За четыре года до ЭТОГО
Виктор Платонович сидел в студии у техника-режиссера Толи Шафранова и распивал с ним чай, что было давно сложившимся ритуалом: к приходу Виктора Платоновича Толя химичил какую-то особую заварку. Обычно чаепитие перерастало в бесконечный треп на философские, театральные или литературные темы, пока взбешенный Говоров не врывался в студию с воплем: "Ребята, ваше студийное время кончается!" Толя делал вид, что он тут ни при чем, а Вика невозмутимо отвечал одной и той же фразой: "Андрей, зануда, опять работать заставляет".
На этот раз Говоров не торопил. Закрывшись в своем кабинете, он перечитывал скрипт, который Вика принес для записи. Вика комментировал стенограмму обсуждения в московском Доме литераторов романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". На этом собрании, состоявшемся почти тридцать лет тому назад, Бориса Пастернака исключали из Союза писателей. Стенограмму опубликовал один эмигрантский журнал, и потом про нее все забыли. Когда Вика раскопал этот материал, Говоров сразу одобрил заявку - разумеется, о таких вещах надо напоминать нашим слушателям. Говоров был уверен, что Виктор Платонович напишет со свойственным ему тактом и деликатностью, но Вику, что называется, повело… Врезал всем. И за дело - постыдное, мерзкое было собрание. Однако вся беда в том, что выступали и честные, порядочные люди. Что тогда потянуло их за язык? Борис Слуцкий рассказывал Говорову, как его заставили выступать. Убедили, что Пастернаку никто не поможет, вопрос решен на самом верху, а вот спасти московскую писательскую организацию от разгрома - мол, у Хрущева давно на нее чешутся кулаки - Слуцкий может. Потом Слуцкий всю жизнь мучился, не мог забыть позора. Слуцкий умер, но остались другие. Надо ли их казнить сейчас, не подонков, а тех, кто тридцать лет отмывался? У Виктора Платоновича репутация безупречная и авторитет лучшего военного писателя. Его удар будет тяжел. В Москве обидятся. Власти и так делают все для того, чтобы порвать связи между Союзом и эмиграцией. Постоянно выставляют нас врагами и клеветниками. Надо ли нам самим ссориться с нашими теперешними единомышленниками? С другой стороны, Говоров всегда очень осторожно редактировал Вику - только когда Вика повторялся или по забывчивости путался в фактах. Говоров не считал себя вправе навязывать Вике свою точку зрения - достаточно ему потрепали нервы редакторы в Союзе.
Говоров набрал номер студии:
- Толя, попроси Вику зайти ко мне.
Вика пришел, ворча и матерясь. Начальничек, тра-та-та, лень самому с кресла встать, тра-та-та. У нас свежая заварка стынет. Но, увидев свой скрипт на столе, сразу сменил тон, завелся:
- Ты прочел? Потрясающий документ, ус…ться можно! Мы сейчас с Толей как раз обсуждали. Ну Ошанин и прочие - хрен с ними. Но Слуцкий? Сергей Сергеевич Смирнов? Смирнов, такой милейший человек, всем помогал. Автор "Брестской крепости"… Я чуть с ума не сошел. А Солоухин? Мы его с тобой хвалим, а он требовал высылки Пастернака в эмиграцию!
- Вика, нам же понравилась статья Солоухина в "Литературке"… Давай вычеркнем Солоухина?
- Ни за что! Смотри стенограмму. Он выступал с таким пафосом. Явно не по принуждению, а по убеждению.
- Вика, перед моим отъездом из Москвы Сергей Петрович Антонов дал мне почитать свою повесть про метростроевцев. Хорошая книга. Не знаю, когда в Союзе ее смогут опубликовать.
- Ты с ним много водки выпил?
- Не много, но пил, Викочка, Антонов ни в чем не замешан, подписывал письма в защиту Солженицына. Антонов - человек приличный, доброжелательный. Ну было, бес его попутал…
- Я сам люблю рассказы Антонова, но он был с теми, кто угробил Пастернака. - Виктор Платонович потемнел лицом. - Нет, Андрей, упоминать, так всех. И не проси.
- Скажи еще, как Самсонов: "Страна должна знать своих героев"…
- В данном случае - должна! - И после паузы: - Кстати, недавно я встречался с Самсоновым.
- Вика, - взмолился Говоров, - тебе не надо передо мной оправдываться. Я не партийный товарищ, и ты волен встречаться с кем угодно. Просто я не желаю иметь с Самсоновым ничего общего. Между прочим, он поступил мудро, когда взял твоего сына на работу. Вот кто умеет делать себе репутацию. Ладно, о’кей, я приготовил тебе газеты. Материалы последнего пленума Союза писателей. Все та же гоп-компания: Марков, Михалков, Проскурин, Кузнецов…
- Опять писатели в долгу перед народом и партией?
- Именно. Прочти, вдохновишься. В следующую среду сядем с тобой к микрофону, поклевещем. А сейчас - вот твой скрипт, в девственной чистоте, иди в студию, записывайся.
- Это называется "пошел к едреной матери". В обед мы с Толей спустимся в кафе. Присоединяйся к нам.
- Вика, не могу! У меня в два часа Петя Путака, и мне еще надо писать корреспонденцию.
- О чем?
- Французские ученые о Сахарове. По материалам сегодняшних газет.
- В общем, с тобой не поговоришь. Нет, Андрей, ты безнадежен. Прикипел задницей к креслу, не сдвинуть.
- Передай Толе, чтоб не задерживался в кафе. У него гора невычищенных пленок. Савельев прибежит жаловаться.
Савельев заглянул еще до обеда:
- Андрей, надо что-то делать с Толей. Он все утро чесал языком с Викой. У меня работа стоит. Ни одно интервью не готово.
- Боря, - ответил Говоров, - Вика приходит к нам не только записываться. Он сидит дома в четырех стенах, ему все обрыдло, он хочет общаться с людьми. Он приходит к нам потрепаться, такова российская традиция. Ведь в Париже нет Дома литераторов. А что он видит у нас? Ты пишешь корреспонденции или висишь на телефонах. Я сижу, зарывшись в газеты. Ни ты, ни я не разговариваем с Викой - мы с ним работаем. Прочли скрипт - спасибо, Вика, иди в студию. Настоящее внимание к Вике проявляет только Шафранов. И чаем напоит, и посочувствует, и послушает, и новости расскажет - кто, кого, каким способом. У Вики в запасе тьма историй, он в этом отношении клад, ему необходимо высказаться, а может, просто вразумить нас, мудаков!
- Ты уж слишком, Андрей! Когда у меня есть время, я с удовольствием слушаю Вику, но я завален корреспонденциями, интервью, письмами… В пятницу я пишу два материала.
- Боря, мы будем царапать себе плешь: мол, пропустили, прошляпили Вику!
- Согласен. Однако у Беатрис любимчик Жан Мари.
- Все наши авторы хотят работать с Толей. Поэтому он не успевает.
- Правильно. Почему Беатрис строчит доносы в Гамбург на Шафранова? Как, ты этого не знаешь или делаешь вид? Ну да, ты у нас небожитель, отдуваться перед начальством приходится мне. Так вот, Беатрис не нравится, что все предпочитают Толю. И она потихоньку копает под него.
- Скажи Беатрис, что только за Виктора Платоновича мы должны платить Толе дополнительную зарплату.
- Вот это ты ей сам скажешь!
В обеденный перерыв Говоров отлучился на десять минут из бюро - купить в ближайшей булочной два горячих пирожка. Всегда покупал одно и то же. При его появлении продавщица сразу засовывала киш и фрианд в электрическую печку. Наверно, в булочной его так и прозвали - "месье киш и фрианд".
Вернувшись в кабинет, Говоров лакомился пирожками, прихлебывая кофе, и, готовясь к корреспонденции, не торопясь читал французские газеты. Кайф!
Но к двум часам оживали телефоны и начинали скрестись в дверь.
Сегодня пришел Петя Путака. Принес два скрипта. Говоров один подписал, а второй…
- Петя, значит, кроме трех ленинградцев, в Союзе вообще нет поэтов?
- А ты что, Евтуха и Вознесенского принимаешь всерьез?
- Не полностью, но принимаю. К тому же существует Ахмадулина, Окуджава, Мориц.
Путака состроил пренебрежительную гримасу.
- Мориц идет после Краснопевцевой.
- Совсем красиво. - Говоров старался не терять ровного, спокойного тона. - А Самойлов, Левитанский?
- Военное поколение - говно! - отмахнулся Путака.
- Ты прелесть, Петя. Могу себе представить, как бы хохотали в Москве, если бы я твою передачу пустил в эфир.
- Мы во "Вселенной" все так считаем! - повысил голос Путака.
- Мне нас…ть на вашу "Вселенную". Так и передай Самсонову. О советской поэзии, без моего особого разрешения, ты больше писать не будешь. Ищи себе другие темы.
- Это новое указание из Гамбурга? - забеспокоился Путака.
- Это мое мнение. И его достаточно.
- Я позвоню в Гамбург. У меня есть кому звонить! Я скажу, что ты блокируешь "Вселенную".
- Я блокирую глупости, которые идут от вашего журнала. Впрочем, вот телефон. Звони.
- Андрей, - заныл Путака, - я, может, слишком резко. Давай что-нибудь вычеркнем.
- Мы и вычеркнули. Весь скрипт.
Теперь на Путаку было жалко смотреть.
- Андрей, если я не запишу на этой неделе свою четвертую передачу, мне Беатрис не засчитает ее в зарплату. Потеря денег. Мы и так в долгах. Фаина болеет…
- Вот этот разговор мне понятен. Дождись сегодняшней "Монд" и найди там какую-нибудь статью для перевода. Пустим ее в пятницу как корреспонденцию. Я предупрежу Савельева.
Когда Путака осторожно прикрыл за собой дверь, Говоров подумал: "Ну вот, нажил себе еще одного врага. Впрочем, вся редакция "Вселенной" давно ищет повода меня куснуть. Хорошо, что пока я им не по зубам!"
…С Беатрис он столкнулся в коридоре, и та нежнейшим, воркующим голосом спросила:
- А правда, Андрей, что вы разрешаете Шафранову пить чай в рабочее время с Виктором Платоновичем?
- Может, мы должны запретить Толе ходить в рабочее время в туалет?
- Андрей, вы понимаете, о чем я говорю. Толя может пить чай, кофе, водку - меня это не касается. Но он болтает с Виктором Платоновичем час, два, а поляк и венгр ждут студию. И мы запаздываем с отправкой русских пленок.