Мои друзья-архитекторы дали почитать текст молодого коллеги, сетевого автора. Пишет, мол, и пишет, а надо ли ему писать вообще?
39 компьютерных страниц обрушились, как толстая книга, которой в школе более сильные товарищи бьют тех, кто послабее, по голове. Мало того что мне явилось замечательное чтение, где каждое слово занимает присущее ему место, и это слово не случайно, а избранно. Мало того что эта небольшая повесть написана смешно и легко - ладно, сейчас многие так умеют. Но главное - я держала в руках образец некой новой литературы, для которой еще не придумано жанра. Эту прозу нельзя подверстать к литературе протеста, потому что здесь нет объекта протеста. Есть разные люди, хотя и по разные стороны баррикад, но баррикады эти вполне условны и проницаемы, и между "властью" (в лице ментов) и "оппозицией" (в лице пассажиров автозака) имеется полное и дружелюбное взаимопонимание. Нет борцов. Из-за каждого поворота, из каждой трещины в асфальте тут лезут кавычки. Странные "пассионарии", случайно оказавшиеся перед лицом "произвола", - подобно митькам, никого не хотят победить. Подобно мирным митькам они хотят одного - мирно выпить. Но момент, в который явилось у них это понятное желание, не оставляет им выбора. Здесь все - шахматные фигуры. Но и все - игроки. Как в том Зазеркалье, куда попала известная Алиса и где мы сегодня поголовно оказались. Что, возможно, первыми и почувствовали блогеры, виртуальщики. Эта общая закавыченность, игровая структура текста лишает его пафоса, но она же придает ему объем, стереоскопию - что, возможно, следует отнести на счет профессиональных умений автора.
Впрочем, как ни крути, а это - русский текст. А русская литература не может не морализировать, даже как угодно шутейно. В этой странной "поэме без героя" есть традиция. Эту традицию, этот "пафос" и эту "мораль" следует искать в любимом тексте поколения 80-х - нулевых. Я имею в виду, конечно, "Москву - Петушки". Но у путешествия сегодняшних пассажиров безысходной электрички (автозака) есть конечный пункт. Есть спасительный стоп-кран, способный прервать дурную бесконечность.
Я думаю, это - хорошо темперированное достоинство.
Алла Боссарт
Содержание:
-
Глава первая. Митинг 1
Глава вторая. Радист 2
Глава третья. Лубянка 2
Глава четвертая. Оформление 3
Глава пятая. Первая ночь 4
Глава шестая. Допрос 4
Глава седьмая. Басманный суд 5
Глава восьмая. Приговор 6
Глава девятая. Кича 8
Глава десятая и последняя. Свобода 9
Артём Черников
Всё как у людей
Иллюстрация: Артем Черников. Остальные рисунки: Анастасия Збуцкая
Глава первая. Митинг
- Парни, - сказал Костя, - если нужен еще коньяк, я сгоняю.
- Это было бы, - говорю, - по меньшей мере великолепно. Только бери сразу две, а то, сам понимаешь.
- Понимаю, - говорит, - как не понять.
Я стоял на скользком грязном холмике, силясь удержать равновесие, и тщетно вслушивался в речи митингующих. Мне было холодно. Вот, думал я, хорошо, что у Швецова сегодня такое бодрое настроение. А то коньяка хочется всем, а пробраться через оцепление и два забора может далеко не каждый. Здесь нужен особый "заряд".
Костя - музыкант. Работает вместе с Петей Наличем. Когда-то он, как и я, учился в МАРХИ. Но, как шутил, будучи студентом этого же вуза мой отец (ныне политический аналитик), МАРХИ ежегодно выпускает сто музыкантов, сорок композиторов, тридцать художников, двадцать скульпторов, пятнадцать писателей, десяток архитекторов широкого профиля и одного инженера по холодильным установкам. Я и мой брат Илья попали в "десятку" архитекторов, Косте же удалось избежать железобетонного гнета этой профессии.
Костя посчитал деньги и растворился в толпе. Илья с Германом затеяли какой-то бессмысленный политический спор. Я ощущал, как тоска и неловкость, вызванные моим присутствием на этом митинге, сменяются покоем и легкой радостью. Видимо, начинала действовать первая выпитая нами бутылка коньяка. Люди вокруг время от времени начинали что-то скандировать. То ли "Путин вор!", то ли "Путин вон!", а может быть, и всё сразу. Послышались призывы к России стать, наконец, свободной. От подобных лозунгов мое настроение стало ухудшаться. Я никогда не был сторонником массовых сборищ, тем более политического толка. За что бы люди ни вздумали бороться, но когда все как один в экстазе… это чем-то похоже на групповой секс, причем, если судить по количеству собравшихся, промышленных масштабов.
- Вот т-ты, Илюх, - говорил Герман, слегка заикаясь, - за-ачем сюда пришел?
- Выразить свой протест, естественно.
- И как ты н-намерен это сделать?
- Ну как? Постоять тут, выпить с тобой коньяка и пойти домой. Мне с собакой еще гулять. Завтра на работу.
- Да, П-путину доложат, что на "Чистые" приходил Илья и с-стоял бухой, выражая тем самым свой протест. Т-тогда он подумает: "***, что я наделал! До чего же я довел свою мно-многострадальную родину, если даже пьяный Иванкин вышел п-постоять!"
- Ну а какие варианты? Ты-то сюда зачем пришел?
- Да мне Тёма позвонил, г-говорит, приходи. Я и пришел. Ты же знаешь, если Тёма зовет, отказываться опасно. Это может стать роковой о-ошибкой.
Герман тоже учился в МАРХИ. Недолго. Теперь работает на телевидении. На госканале, разумеется. Он режиссер, продюсер, в общем, тот еще кот в мешке. Если врет, то только окружающим. Себе - никогда. При этом его обаяние достигает таких высот, что любая высказанная им ложь приобретает вид невинного розыгрыша. Никто никогда толком не знает, что у него на уме, но по нему умудряются тосковать все его знакомые, не исключая и женатых мужчин.
Тем временем на сцене появился Немцов. Что он там говорил, разобрать было совершенно невозможно. Я все же попытался понять, что скандируют ему в ответ собравшиеся около меня тысячи людей, и также не понял ни слова. Становилось скучновато - прошло уже минут двадцать, а Костя с коньяком все не появлялся. Делать было нечего, и я присоединился к диалогу друзей. Немного поспорили. Немного поржали. Подошли какие-то возбужденные люди и рассказали, что нас, оказывается, уже четыре тысячи. Я, несмотря на все усилия, так и не смог разделить их радость, т. к. привык воспринимать себя в единственном числе. Может быть, Вселенная действительно однородна и изотропна, но подобная "квантовая" идентичность пугает меня с детства. Неожиданно материализовался Костя. Он раздвинул людей, как театральные кулисы, и появился на "сцене" с сияющей улыбкой и двумя бутылками "Московского".
- Как т-там? - поинтересовался Герман.
- Если в двух словах, - Костя выдержал драматическую паузу, разливая коньяк по пластиковым стаканчикам, - пи… какой-то. Одни менты до самого горизонта.
Мы выпили. Потом выпили еще. Потом еще. Постепенно вечер стал приобретать какое-то рождественское настроение. Вокруг нас толпились радостные возбужденные люди, нам улыбались милые девушки, фоторепортеры весело щелкали затворами, а декабрьская грязь под ногами вдруг оказалась до слез родной и уместной. Со сцены зазвучала музыка, я непроизвольно начал танцевать придуманный когда-то Петей Наличем клоунский "танец на прямых ногах". Окружающие смотрели на нас с нескрываемыми улыбками, кто-то даже аплодировал, не попадая в ритм.
Так, в веселье и праздности, мы провели около часа. Потом некий Илья Яшин, о котором я ровным счетом ничего не знал, со сцены почему-то призвал всех идти на Лубянку. Толпа начала то ли бессмысленно расползаться, то ли организованно выдвигаться в сторону Лубянской площади. Мы весело и непринужденно двинулись к выходу с Чистых прудов. Конечно, никто из нас толком не представлял себе, что будет дальше. Был обычный вечер, пьянка только начиналась, мы находились на хорошо знакомом и любимом нами алкогольном фарватере, а все злачные места Москвы по-прежнему были к нашим услугам. Мы не знали, что будет, да и не могли знать. Мы не знали, что Лубянская площадь уже оцеплена ОМОНом и что через сорок минут людей начнут арестовывать при выходе из метро. Мы не знали, что совсем скоро серые бронированные КамАЗы расползутся по Москве, развозя "бескрылых двуногих" по тесным клеткам. И уж тем более нам было неведомо, что Женя Радист уже нашел в канаве новехонькую пачку электродов и вышел с ней на Мясницкую улицу.