Говорили мэру о чем-то малоприятном. Бабулька в малиновом свалявшемся пуховом платке держала одной рукой Кутового за пуговицу пальто, то ли чтобы тот не ушел, то ли для собственного равновесия, а другой апеллировала к народу. Народ, поддерживая сказанное, кивал и поддакивал.
– Хочется излить свою душу, Иван Иванович, – бабулька махнула на толпу. – Да и не только свою, и остальных жителей, проживающих в поселке кирпичного завода.
– Бывшего! – крикнул кто-то из собравшихся. – Бывшего завода! Все развалили и разворовали!
– Да, бывшего, – продолжила бабулька. – Не пора ли властям города перенести знак города за поселок и обратить внимание на таксистов – те три шкуры с нас дерут, говорят, что мы живем за городом.
– Такси нам не по карману! – опять крикнули из-за спин.
– Да! – подхватила бабулька. – Не каждый по нынешним временам может заказать такси даже в Свободно, не говоря уже о пенсионерах. Какая сейчас пенсия – не вам рассказывать!
Кутовому наконец удалось освободить пуговицу и прервать бабкину речь шуткой.
– Так вы хотите бесплатных такси?
Шутка явно не удалась. Никто не засмеялся. Зато теперь загалдели все разом, перебивая и не слушая друг друга.
– Свет на улице когда будет гореть?
– Почему маршрутки до конечной не идут?
– Днем не доберешься, а ночью страшно – собаки загрызут!
– А детям как в школу?
– А старикам на рынок? А с рынка потом сумки еще километр до дома тащить!
– По ящику одно и то же – все для народа! А народ – это мы!
Иван Иванович смотрел на обступивших его людей, слушал их галдеж, и злость накрывала его: "Что-то я начинаю раздражаться". Он наклонил голову и чуть кивал говорунам, словно подбадривая их, и даже слегка улыбался, но в душе готов был задушить каждого.
"Что они сделали с собой, чтобы так исковеркать свою жизнь и оказаться в конце концов здесь, в этой клоаке поселка кирпичного завода? Они еще не старые. Кое-кто, похоже, мои ровесники. А во что превратились? Когда последний раз посещали стоматолога или хотя бы чистили зубы? Делали зарядку? Мыли вонючие подмышки? Где взяли эту страшно полинявшую не по размеру одежду и стоптанную обувь?
Почему дали согнуть себя, наложили в штаны, коря судьбу за предопределенность? Вы хотите, чтобы я убирал из-под вас дерьмо и подмывал ваши засранные жопы? Да с какой стати? Почему должен прийти добрый дядя и сделать вам красиво только за то, что вы есть на белом свете, такие-разэдакие? Жалкая и ущербная потребительская психология гоблинов. А сами-то что?" Мэр оглядел кувшинные рыла: "Ишь, разорались!"
– Ти-и-и-х-о-о-о! – перекрывая гвалт, зычно гаркнул Кутовой.
– Тихо! Не все сразу! Кто-нибудь один пусть говорит. Хорошо?
– Хорошо! – тот же малиновый платок схватился за знакомую пуговицу на пальто. – Записывайте, – бабуля покосилась на Маню. – Нам много не надо.
– Ну, же!
– Во-первых, чтобы маршрутки ездили по графику. Три – четыре раза в день. Чтобы люди знали. А еще свет нам сделайте: "кобры" вон висят, только лампы вставить. И котельная пусть лучше работает. На дворе зима, холодно. Будем надеяться на вашу помощь, ведь с надеждой жить легче – все-таки согревает.
В штаб Кутовой вернулся в подавленном настроении. Встреча со своими горожанами, похоже, расстроила мэра. Он отменил запланированные на вторую половину дня встречи, подхватил Ковальчук и отправился обедать. В дверях задержался и на немой профатиловский укор бросил:
– Я, Иосифович, похоже, отравился встречами, меня мутит от людей. Так что народа сегодня видеть более не могу. Ты же не хочешь, чтобы меня рвало на избирателей? Придумай что-нибудь…
– Конечно, Иван Иванович, а вы уж поберегите себя…
– Будь спокоен, дружок, – Кутовой покрепче обнял за талию Ковальчук и был таков.
Встречи решено было не отменять и не переносить. Вместо мэра Профатилов отправил общаться с народом доверенных лиц из общественных приемных. Бывшие замполиты радостно откликнулись на новую вводную. Нацепив ордена и медали, они смело пошли в атаку на народ, выступив блистательным квартетом. Перебрасывая друг другу многотемный мячик беседы, дали было крен в сторону борьбы с антинародными преобразованиями, но, в конце концов, ловко вырулили на поддержку Кутового, истинного и единственного радетеля Свободно. "Кутовой – это наше всё!" Там же раздали народу поствизитную газету, сделанную Маней и Анатолием на ризографе по горячим следам утренней встречи.
"А что до того, что не приехал к вам Кутовой, так вот же он – утром был на кирпичном. Вот и в газете об этом пишут. Так озадачился, что до сих пор вопросы решает. А у вас, дорогие, он на следующей неделе побывает". Люди не возражали.
Ту же поствизитную газету агитаторы поволокли в поселок кирпичного завода. И к концу дня принесли её в каждый дом. Проблема поселка услышана и широко обсуждена – будем её решать. А чего еще надо-то?
Профатилов воткнул в мобилу "левую" симку, купленную по случаю на Украине, и набрал номер. Сигнал рванул в сторону земли обетованной. Трубку долго не снимали, но в конце концов кто-то осторожно ответил по-русски:
– Алло?
– Шолом!
– Шолом…
– Это копи царя Соломона?
На далекой израильщине, видимо почувствовав возможный профит, еще осторожнее, чуть дыша, отозвались:
– Так-так… И шо вам нужно с тех копий? Шо передать Соломону?
Михаил Иосифович не удержал игру и рассмеялся. В телефонной трубке обиженно засопели.
– Судя по идиотскому смеху, по этому лошадиному советскому ржанию, это Михаил?
– Игорь, друг, рад тебя слышать!
– Какой я тебе Игорь, краснонопузый? Я – Ицхак.
– Ой-ой! Так, может, вы, батенька, теперь еще и обрезанный?
– Не ваше совковое дело!
– Великой России есть дело до каждого, пусть даже маленького обрезанного своего писюна.
– Я гражданин Израиля!
– Бывших россиян не бывает…
– Да пошёл ты, чего звонишь?
Когда-то Михаил и Ицхак, он же Игорь Кац, были соседями, жили на одной лестничной площадке. Ходили в параллельные классы одной и той же школы и были очень дружны. После института, как только появилась щель в железном занавесе, Игорь майнул в нее не задумываясь, не желая трудиться на славу Союза нерушимого республик свободных ни одного дня. Его помотало по миру. Он то исчезал надолго, то появлялся вновь, заявляя о себе открытками и телефонными звонками. И, в конце концов, осел в Израиле.
Его встретили там прохладно. К удивлению на земле предков он оказался не совсем своим. Русским. Бывало и услышит знакомое по Москве выражение: "Понаехали!" В СССР Игоря за глаза называли евреем, а в Израиле Ицхак считался русским. Такая несправедливость угнетала. Доказывая, что он ничем не хуже, чем все, Кац выучил иврит, героически воевал в десантных войсках, читал тору и блюл шабад.
После перестройки, когда стало можно свободно выезжать за рубеж, Михаил даже как-то виделся с Игорем на Кипре, где отдыхал с женой. Но в Россию Игорь так больше никогда и не приехал, опасаясь за последствия своего не очень законного отъезда.
Сегодня Профатилов придумал оригинальную поганку для кандидата Сафонова и решил привлечь к исполнению своего старого школьного друга Игоря, пардон, Ицхака.
– Дружище, я пришлю тебе денег. Половину оставь себе, а вторую половину отправь на избирательный счет кандидата на должность мэра города Свободно Сафонова. Банковские реквизиты отправлю по интернету. Сделаешь?
– Заметь, Миша, я не спрашиваю тебя в какое говнище ты опять влез. И в какое тащишь меня. А говорю тебе просто: хорошо, друг.
– Друг, у меня нет тайн от тебя. Всё предельно просто. Наше законодательство запрещает финансирование избирательных кампаний из за рубежа. Запрещает настолько, что могут даже кандидата выпиздить из кампании. Чего, собственно, я и добиваюсь. Вот и всё…
– Меня подробности не интересуют.
– Скажи, друг, а найдется у Израиля еще таких граждан как ты, не боящихся открыто поддержать российского кандидата израильскими шекелями? Мне хотелось, чтобы с десяток платежей поступило в избирательный фонд этого деятеля.
– Израиль, хоть и маленькая страна, но хороших людей у нас есть. Найдем пламенных борцов за демократию. Но, Миша, моя половина от этого перестанет походить на половину.
– Игорь, не жопься, тебе хватит.
На далекой израильщине тяжело вздохнул Ицхак и положил трубку. Михаил вытащил из телефона симку, сломал её пополам и поднес к пластику язычок зажигалки.
Есть такая профессия
На прокрустовом ложе зачат конформизм.
Борис Лесняк
Женщины Кутового обожали водить Иван Ивановича по бутикам – выбирать ему костюмы. Ладная спортивная фигура мэра изумительно паковалась в прет-а-порте любого модного дома. Со временем ему накупили одежды немеряно. Но особых различий ни в цвете, ни в фасонах не было. Кутовому особенно нравился шёлк. Встречаясь на свежем воздухе с горожанами, в нем он был дивно хорош. Пока не ударили морозы.
Теперь же, в лютую стужу, у Профатилова сердце кровью обливалось, глядя на мэра в шелковом костюмчике. Советник требовал от Кутового утеплиться, но тот, находясь в плену комплекса мужественности, носить фланелевые кальсоны отказался категорически. С избирателями на улице мэр мерз отчаянно. С ним околевал и весь обоз.
Глядя на заледеневшую почти до обморока жену, Михаил Иосифович вдруг подумал, что не хер ей шататься по морозу. Надо идти к людям в дома. Пить чай и есть пироги. Так родилась новая форма работы с избирателями – "чаепитие на дому". Быстренько обсудили методу, расписали график, подготовили тестовую встречу и отправили Кутового чаевничать.