Поэтому куратор лишь обошел помещения, рассеяно поглядывая по сторонам и кивая сотрудникам. Затем немного поумничал о том, какая ответственность ложится на всех в связи с выборами мэра и, зевнув, поинтересовался, когда будем обедать.
– Предлагаю, Пал Палыч, поехать на лиманы, рыбки половить, а там, на свежем воздухе и отобедать, – отрапортовал Звонарев.
– Отлично! – оживился гость.
– Тогда в путь! – скомандовал Звонарев.
К встрече высокого гостя он подготовился. Два внедорожника были заранее загружены под завязку едой и питьем и, лишь прибыли на место, как волшебным образом развернулась скатерть-самобранка, щедро выставив на раскладные столы угощенья.
Кроме Профатилова, Звонарева и Камчатского, был главный городской эмчеэсник с замом и начальник отдела образования на подхвате, представившийся Толиком.
– Рыбалка – лучшее оправдание для выпивки в столь раннее время, – сумничал куратор.
Начали за знакомство с вискаря. Камчатский пил текилу, ловко управляясь с солью и лимоном. Звонарев восхищенно пожирал куратора глазами. Камчатский принялся учить его пить кактусовку.
– Значит так! Запоминай алгоритм действий, Серега!
– Я весь внимание, Пал Палыч.
– Соль лизнул. Текилу глотнул. Лимон куснул. Понял?
– Понял!
– Повтори!
Сергей Васильевич попытался повторить, да что-то напутал. Ловкого единого движения руки не получилось. К тому же лимон почему-то оказался в другой руке. Пришлось наливать по-новой.
Глядя на упражнения с рюмкой, Профатилов подумал: "К концу дня ребятки нажрутся до поросячьего визга. Ну его, бухалово, пойду рыбки половлю", – и, подхватив удочку, пошел на мостки в камыши. Солнце припекало и Михаил сбросил рубашку.
"Не обгореть бы", – глянул на свои бледные плечи и забросил удочку. Клюнуло сразу. Он подсек и потащил леску. Взлетевшая над водой рыбина полыхнула золотом и махнула большущим веерообразным хвостом.
– Золотая рыбка!
Вторая была такой же. И третья. Они горели на солнце червонным золотом, словно рыбу отчеканили на фабрике Госзнака. Хоть пробу на плавнике смотри.
– Чудны дела твои, Господи.
Профатилов перекрестился, схватил рыбешек и побежал к столам.
– Мужики, я золотую рыбку поймал! Желания можно загадывать!
Звонарев повернул к Профатилову уже пьяное лицо и, блеснув золотой оправой очков, строго спросил:
– И чего же золотая рыбка пожелает?
За столами загоготали. А эмчеэсник Заур, на чьих вездеходах мы сюда прикатили, пояснил:
– Иосифович, это карасики.
– Да какие, к черту, карасики? Я что карасиков не ловил?
– Это китайские декоративные карасики.
– Заур, это что, программа "Розыгрыш"? И в камышах спрятана камера?
– Нет. Расслабься. Все гораздо проще.
И Заур рассказал о том, как на заре перестройки нормальные пацаны Кузнецов и Магмудоев занялись рыбоводством. Это теперь они крутько. Один хозяин мясокомбината и сети магазинов, другой хозяин рынка. А тогда они были то ли, бандиты, то ли начинающие предприниматели. Казалось бы, дело не хитрое – расти рыбу и продавай. Решили арендовать и зарыбить пруды. Сказано – сделано. Отправили за мальками своих нукеров. А так как парни они деловые, то и поручение дали конкретное – карасиков купить, да самых лучших.
Те приперли издалека две водовозки с мальками и выгрузили их в пруды. Через неделю вода в них покраснела.
Думали, что мальки заболели и вызвали рыбьего доктора. Тот рыбешек осмотрел и сказал, что мол давно не видел таких замечательных здоровых мальков китайского декоративного карасика.
Это было потрясение. Притащили рыбьих купцов-нукеров. А те и объяснили: "Вы заказывали самых лучших и дорогих карасиков? Заказывали. Вот они". Что с идиотов взять?
– А дальше-то что было? – спросил Профатилов.
– Дальше карасики быстро выросли. Их попытались продавать, но рыбу столь необычного вида свободнинцы есть не стали. А Кузнецов с Магмудоевым с тех пор не разговаривают.
– Но моя-то рыбка золотая.
– А это, Миша, уже мутации какие-то. Рыбу в прудах удержать не смогли и она пошла вниз по течению. Дошла до лиманов. Смешалась с местной. Красного карасика теперь и не встретишь. Все больше золотые да зеленоватые.
– Есть-то ее можно?
– Конечно, Миша. Карась – он и в Африке карась.
Обед растянулся на несколько часов. Поначалу Профатилов дергался по поводу запланированных на сегодня, но не сделанных дел. А потом напомнил себе, что если он не в состоянии изменить реальность, то стоит изменить свое отношение к ней. И, растянувшись на солнышке, преспокойно уснул.
Разбудили его чьи-то дикие вопли. Приходя в себя, Профатилов слышал, как кричал Заур.
– Убью, сука!
– А-а-а-а-я-я!
– У-у-у-у!
Ничего не понимая спросонья, Михаил Иосифович приподнялся на локте и поглядел по сторонам. В сторонке переминался Толик, тихо подвывая и прося:
– А-а-а-а-я-я! Ребята не надо! Может, не надо, ребята? А?
Заур и его зам капитан месили руками и ногами Звонарева. Тот извивался на земле почему-то нагой. Вид его был ужасен. Эмчеэсники вываляли его в лиманной грязи и жутко избили. Кровь, сопли, грязь и слезы смешались на лице. У него затек глаз. Свернутый на сторону нос был явно сломан.
Профатилов вскочил на ноги и прыжком сбил с ног заурова зама. Самого майора схватил за руку и крутанув молотом метнул в камыши.
– Прекратить! – заорал Профатилов. – Остановитесь немедленно!
Капитан, не обращая внимания на Михаила, принялся пинать Звонарева.
Тогда Профатилов с разворота засадил ногой кэпу в солнечное сплетение. Тот, ойкнув, рухнул рядом со Званаревым. Из камышей отряхивая грязь выбрался майор.
Михаил Иосифович обрушился на него:
– Да вы что, охренели? Допились до белой горячки?
– Слышишь, советник, заткнись! А то я и тебе вломлю.
– Да что здесь происходит, Заур?
– Пидоров поймали.
– Каких пидоров?
– Звонарева с Камчатским.
– Ты представляешь, Миша, выхожу я на мостки, а они голые, по колено в воде стоят, взасос целуются, одной рукой друг друга крепко обняли, а другой хрены друг другу бодрят! Тьфу!
– Миша, я только и успел схватить этого пидора Звонарева за волосы и на берег выволочь. Пол чуприны в руках осталось.
– А где Камчатский? – Профатилов огляделся по сторонам. У стола лежали Звонарев с капитаном. Рядом Толик, как горнист, запрокинув голову и поднеся горлышко к дрожащим губам, вливал в себя водку из бутылки. Пал Палыча нигде не было видно.
– Где он? Живой?
– Да живой, куратор, живой, – успокоил Профатилова Заур. – Ломанулся, как конь, по камышам. Пальто свое схватил и только его и видели. А остальные шмотки вон, на берегу лежат.
Домой собирались быстро и молча. Говорить не хотелось. Хмеля как и не было. Хотелось скорее под душ. Заур поливал сбитые в кровь костяшки кулаков кураторской текилой.
Толик наконец опьянел и сидел с глупой улыбкой на лице, тупо глядя в одну точку. Капитану Михаил похоже что-то сломал. Тот хоть и отдышался после удара, но с каждым вдохом-выдохом кривил губы и ощупывал ребра. На Звонарева старались не смотреть. Пока он обмывался на берегу да одевался, Профатилов скомандовал:
– Значит так, о случившемся всем молчать. Понятно?
Народ, опустив глаза, безмолвствовал. Профатилов повторил вопрос, повысив голос:
– Понятно, я спрашиваю, или нет?
Разноголосо ответили, что понятно.
– Если всем все понятно, то тогда Заур на одной машине отвозит ребят в город и обо всем случившимся немедленно докладывает мэру. Во всех подробностях. А я на второй машине отвезу Звонарева домой и найду ему врача. Думаю, что в больницу он ехать сегодня не захочет.
Пал Палыч Камчатский подождал немного, пока не осядет пыль, поднятая внедорожниками, и не затихнет в камышовом тоннеле удаляющийся звук моторов. Осторожно выбрался на земную твердь из топких, вонючих зарослей, где болотной жабой просидел последние часы, и прошёл к месту недавней стоянки. Вещи лежали на берегу, где он со Звонарёвым оставил их, разметав в порыве страсти. Куратор смыл с себя лиманную грязь, подсохшую в некоторых местах мерзкой шелушащейся корочкой. Оделся. И пешком отправился в неблизкий путь домой, горестно подводя итог командировке: "Несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой".
Расписание катастроф
Чужие драмы всегда невыносимо банальны.
Оскар Уайльд
Рассказ Заура о шалостях присланного куратора и собственного зама потряс Кутового. Он даже не выслушал рассказ майора до конца, встал из-за стола и вышел.
– А мне что делать, Иван Иванович? – спросил вдогонку эмчеэсник.
– Молчать в тряпочку! – буркнул мэр и хлопнул дверью.
Злость разбирала Кутового. Он злился на Камчатского, на Звонарева, на весь "голубой мир". А еще злился на себя за то, что не разглядел в Звонареве этой особенной любви.
"Рано или поздно всем все станет известно. Заур растрындит или другой кто. Это уже не важно – что знают двое, знает и последняя свинья! Вот уж тогда меня изваляют в дерьме – можно не сомневаться. Скажут, что Кутовой голубятню развел. Надо будет Серегу после выборов сплавить из мэрии. А лучше из города. Откуда это в нем? У него и жена, и дети есть. Похоже, он латентный голубок всегда был. Помню, как он нет-нет, да и касался меня. А может, я все себе придумываю? Надо развеяться".
Мэр вспомнил мягкие, чуть влажные руки Звонарева, которые он пожимал тысячи раз, и его передернуло от отвращения:
– Тьфу!