Вдругъ она почувствовала ударъ въ грудь, нанесенный плотнымъ и сильнымъ плечомъ женщины, ставшей передъ нею и столкнувшей ее съ мѣста. Она взглянула и узнала – ахъ! нахалка! – свою невѣстку Долоресъ, которая, ведя за руку своего малютку Паскуало, пробралась сквозь толпу. Хорошенькая бабенка по обыкновенію глядѣла царицею; и останавливая на людяхъ свои зеленые глаза, въ которыхъ сверкали золотыя точки, она пренебрежительно выдвигала впередъ нижнюю губу.
Росарія, оглушенная толчкомъ ея сильнаго тѣла, сначала ограничилась презрительнымъ движеніемъ въ отвѣтъ на взгляды Долоресъ. Но встрѣтивъ съ той стороны полное равнодушіе, она стала высказывать вслухъ свои мысли: "Неотёса! Съ такою грубостью отнимать у людей мѣста, на которыхъ стоятъ! Что за гордостьі! Фу, какая царица! Но сразу видно, какая кому цѣна. Необразованность узнается съ перваго взгляда".
Тщедушная и блѣдная бабенка воодушевилась и раскраснѣлась, какъ бы опьяненная собственными словами. Вокругъ хохотали пріятельницы, подстрекая ее одобрительными взглядами. Уже великолѣпная голова Долоресъ начинала поворачиваться на полной шеѣ съ выраженіемъ львицы, позади которой жужжитъ муха, когда обѣ процессіи вышли на главную улицу изъ боковыхъ. Тотчасъ вся толпа содрогнулась отъ любопытства.
Процессіи шли другъ другу навстрѣчу, замедляя ходъ, останавливаясь, разсчитывая разстояніе, чтобы одновременно подойти къ мѣсту встрѣчи.
Съ одной стороны, лиловая туника Іисуса горѣла въ первыхъ лучахъ солнца надъ лѣсомъ султановъ, шлемовъ и обнаженныхъ рапиръ, ослѣпительно сверкавшихъ отъ яркаго свѣта. Съ другой стороны, на плечахъ носильщиковъ качалась Пресвятая Дѣва, одѣтая въ черный бархатъ и прикрытая траурнымъ вуалемъ, сквозь который блестѣли слезы на ея восковомъ лицѣ; безъ сомнѣнія, чтобы утирать эти слезы, въ ея неподвижныя руки былъ вложенъ кружевной платокъ.
Дѣва особенно возбуждала состраданіе женщинъ. Многія изъ нихъ плакали: "Ахъ, Царица и Владычица"! Эта "Встрѣча" надрывала сердца. Каково видѣть Мать и Сына въ подобномъ положеніи! Приходили на умъ сравненія, впрочемъ весьма неточныя: "точно бы онѣ сами встрѣтили своихъ дѣтей, такихъ добрыхъ и честныхъ, на пути къ эшафоту". И онѣ продолжали вздыхать передъ "Скорбною Богоматерью", что ничуть ие мѣшало имъ примѣчать, нѣтъ ли на статуѣ новыхъ украшеній сравнительно съ прошедшимъ годомъ.
Наконецъ, наступила минута "Встрѣчи*. Прекратилась оглушительная барабанная дробь, прервался жалобный ревъ гобоевъ, похоронная музыка смолкла. Оба изображенія были неподвижны, одно противъ другого, и раздался жалобный голосъ, распѣвая на однообразный мотивъ нѣсколько куплетовъ, выражавшихъ паѳосъ этой встрѣчи.
Присутствующіе, разинувъ рты, слушали дядютГранча, стараго "бархатника" [11] , каждый годъ приходившаго изъ Валенсіи, чтобы пѣть на этомъ торжествѣ, изъ благочестиваго усердія. Что за голосъ! Его жалобные звуки надрывали душу! Вотъ почему, когда выпивавшіе въ сосѣдней тавернѣ начинали хохотать слишкомъ громко, среди примолкнувшей толпы поднимался всеобщій протестъ и возмущенные вѣрующіе кричали:
– Да замолчите же, такъ-то васъ и такъ!
Изображенія приподнялись и опустились, каковыя движенія въ глазахъ зрителей означали обмѣнъ скорбныхъ привѣтствій между матерью и сыномъ; а пока происходили всѣ эти церемоніи и раздавалось пискливое пѣніе дяди Гранчи, Долоресъ ие отводила глазъ отъ стройнаго браваго "Іудея," составлявшаго столь пріятную противоположность со своимъ неуклюжимъ начальникомъ.
Хотя Росарія и стояла у нея за спиною, однако угадывала, чувствовала, куда направляетъ взоры ея невѣстка. "He угодно-ли? Точно съѣсть его собралась!.. Какова наглость! И при собственномъ мужѣ! Что же это должно быть, когда Антоніо къ ней приходитъ, будто бы поиграть съ племянникомъ, и остается съ ней наединѣ?"
Между тѣмъ, обѣ процессіи слились, чтобы вмѣстѣ войти въ церковь; но встревоженная и ревнивая жена продолжала бормотать угрозы и ругательства, глядя на эти широкія и полныя плечи, царственно поддерживающія великолѣпный затылокъ, на которомъ курчавились пряди волосъ. Долоресъ, наконецъ, обернулась величавымъ движеніемъ бедеръ. He ей ли Росарія говоритъ эти штуки? Когда же она рѣшится оставить ее въ покоѣ? Развѣ каждый не имѣетъ права смотрѣть, куда захочетъ? И маленькія золотыя точки, сердито сверкая, запрыгали въ глазахъ цвѣта морской воды.
Росарія отвѣтила: "Да, она говоритъ о Долоресъ, объ этой бѣшеной сукѣ, которая пожираетъ мужчинъ глазами!"
Долоресъ вызывающе хихикнула: "Очень благодарна… Пусть Росарія получше смотритъ за своимъ благовѣрнымъ. Скажите, пожалуйста! Когда имѣешь мужа, надо умѣть его удовольствовать. Умѣютъ же другія, совсѣмъ ужъ не такія хитрыя. Одни только мошенники думаютъ, что весь свѣтъ… А вотъ сама она любитъ бить по мордѣ ругательницъ".
– Мама, мама! – кричалъ маленькій Паскуало, хныкая и цѣпляясь за юбки пышиой красотки, которая, поблѣднѣвъ подъ загаромъ, уже наклонялась, чтобы кинуться, между тѣмъ какъ сосѣдки хватали Росарію за худыя и жилистыя руки.
– Это что еще? Все потасовки? – вдругъ взревѣлъ грубый и хриплый отъ водки голосъ, причемъ грозная туша матушки Пикоресъ раздѣлила собою желавшихъ подраться. Старуха брала на себя водвореніе порядка. Она умѣла обуздывать подобныхъ вѣдьмъ.
– Ты, Долоресъ, ступай домой! А ты, ругательница, смотри, чтобъ я тебя не слышала!
Большимъ количествомъ толчковъ и увѣщаній она привела ихъ въ повиновеніе, "Господи, что за отродье! Даже въ такой день, въ страстную пятницу, во время процессіи "Встрѣчи", эти чертовки устраиваютъ скандалъ! Пропади онѣ пропадомъ! Что за бабы теперь пошли!" И властная торговка, замѣтивъ, что обѣ соперницы еще грозятъ другъ другу издалека, показала имъ свои толстые кулаки и добилась того, что онѣ дали развести себя по домамъ.
Въ нѣсколько минутъ вѣсть о скандалѣ разнеслась по всему Кабаньялю.
Въ лачугѣ Антоніо произошла потасовка. Мужъ, даже еще не снявъ своего костюма Іудвя, усердно пробралъ жену свою палкою, чтобы вылѣчить ее отъ ревности.
Его начальникъ тоже имѣлъ разговоръ съ Долоресъ въ то время, какъ она изо всей силы стягивала съ него трико, чтобы избавить его отъ муки, и его стиснутое тѣло принимало свой естественный видъ. "Росарія – дура, онъ съ сожалѣніемъ сознается въ этомъ, и хотя Антоніо – вѣтрогонъ, да и не прочь отъ рюмочки, но нельзя не пожалѣть его за женитьбу на этой женщинѣ, колючей, словно дикобразъ. Но родные – всегда родные. Изъ-за того, что попалась такая невѣстка, Ректоръ не можетъ выгнать отъ себя родного брата. Нѣтъ, а теперь – менѣе, чѣмъ когда-либо: потому что, въ случаѣ удачи, Ректору скоро посчастливится сдѣлать Антоніо совсѣмъ другимъ человѣкомъ".
Долоресъ, еще блѣдная отъ пережитыхъ волненій, кивками одобряла каждое слово мужа.
"Чтобы все было тихо, достаточно порѣже видаться съ этой полоумной. А теперь слѣдовало подумать о главномъ"
Въ ту же ночь, около полуночи, при маленькомъ дождѣ, который очень кстати застилалъ Валенсійскій берегъ легкимъ туманомъ и не давалъ разузнавать, куда поворачиваютъ вышедшія въ море лодки, "Красотка", этотъ морской хламъ, оснащенная, какъ для рыбной ловли, распустила свой косой парусъ и отплыла отъ берега, тяжеловѣсно качаясь на волнахъ, подобно постарѣвшей красавицѣ, которая, скрывая свои изьяны, идетъ на поиски поздннхъ побѣдъ.
V
На слѣдующее утро, часамъ къ пяти, когда первые лучи тусклой и холодной зари только еще начинали выдвигать изъ мрака колокольни, куполы и крыши Валенсіи, акцизные чиновники прибыли въ свою контору на Морскомъ Мосту, на Гвадалавьярѣ, и усѣлись подъ еще запертыми окошечками зданія вѣсовъ. Что же касается сторожей, продежурившихъ тутъ ночь, тѣ расхаживали по тротуару, сильно топая ногами и закрывая подбородки поднятыми воротниками куртокъ въ защиту отъ холодной сырости. Они поджидали подгородныхъ торговцевъ, людей буйныхъ, возросшихъ на базарѣ, ожесточенныхъ нищетою, изъ-за гроша открывавшихъ шлюзы неистощимаго потока ругательствъ и, прежде чѣмъ занять свои мѣста на рынкѣ, изводившихъ агентовъ фиска дерзкими требованіями.
Еще до свѣта прибыли телѣги съ овощами, и дойныя коровы меланхолически зазвякали колокольчиками.
Немножко позже, когда, при показавшемся свѣтѣ, уже рѣзко обозначились очертанія предметовъ на сѣромъ фонѣ горизонта, явились и рыбницы. Сначала, издали послышался глухой перезвонъ бубенчиковъ. Потомъ на мостъ въѣхали одна за другою четыре тартаны, влекомыя ужасными клячами, которыя какъ будто и на ногахъ держались лишь благодаря вожжамъ, находившимся въ рукахъ скорченныхъ на своихъ сидѣньяхъ тартанеро, закутанныхъ въ шарфы, доходившіе имъ до глазъ.
Эти тартаны были тяжелые черные ящики, прыгавшіе по неровной мостовой, какъ старыя прогнившія лодки пляшутъ по волѣ волнъ. Сквозь щели кожанаго кузова, разлѣзшагося во многихъ мѣстахъ, виднѣлся тростниковый остовъ; куски коричневой грязи залѣпляли бока; желѣзныя части, поломанныя и скрипучія, были связаны веревками; отъ колесъ еще не отстала грязь, налипшая прошлою зимою; и сверху до низу экипажъ былъ весь въ дырахъ, точно отъ ружейнаго залпа.
На передкѣ, въ качествѣ пышнаго украшенія, развѣвалась пара полуслинявшихъ красныхъ занавѣсочекъ; черезъ заднюю дверь видны были, виеремежку со своими корзинами, дамы рыбнаго рынка въ клѣтчатыхъ плащахъ, въ платкахъ, натянутыхъ на грудь, сидѣвшія тѣсно одна около другой и распространявшія тошнотворную вонь загнившей соленой воды.
Тартаны ѣхали гусемъ, лѣниво подпрыгивая на толчкахъ, наклоняясь на одну сторону, точно потерявши равновѣсіе, потомъ вдругъ валясь на другую, смотря по колеѣ, съ быстротою измученнаго больного, мечущагося по постели.