Забегая вперед, скажу, что мы просидели в КПЗ в общей сложности двое суток. До суда. Удивительно, как за эти сорок восемь часов изменилось к нам отношение сотрудников отделения. От профессионального хамства и пренебрежения, до сочувствия и даже уважения. Мы не оправдывались, не просили пощады или хотя бы понимания (Котов исключение). Мы ничего не просили. Порой даже требовали. Но в основном мы просто общались. Иногда, слушая наши разговоры, менты подходили к нам и искренне интересовались, как все было на самом деле?
- То есть вы вообще не сопротивлялись? - спрашивал меня в неофициальной обстановке интеллигентного вида полицейский в очках.
- Нет, - отвечаю, - а зачем? Дубинкой по голове получить?
- Прикинь, Серега, - обернулся он к напарнику, - мы бы вот так с тобой шли по "гражданке" и нас бы приняли ни за что.
- Да ладно, - говорю, - сунули бы ксиву - и делов.
- Не-ет, - отвечает мне напарник Серега, - ты плохо понимаешь, что происходит. Нас бы не просто из органов попёрли, а сидели бы мы сейчас с тобой в одной камере.
Но сначала был допрос. Утро началось с переклички. Удивительно, но за ночь никто не сбежал.
- Могилевский!
- Здесь.
- Бушма!
- Здесь.
- Котов!
- Здесь.
- Зальц… зальс…
- Здесь!
- Ну вот и славно. Давайте все на выход.
Нас снова отконвоировали в "Класс-Группу". Радист, похожий с утра на того же Челентано, но в роли Бинго-Бонго, проинструктировал нас, глядя поверх голов в пустоту:
- Ничего не говорите и не подписывайте! Волки дело шьют. Я этих ****ей знаю.
Ни у кого из нас почему-то не возникло и тени сомнения, что Радист имеет серьезный опыт контактов с органами правопорядка. Он вообще вел себя с сотрудниками ОВД довольно своеобразно. Например, когда мы стали замерзать ночью в обезьяннике, Радист крикнул проходящему мимо толстому усатому дежурному:
- Слышь, кабан! А потеплее нельзя? Тут же просто мороз!
- Нельзя, - спокойно ответил дежурный. - Говорю же, окно разбито. Что я его чинить должен?
- Ну ты ж кабан! Мог бы и починить!
- А мне, - ухмыльнулся дежурный, - не холодно. Я ж кабан - сто двадцать кило сала вперемежку с дерьмом.
Короче, Радист общался с ними на одном языке.
В "Класс-Группе" (вот ведь название!) нас ждали следователи. Их было, по-моему, человек пять-шесть. Немного угрюмые, опрятные, поначалу даже вежливые. Нас рассадили за парты - по одному на каждого следователя. Ни разу в жизни меня не допрашивали как подозреваемого. Все, что я знал об этой процедуре, было почерпнуто мной из фильмов. В общем, я попал в кино.
- Так. Черников Артем Витальевич, - зачитывал дело молодой и грустный следователь. - Архитектор. Преподаватель. Неподчинение сотруднику полиции…
- Что? - спрашиваю. - Кому неподчинение?
Следователь посмотрел на меня удивленно:
- Вы знаете, в чем вас обвиняют?
- Нет, - говорю, - мне ничего не сказали! Продержали одиннадцать часов в камере, и ничего не объяснили. Это, между прочим, серьезное нарушение закона!
- Вас обвиняют по статье девятнадцать точка три пункт один Кодекса РФ об административных правонарушениях: "Неповиновение законному распоряжению или требованию сотрудника полиции". Вот подпишите, пожалуйста, протокол.
- Не буду я ничего подписывать! - возмутился я. - Я не нарушал закон. И не оказывал неповиновения.
- Так! - неожиданно прокричал следователь. - Так у нас игра не пойдет!
- Для вас, - говорю, - это, может быть, и игра, а я закон не нарушал.
- То есть не будете подписывать? - спросил он спокойно.
- Нет. Все было не так, как записано в протоколе. Я могу рассказать о случившемся письменно.
- Хорошо, - ответил следователь и поднялся, - ждите здесь.
Он вышел из комнаты, а я остался ждать.
Если бы я был в помещении один, возможно, испугался бы. Куда он пошел? Сколько мне ждать? И, главное, чего? Но я был не один. Вокруг меня шел массовый допрос. Я прислушался.
- Вы виновны в нарушении общественного порядка! - почти кричал пожилой полицейский на Артема Азарова.
- Нет. Невиновен.
- Вы мешали проезду автомобильного транспорта и проходу пешеходов? Мешали! Вам было приказано освободить проезжую часть? Было! А вы говорите, не виновен! Так дела не делаются.
- Вот мне интересно, - говорил Артем, - а как я мог мешать проходу пешеходов, стоя на проезжей части? И, наоборот, как я…
- Разговоры! - крикнул пожилой мент. - Подписывай признание!
- Не буду я ничего подписывать, чего вы разорались на меня?
- Ректору твоему сообщим, - уже спокойно продолжал следователь. - В деканат. Отчислят тебя в три секунды!
- Вот удивительно, - отвечал Артем, - значит, если я признаюсь, что нарушил общественный порядок, то меня оставят в покое, а если скажу, что являюсь законопослушным гражданином, то отчислят в три секунды…
За другой партой шел примерно такой диалог:
- Признайте вину, и все. Это несложно. Ведь вы же школьный учитель. Должны понимать.
- Я понимаю только то, что здесь творится беззаконие.
- Вас с работы могут уволить. Это вы понимаете?
- К сожалению, вы опоздали. Только что пришло SMS, что меня уже уволили…
Кто-то из следователей зачитывал вслух протокол о задержании:
- "…После чего я, находясь в двух метрах от впоследствии задержанного такого-то, многократно повторил законное требование освободить тротуар, используя мегафон…"
- Ничего такого я не слышал.
- Вам в мегафон кричали, а вы не слышали?
- Ну, видимо, я был слишком далеко.
- Здесь написано: в двух метрах.
- Тогда не понимаю, зачем ему на таком расстоянии мегафон-то понадобился?
Я огляделся. В дальнем углу допрашивали Илью. Он был серьезен и явно зол. Мне было интересно, как ведет себя Радист, но его в помещении снова не оказалось. Наверное, опять решил поговорить по неработающему телефону. Появился мой цербер. Он сел напротив, достал несколько чистых листов бумаги и сказал:
- Рассказывайте, как все было. Начальство разрешило вам дать письменные объяснения.
- Что же, - говорю, - дай бог здоровья вашему начальству.
Полицейский улыбнулся и стал записывать. Удивительно, но он не задавал никаких каверзных вопросов, а, напротив, достоверно и даже с каким-то чрезмерным усердием составил вполне корректный документ. Похоже, я ему понравился. А может быть, просто честный мент попался… в конце-то концов, должны же были и таких послать на Землю.
Глава седьмая. Басманный суд
Как известно, Басманный районный суд - самый "басманный" суд в мире. По некоторым данным, он даже басманнее хамовнического. Вообще, описывать то, что происходило тогда в суде, достаточно неприятно. Я бы даже сказал - противно. Как только я начинаю вспоминать об этом, мысль принимаются тормозить сухие, хрустящие в шестеренках сознания газетные формулировки. Они полностью заполняют мозг и мешают думать. Голова превращается в ведро керамзита. "Беспринципные прихвостни власти", "продажные сволочи", "партийные холуи", "лицемерные подонки" и даже, простите, "бл… в мантиях". В дальнейшем, надеюсь, удастся, используя все доступные мне средства художественной выразительности, описать происходившее тогда в печальных, иронических и романтических тонах крупными и потому едва различимыми мазками.
Когда я покидал родной город, при себе я имел немного. Чуть меньше, чем имею сейчас. С собой у меня было шестнадцать лет жизненного опыта, билет на поезд, тысяча рублей и стопроцентная уверенность во вчерашнем дне. Об этом дне я знал все. Это было теплое илистое дно, которое год за годом засасывало в себя мой родной город вместе со всеми его обитателями.
В Москве я заметил, что мной владеет глубокое чувство собственного провинциального убожества. Я, конечно, маскировал его, как мог. Я делал вид, что умею ездить в метро, не держась за поручни, я легко знакомился со всеми, у кого удавалось стрельнуть сигарету, я ходил по улицам, не глядя по сторонам, - я знал по фильму о Шерлоке Холмсе, что оглядываются лишь чужаки. В общем, я блуждал.
Я живу в столице пятнадцать лет. Чтобы по-настоящему оценить, каково это, нужно быть закоренелым провинциалом. До сих пор я не могу понять, как все так вышло. Мой дядя (все тот же латышский адвокат) говорит, что не понимает в жизни двух вещей: как летают самолеты и как рожают бабы. Моему пониманию недоступна и третья вещь: как я оказался здесь? Помню, как я купил железнодорожный билет и сообщил об этом родне. Бабушка дала мне мудрое напутствие: "Ну куда ты поедешь? Все равно же никуда не поступишь! Только деньги зря потратишь". В общем, я не понимаю, как стал студентом МАРХИ, архитектором, преподавателем, полуписателем, другом моих друзей и врагом всех остальных моих друзей. В общем, судили меня там же, где Ходорковского, а для настоящего провинциала это очень важно, поверьте. Ничего не могу с собой поделать, но для меня - это своеобразная честь. Но вернемся, наконец, к основному сюжету.
Для начала нас снова засунули в КПЗ. "А в тюрьме сейчас макароны", - переступив порог камеры, провозгласил Радист, по-челентановски улыбнулся и оглядел публику. Публика, к его сожалению, снова не реагировала. Я подумал, что эту фразу из известного кинофильма Радист произносит всегда, когда видит клетку или камеру. Как впоследствии оказалось, не всегда. По данным Левада-центра, он делает это лишь в девяноста двух процентах случаев.
- Вот это да! - воскликнул вдруг Бушма.
- Что? - равнодушно спросил Федя.
- Две с половиной тысячи подписчиков! Ну практически.
К Бушме повернулись несколько осунувшихся безразличных лиц.