из стипендии, на что жить? Тем более что некоторые студенты и стипендии не получают. И вообще, если журнал хороший, то люди и так подпишутся, а если плохой, то в следующий раз. Глядя на него, некоторые секретари тоже встали на путь саботажа. Переругались они там.
Дошло до него. Вот Амантай по дружбе, но напористо заговорил об этом:
– Зачем тебе надо было спорить на факультете об этом журнале?
– Аман, да неправильно это!
– Что неправильно?
– Такие разнарядки. Мне за журналистов стыдно. Они что, нормальный журнал сделать не могут? Убогие умом?
– Э-э, не нам судить. Наше дело – выполнять распоряжения, – уклончиво ответил Турекулов, прокалывая вилкой красный бок сочного помидора.
– Как не нам? А кому же? Журнал-то для нас предназначен! – недоумевал Шурка.
– Ну и что? Есть план. Его надо выполнять. Ты как будто маленький. Не понимаешь, что ли?
– Не-е, не понимаю. Пусть хороший журнал сделают. Тогда не надо будет никого заставлять.
Нашла коса на камень. Не понимали они друг друга. Упрямо отстаивали свои позиции и так и не смогли договориться. Хорошо, что пришел хозяин дачи с новой бутылкой водки. И начал наливать.