В этот вечер мне нечего было сказать. У меня не было в запасе никакой мудрой мысли, чтобы поделиться ею. Никаких слезных прощаний. Когда-то я знала, что сказать, но слова прошли сквозь меня, как сквозь сито - ничего не осталось. Просто обычный ужин, на обычной кухне, в обычных обстоятельствах. Как будто ничего не изменилось.
В моем возвращении оказалось столько боли. Больше, чем я когда-либо могла бы себе представить. Эти мысли обо всех днях рождения Томми, которых я никогда не увижу, об инаугурации отца, на которую не приду, о словах прощания, которые не смогу сказать.
Но была в этом и красота. Были моменты, за которые хотелось зацепиться: когда я гладила золотистые волосы Томми или когда папа говорил с мамой, думая, что его никто не слышит.
После ужина я заспешила, собрала посуду, обняла Томми и пожелала ему спокойной ночи.
- Ты никогда не обнимаешься, - сказал Томми.
Я поцеловала его в макушку и взъерошила ему волосы. Если мне удастся выбраться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы жизнь моего маленького брата стала нормальной. Я пошла в свою комнату, открыла дверь и закрыла ее за собой.
Джек лежал на спине на моей кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Не говоря ни слова, я легла рядом с ним, лицом к нему. Он повернулся и посмотрел на меня.
Мы помолчали. Я рассматривала его лицо - линию его скул, изгиб губ. Я осторожно прикоснулась к шарику в его проколотой брови.
Его зрачки метнулись за моей рукой.
- Когда ты это сделал? - спросила я.
- Через месяц после того как ты ушла, - ответил он. - Мама сказала, чтобы я забыл тебя. Что ты ушла и никогда не вернешься, что мне будет лучше без тебя, - губы его дрогнули в полуулыбке. - Я знал, что это ей не понравится.
Я улыбнулась, наклонилась к нему и поцеловала его бровь.
Он быстро взглянул на мою руку. Метка все увеличивалась, необратимо росла, и когда я смотрела на нее, вся тяжесть будущего, которое я не могла изменить, обрушивалась на меня. Мне оставалась последняя ночь. Наша последняя ночь. Последняя ночь, когда я могла почувствовать прикосновение шершавых пальцев на своей коже. Я смотрела в прекрасное лицо Джека и не могла этого вынести.
С каждым моим вздохом еще одна песчинка в часах падала вниз, и их оставалось все меньше. Я старалась не дышать. Ничего не получалось. Я отвернулась.
Джек обнял меня за талию и притянул к себе, прижавшись грудью к моей спине. Он точно знал, что я чувствую. Он дышал спокойно, нарочно совсем рядом с моим ухом, чтобы и мое дыхание стало таким же мерным.
- Хочешь знать, как я в первый раз увидел тебя? - сказал он, коснувшись губами моего уха.
Я знала эту историю, но все равно кивнула.
- Твоя семья тогда только переехала. Тебе было… сколько тебе было, Бекс?
Я пожала плечами, а он провел пальцами по моим волосам, успокаивая меня. Он знал ответ.
- Тебе было одиннадцать, - сказал он. - Мне было двенадцать. Помню, Джои Веласкес рассказал о новой хорошенькой девочке по соседству. На самом деле он сказал "клевая цыпочка". Но я об этом не думал ни секунды, пока не увидел тебя на бейсбольном поле. Мы тренировались в парке, а ты с семьей приехала на пикник. У тебя была такая копна волос на голове, что лица было не видно. Помнишь?
Я кивнула.
- Я знаю, чего ты добиваешься.
Он не обратил на мои слова никакого внимания.
- Мне хотелось узнать, прав ли был Джои насчет "клевой цыпочки", я пытался рассмотреть твое лицо, но ты даже не глядела в нашу сторону. Я бросал мяч через все поле, бегая с базы на базу, чтобы привлечь твое внимание, но тебя нисколько не волновало мое рекордное сверхчеловеческое представление.
Я улыбнулась и медленно выдохнула. Я столько раз слышала эту историю. Ее привычность наполняла меня теплотой.
- И что ты сделал? - спросила я, точно зная ответ.
- Я сделал единственное, что пришло мне в голову. Размахнулся битой, повернулся в твою сторону и ударил по мячу.
- Выбросив мяч с поля самым идиотским способом, какой только возможен, - продолжила я.
Я почувствовала, как он усмехнулся.
- Ага. Я решил, что ты, чтобы подать мне мяч, подойдешь совсем близко ко мне, потому что… - Он подождал, пока я закончу за него.
- Потому что кто-то ошибочно решил, что я подаю, как девчонка… - тихо сказала я.
Джек прижался губами к моей голове перед тем, как заговорить:
- Конечно, было очень глупо так думать. Ты, стоя там, ударила по мячу так сильно, что он улетел дальше, чем любая девчонка или даже парень мог бы его закинуть.
- А меня как раз тогда родители заставляли играть в софтбол.
- Все в нашей команде просто обалдели. А ты так пожала плечами, будто это самое обычное дело, и села обратно к родителям. И снова ноль внимания на меня. Так что план мой с треском провалился. Я не только привлек к тебе внимание всех на поле, что в мои планы совершенно не входило, но еще и получил от тренера, который никак не мог понять, почему я вдруг решил бросать мяч в противоположную сторону.
Это сработало. Дыхание мое успокоилось. Я повернулась к Джеку лицом, обняла его, прижалась к нему ногами.
Я провела сотню лет с Коулом точно в таком же положении, но то не имело ничего общего с этим. Никакие внешние силы не удерживали нас. Ничто потустороннее не примешивалось к нашим объятиям.
Нет. Джек хотел, чтобы я была рядом, потому что хотел именно меня. Разлучиться с ним сейчас было бы хуже всего, что когда-либо случалось со мной. Разлучившись с ним сейчас, я бы истекла кровью.
Я не сказала ему этого. Не нужно было.
Мы лежали так несколько часов - я прижималась головой к его груди - изо всех сил стараясь не заснуть. Как если бы мы могли остановить время.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сейчас
Мой дом. Осталось несколько часов.
Утром Джек поехал за Уиллом, а я пошла на кухню и взяла ручку и два листа бумаги. На этот раз я напишу письма для папы и Томми. Они единственные, с кем стоило по-настоящему попрощаться. В письмах я попыталась объяснить, что ухожу и никогда не вернусь. Я постаралась выразить свою любовь. Постаралась успокоить их. Я старалась.
Закончив, я сложила письма и сунула под коробку с молоком. Не считая редких ужинов, таких как вчерашний, в наше семье молоко пили только на завтрак, поэтому я могла быть уверена, что папа не найдет письма раньше завтрашнего утра. Если мне удастся вернуться, я заберу письма раньше, чем их прочтут.
Джек приехал через час.
- Прости, я не мог найти Уилла.
- Он трезвый? - спросила я.
Он кивнул.
- Вполне. Достаточно, чтобы самому вести машину. Ты готова?
Я оглянулась на пустой дом, где оставила письма для родных, и снова повернулась к Джеку.
- Да.
Джек взял меня за руку и повел к машине. По пути я смотрела на него. Солнце освещало его голову сзади, светило сквозь пряди его волос, и мне казалось, что именно таким я вечно буду помнить его.
- Джек, сделай мне одолжение, - сказал я.
- Все, что хочешь, Бекс.
- Не отпускай мою руку. А когда придут Тоннели, не отпускай до последнего.
- Если Тоннели придут, я буду крепко держать тебя, и они не смогут тебя забрать.
Я улыбнулась, хотя и знала, что никто не способен их остановить.
Мы с Джеком ехали к Коулу уже в новом состоянии души. Мы оба освободились от всех недоговоренностей, всей лжи, всего, что до сих пор скрывали друг от друга. Слой за слоем мы снимали с себя свою защиту, все оправдания и требования, и внутри остались лишь два сломанных существа, цепляющихся за последнюю надежду. И привязанных друг к другу.
Я не могла бы сказать, что именно занимало мысли Джека всю дорогу, но знала, на что я сама надеюсь. Что Джек сможет восстановиться. Что рана заживет. Что те, кто любит его, смогут исцелить хрупкую оболочку его раненой души и что его воспоминания обо мне останутся нежными и не будут мучить его. Я не могла сказать ему этого, потому что тогда он увидит мои сомнения, а сейчас было не время сомневаться.
Прежде всего я надеялась, что нам удастся сломать гитару Коула. Об остальном я лишь молилась про себя, держала близко к сердцу, на всякий случай.
Подъехав к дому Коула, мы с Джеком еще раз обсудили наш план. Он был довольно простым. Я должна убедить Коула, что в конце концов предпочла его Тоннелям, а потом мы найдем гитару, схватим ее и швырнем с балкона на цементный пол двора. Или разобьем об пол в квартире. Но идея бросить с балкона нравилась нам больше, потому что никто не сможет отобрать ее в последний момент.
Мы не говорили ни о папе, ни о Томми, ни о Юлес. Мы не говорили о неудаче. Мы не говорили о том, что край моей метки на расстоянии всего одного пальца от запястья.
Я хорошо помнила тот поворот дороги, за которым стояло массивное здание, недалеко от лыжной базы. Я проделала тот же путь на машине почти год назад. В том году весна пришла рано, и на дороге было чисто. Теперь ее покрывал слой укатанного снега.
Джек припарковал машину как можно ближе к входной двери, и мы пошли вверх по лестнице. Перед дверью я посмотрела на Джека, и он кивнул. Я постучала. Дверь открыл Максвелл, я оттолкнула его и вошла.
- Где Коул? - сказала я. Прежде чем он успел ответить, я крикнула: - Коул! Спустись сюда.
- Ник?
Я подняла глаза туда, откуда прозвучал голос. Коул перегнулся через перила верхнего этажа и смотрел вниз, в гостиную. Гитары не было видно.
Я подняла руку.
- Мое время на исходе, Коул.