И вот этот день, первый день буровых работ, прошел, а ночью приснилась глубина. Не сразу приснилась, а в завершении каких-то других снов, сюжетных, реалистических, действующие лица которых сначала беседовали с ним по поводу финансовых дел, подыскивали ему квартиру с удобствами, а также служебное помещение под контору в городе Ауле, а потом вручили диплом об окончании некоего высшего учебного заведения.
И вот с этим-то дипломом и направили его исследовать глубины.
Выглядело это дело так; была огромная пещера и над ней, на уровне дневной поверхности, что-то вроде люльки, в которой лежал дипломированный Корнилов и опирался на какую-то точку опоры лбом.
Лоб у него болел, точка опоры впивалась в кожу, и в кость, и в мозг, ему было не до этого: он опускал вниз штанги, которые достигали дна пещеры, пробуривали его и таким образом довольно быстро из этой, видимой, глубины погружались в другую, подпещерную и невидимую.
На дне пещеры суетились крохотные фигуры людей, он видел их будто под микроскопом, а они все равно оставались крохотными, не увеличивались, они пытались помочь ему, поддерживая штанги в строго вертикальном положении, но это была напрасная помощь, неумная: чтобы помочь Корнилову, надо было понимать всю неимоверность видимой и невидимой, подпещерной глубины.
Они не понимали.
И Корнилов оставался один на один с той и другой глубинами, и лоб у него ломило и коверкало, и он едва-едва успевал наращивать штанги и удерживать их в руках, вращаясь очень быстро, штанги жгли ему руки...
Такой сон.
"Ну, экспериментатор!.. " - с удивлением, с грустью, но и с радостью тоже подумал о себе Корнилов, когда проснулся наконец.
На второй день работы около буровой появились заказчики: председатель и счетовод семенихинского маслодельного кооператива "Смычка", председатель Семенихинского сельсовета.
Время было обеденное, около часа дня, солнце а зените, на все лады, изо всех сил трещали повсюду кузнечики, изредка шелестела листва берез - несильный, но жгучий ветерок порывался убежать отсюда в невидимые дали, на север, но порыва не хватало, и ветерок притаивался на местности, а спустя минуту начинал свой бег снова.
Все, кто был нынче на скважине, спасались в тени березовой рощи, поблизости от палаток и в десятке сажен от буровой площадки, но кооперативный и советский руководители, прибыв в обширном тарантасе, в который запряжена была неуклюжая и сильно волосатая лошаденка, как будто бы не заметили здесь ни одной живой души - они молча осмотрели буровой инструмент, пощупали его, подняли с земли картуз, оставленный кем-то из рабочих, и его тоже осмотрели внимательно, а потом отбросили в сторону, чтобы не мешал, поочередно заглянули в скважину, отошли в сторонку, поговорили и только после этого направились в рощу, к буровикам, которые молча, каждый из своего уголка тени наблюдали за вновь прибывшими.
Они пошли сразу на бурового мастера. Они знали его - еще раньше он приезжал в Семениху для заключения договора на производство работ. Мастер, дремавший на травке, встал навстречу и кивнул, а потом всем троим по очереди протянул руку, но тоже с таким видом, будто перед ним были люди совершенно незнакомые, случайные прохожие.
Потом бурмастер позвал Корнилова и, когда тот подошел, рекомендовал его:
- Хозяин!
Стали знакомиться.
Председатель кооператива, мужчина под пятьдесят, не очень бородатый, в белом парусиновом картузе, который он слегка приподнял оттопыренным пальцем левой руки, так и сказал:
- "Смычка". Председатель!
Счетовод рекомендовался пространно:
- Губарев Дорофей Дементьевич, заместитель председателя семенихинского маслодельного кооператива "Смычка". Заместитель товарища Барышникова Семена Андреевича. И - счетовод!
У заместителя-счетовода тоже был на голове точно такой же парусиновый картуз, что и у председателя, но в остальном вид с претензией на городской: странного покроя серенький пиджачок, а главное, светлые ботинки, хотя и стоптанные изрядно,
Предсельсовета сказал о себе:
- Архипенко...
Опять такой же картуз. И красноармейская, до белых пятен выцветшая и застиранная гимнастерка.
Буровой мастер, как бы все еще ничуть не узнавая этих людей, с которыми тому назад месяца полтора он подписывал договор, представился тоже.
И "хозяин" назвался по имени-отчеству: Корнилов Петр Николаевич. Таким образом, внешние приметы каждого оказались скрепленными подобающими словами - познакомились. Предстояло что-то второе, третье, еще какое-то, но тут председатель "Смычки" вдруг сказал: - Ну ладно. Бывайте здоровы! А мы поехали. - Как поехали?! - удивился Корнилов. - На кобыле вот! Делов слишком много на нонешний день. Торопимся. Посидеть-поговорить - на другой раз. Когда свободнее окажемся. - Если приехали, осмотритесь! - поддержал Корнилова мастер.- Осмотритесь, войдите в курс дела! - Осмотрелись мы. И в курс вошли. Притензиев к вам покудова нет, бурить вы начали в точное время, в договорный срок. Размер бурового вашего отверстия для начала тоже взятый правильна. Как по договору. Какие еще у нас с вами на нонешний день могут быть дела? - И председатель Барышников посмотрел на мастера и на Корнилова. Оказалось, действительно общих дел у них пока еще нет.
Не прощаясь, Барышников направился к своему обширному тарантасу, но тут один из двух рабочих поденщиков, щупленький и суетливый Митрохин сказал:
- А кваску, Семен Андреич?
- Чей квас-то?
- Мой, Семен Андреич! Моёй бабы приготовления!
- А холодный?
- Со льдом. Лед не потаял еще в нем. Не успел.
- Свежий? Либо выдержанный?
- Неделю, Семен Андреич, выдержан квас. Нынче момент ему пришел на питье.
- А в чем он, твой квас?
- В чем ему быть? В крынках он. В двоих. Одна поменее, другая поболее,
- Поди, стеклянные крынки-то?
- Ну, как можно, чтобы стеклянные? Глиняные они!
- В землю закопанные?
- В такой-то на всю природу жар где им быть? По рассвету, как девка моя Лизавета доставила на всю нашу партию провиант, я их ту же минуту и закопал.
- Беги, Митрохин! Беги быстренько, бери квас! Которая помене крынка, ту и бери. А которая крынка поболе, ту прихвати тоже!
Корнилов поглядел на председателя "Смычки", совершенно серьезным было председателево чернобородое лицо - ни улыбки, ни игры, ни шутки. Глаза серьезные. Даже сердитые.
Покуда Митрохин копал землю ржавым топором, добывая квасные крынки, председатель "Смычки" объяснял Корнилову:
- Правда, что превыше митрохинского квасу в Семенихе нету. И вокруг далеко, полагаю, нету тоже. И не бывало сроду. Баба митрохинская налаживает квас, хотя кислый, хотя сладкий, господу богу самому в праздник подавать в самый раз... И мы, нехристи, тоже примем с удовольствием.- Уже за питьем кваса, густо-коричневого и ароматного, председатель еще спросил: - Мастера-бурильщики! На какой глубине размер трубы сделаете поменее? Поменее того, с которого начали?
Вопрос был чисто техническим, очень дельным и неожиданным.
- Как обстоятельства заставят! - ответил бурмастер.- Заранее не угадаешь, как там.- Постучал по земле ногой,- Как там сложится дело. В наших интересах пройти начальным диаметром как можно глубже. В наших...
Председатель подумал и согласился.
- Ясно. В глубине чем шире - тем лучше. Свободы поболее... Там свободы-то ма-а-ало. Любому инструменту теснота.
- Так...- подтвердил мастер.
- Дойдете до водоносного грунта, какой будет у вас диаметр? - и дальше инспектировал Барышников.
- Какой по договору указан. Придется изменить, согласуем с вами.
- Простое согласование: последнюю трубу начнете опускать, позовете меня. Лично. Погляжу. А то без пригляда-то сунете вниз трубу с палец, дюймовку. С подрядчика хватит: самые последние дни любой работы - оне тяжелые. И торопливые: скорей бы, скорей бы кончить - вот что у каждого на уме.
- Приток воды в скважину от диаметра не зависит...- сказал бурмастер.- Разве очень немного.
- Тогда от чего же находится он в зависимости? удивился председатель.
- От глубины погружения труб в водоносный слой.
Опять задумался председатель "Смычки", встретился и разминулся взглядом с бурмастером.
Корнилов спросил:
- Вы, товарищ Барышников, с буровыми работами сталкивались?
- Где было столкнуться? Под землею не бывал. Был бы случай, я его нонче сам бы и повторил, не стал вас нанимать, деньги выкладывать. Работа нехитрая, а тыщи требует. Тыщи!..
Опорожнили крынки, малую и большую, и, уже сидя в тарантасе, Барышников спросил:
- Узнать, а уроните в скважинку ненароком какой предмет - гайку железную,- что тогда? Как дальше бурить?
- Не надо ронять! - ответил мастер и перекрестился.- Не дай бог!
- Нечаянно?
- Авария будет,- совсем недобро взглянул на председателя бурмастер.- Вплоть до того, что рядом, вот тут, придется новую скважину закладывать... Разумеется, за наш собственный счет... За счет "Конторы".
- Худо спросил, да? Не надобно об этом в начале трудов ваших спрашивать? Худая примета?! - тихо спросил председатель "Смычки".
- Есть такая...
- Не расстраивайся, мастер! У меня взгляд не худой, не сглажу! Зачем свою же пользу и сглаживать?
Когда заказчики уехали, мастер сказал:
- Не верю, будто Барышников с буровым делом не сталкивался! Знает дело. Издалека, а знает!
Сезонник Митрохин, держа в правой руке большую, а в левой маленькую крынки, заглядывал то в ту, то в другую - они обе были пустыми.
- Барышников все знает. Все на свете!