Максик плюнул на борьбу.
Пятеро Кузнецовых завтра же растают, как утренний туман.
Мудян банально запил на выделенные партией для агитации деньги, не сдал документы на регистрацию, и был в таком глубоком пике, что было совершенно непонятно, кончатся у него раньше деньги или избирательная кампания.
Игнатова мы вышибли с пробега через избирком. Он, конечно, попытается восстановиться через суд, но уж очень тяжелы грехи кандидатские, а возможности выдвинуться повторно нет – сроки вышли.
Итого, осталось четверо кандидатов. А по сути – двое.
Так что, небо над головой дорогого Ивана Ивановича нашими стараниями начинает проясняться. Кутовой, нанимая нас, знал, что делал – в этом лабиринте платят не только за вход, но и за выход".
Злоба дня
Лучший способ осчастливить человечество – быть счастливым самому.
Владимир Мукушевич
Борисенко срывался в штопор совершенно неожиданно для всей команды. Еще вот только что общались, и он был в себе и адекватен, и вдруг – хлоп! Все – выходил из игры на несколько дней. Плевал на неотложные дела, планы, обязательства и обещания – все по барабану.
Отправился пообедать и не появился до вечера. Нашли его в кафе через дорогу. Саныч пил водку и смотрел спутниковые новости. Он уже был в кондиции, но, тем не менее, накачивал себя алкоголем и погружался в мировые проблемы, постигая их глобальную, сакральную суть под перцовку.
– Миша, оказывается на планете Земля куча острейших проблем, о которых молчат политики и правительства, и твой Кутовой молчит, а обыватели не придают им серьезного значения, – выдал он Профатилову, когда тот попытался вытащить зама из кафе. – А напрасно! Нелегальная миграция захлестывает цивилизованный мир. Эта волна докатится и до нас. Миллионы людей без определенного гражданства – бомжи интернешнл.
– Поговорим об этом в конторе, Витюня, – ответил Профатилов, пытаясь поставить на ноги оседающее тело.
– Войны, природные катаклизмы. Они теперь случаются чуть ли не каждый день. В Африке и Азии взрослые насильственно отправляют воевать детей. Эпидемии. А ты слышал о птичьем гриппе, Миша, и свиной чуме?
– Слышал. Выпил, так держись.
– А ведь мы еще не победили СПИД! – ужаснулся Борисенко.
– Победа будет за нами.
– Ты думаешь?
Работа по командировкам – совсем не сахар даже за хорошие деньги. Жить месяцами без семьи, без любимого человека рядом, без детей, без милых сердцу привычек, без домашних мелочей, книг, вида из окна – тяжело. Поэтому Профатилов относился к случавшимся срывам своих спецов терпимо. Самовольная отлучка Саныча в рай перцовки и нефильтрованного пива была ожидаема. Вот и теперь он возился с Борисенко, пытаясь унять не в меру разошедшегося зама. Тот спьяну буровил, что ни поподя. Увидев вошедших к шефу Маню Профатилову и Лару Шаромыгину, он, вмиг позабыв о проблеме истощения рыбных запасов Мирового океана, подхватился с новой мыслью:
– Мне нужна женщина. Прямо сейчас.
– У-у-у, батенька, да у вас спермотоксикоз, отягощенный алкоголизмом, – съязвила Маня.
– Женщину хочу.
Вмешалась Шаромыгина:
– Витя, ну какая тебе, к черту, женщина сейчас? Ты еле на ногах стоишь. Любовник из тебя – никакой. Ты даже вздрочнуть не сможешь. Проспись для начала.
И уже обращаясь к Профатилову, попросила:
– Позвольте, Михаил Иосифович, я его в чувство приведу? Я знаю, как с запойными обращаться.
Она легко подхватила худенького Борисенко и вместе с охранным Вовиком уволокла почти бесчувственное тельце Виктора Александровича к себе, в однокомнатную норку.
– Да, рабой любви может быть только свободная женщина, – процитировала Маня, когда за ними закрылась дверь.
– Что ты сказала, дорогая? – переспросил Профатилов.
– Это не я, так Крутиер говорит.
На дело пошли вдвоем с охранным Вовиком. Решено было, не откладывая в долгий ящик, сегодня же шарахнуть по избирательному штабу Сафонова молнией из дареной коробочки. Сказано – сделано! Вовик подыскал убогий "запор", принайтовал к багажнику тяпку и какою-то коробку, вложил туда подарочек Владимира Петровича и подогнал нашего троянского коня под окна вражеского штаба. Сами нападающие устроились у окна в кафе напротив. Заказали по чашке капучино.
– Ну, с Богом! – и Профатилов нажал заветную кнопку.
И… ничего не произошло. Снова блымнул, как тогда у моря, свет в кафе, но не погас. Магнитофон не замолк. В доме напротив – ни малейшего движения.
– Может, не ту кнопку нажал, Иосифович? – предположил Вовик.
– Да как же – не ту? Ту.
Профатилов снова и снова нажимал на заветную кнопку, но теперь уже и свет не моргал.
– Пустая затея, – подытожил Вовик. – Не работает машина – электричество кончилось.
И тут из дома напротив повалил народ. Высыпала на улицу охрана сафоновского офиса и его штабисты. Забегали вокруг здания, заглядывая в автомобили и останавливая прохожих с сумками и чемоданами. Двоих упирающихся поволокли в парадное подъезда. Дважды пробежали мимо "запора", не обращая на авто никакого внимания – с дурацкой тяпкой на крыше он сделался невидимкой.
– О-о! – потер руки Профатилов. – Судя по суете, машинка все-таки работает.
– Интересно, что мы им там наворотили, Иосифович? Давай отсюда линять, пока за нами не пришли?
– Идем, Вовик.
Они поднялись из-за столика, но не успели выйти на улицу, как случилось нечто странное. Разрывая ушные перепонки, с грохотом с небес сорвалась столбообразная иссине-белая молния и ударила в "запор". Автомобиль разорвало в клочья.
Профатилов подхватил подельника под локоть.
– Валим черным ходом, через кухню!
На ступеньках Вовик побледнел.
– Ты видел, Иосифович? Что это было?
Профатилов пожал плечами.
– А если бы мы сидели внутри?
– Был бы, Вовик, шашлык…
Впечатлительного Вовика вырвало прямо на заднем дворе кафе.
Ближе к концу избирательной кампании, когда основные соперники определись, а случайные выдвиженцы отходят от борьбы, в штабах кандидатов наступает пора невменяйки. Так высоко психоэмоциональное напряжение и велика усталость от пройденного с кандидатом пути, и так близка заветная цель, что кажется, протяни руку, и дотянешься до желанной победы. И не хватает выдержки у близких к кандидату людей работать день за днем по скучному плану избирательной кампании, утюжить территории, агитировать горожан. Хочется помочь любимому, дорогому человеку чем угодно – да хоть сотворить для него чудо! Тогда в штабах появляются свечи, знахари, иконы и священники. От кандидата пахнет ладаном. Он то пьет святую воду, то ест не менее святую землю. А утренние планерки заменяют совместные молитвы и песнопения.
Вслед за знахарями идут залетные команды, срывающие на последних неделях свой куш. Ловкачи-мейкеры говорят вконец издерганному кандидату, что, мол, кампания у вас идет неплохо, но вот для достижения положительного результата не мешало бы и нам навалиться. А кто же из кандидатов откажется от положительного результата? Чаще всего "дикие" команды предлагают что-то пустое. Предложите им конкретный фронт работы, например, организацию пикетирования, распространение листовок по почтовым ящикам или что-нибудь еще, имеющее конкретную цель и результат, и вы увидите, как они сделают все от них зависящее, чтобы уйти от осязаемого дела в тень идиотских проектов.
Такие живчики легко могут предложить:
– Что там ваши агитки? Кому они нужны? Ими весь город завалили. Надо мыслить нешаблонно. Давайте обработаем штабы конкурентов фекалиями. Очень недорого и очень эффективно. Вот наши расценки. Представляете, приходит утром кандидат в штаб, а там навалено по самое колено. Можем окропить и самого, и членов команды. Все будут, как один, с запашком. Им после этого не до выборов будет.
Докатился невротический спазм и до Кутового.
Елена Владимировна Ковальчук забросила работу в штабе и зачастила в церковь. Молилась за любимого горячо и истово. Уговорила Ивана Ивановича, убежденного атеиста и бывшего первого городского комсомольца, креститься на старости лет. Кутовой на шестом десятке впервые заискивающе вглядывался в суровые лики святых и неумело складывал пальцы щепотью, осеняя себя крестным знамением:
– Ты уж прости меня, за комсомол, за партию…
Мать Кутового, Вера Ивановна, несмотря на восьмой десяток лет, оставалась энергичной и бодрой. Вела дом и хозяйство, состоявшее из десяти курочек, петушка, пса Черныша и кошки Нюськи. На участке за домом вольно разросся малинник и плодоносил щедро. Ягоды Вера Ивановна каждое лето таскала ведрами на базар, в тайне от сына. Она ни в чем не нуждалась, жила – как сыр в масле каталась. Торговала не ради денег, а ради общения.
На благую весть о воцерковлении сына она отреагировала странно – кинулась что-то искать, суетливо забегала по дому, открывая бесконечные ящички и вытаскивая на свет коробочки. Маленькой сухонькой лапкой мелко крестилась:
– Господь с тобой, Ванечка, Господь с тобой!
Иван Иванович ожидал от матери другого. Благость, наполнявшая его после церкви, тут же расплескалась, и он довольно резко прикрикнул:
– Что? Что опять не так, мама?
Вера Ивановна обернулась к сыну:
– Да Господь с тобой, Ванечка, ты же у нас крещеный.
На её маленькой ладошке лежало алюминиевое распятьице:
– Вот сыночек, у тебя и крестик есть.
Раздражение на тихушных родителей, блаженную Ковальчук, потащившую его второй раз креститься, на себя, ещё минуту назад такого пафосного, налитого собственной значимостью от совершенного, накатило – не унять. "Как всё глупо", – подумал Кутовой и досадливо спросил: