Он знал, что нет смысла отказываться. Теща умеет настаивать на своем. Она делает это мягко и деликатно, глядя с сахарной приторностью, но в то же время дает понять, что нет иных вариантов, кроме как согласиться. Она не отпустит зятя и дочь с пустыми руками. Нагрузит зятя чувством вины, этим бонусом к овощам, от которых одни лишь убытки: он будет кушать их, мучаясь внутренним диссонансом.
– У нас есть.
Он без боя не сдастся.
– То ж магазинные, с химией, черт знает откуда. С грядки дело другое. Аня, помню, маленькая была – ох, как любила огурчики! Доченька, помнишь?
Дочь ответила ей вялой полуулыбкой. Женщина-меланхолия. Он никак не может взять в толк, как он так влип, клюнув на яркую внешность без внутренней сути – где был его разум? Не понаслышке зная, как ослепляет страсть, люди наступают на старые грабли, и те бьют их по лбу, чтоб мозг встал на место – к сожалению, не надолго.
– В общем, сделаем вам огурчиков! – теща свернула дискуссию. – Лишь бы выдержала машина.
Далее речь зашла об огородных вредителях и средствах борьбы с ними, а когда тема иссякла, стали обсасывать мыльные оперы. Гость этого не заметил. Сидя под яблоней вместе со всеми, он был не с ними. Он думал о Свете. В пятницу она просила его остаться, ластясь к нему всем телом, сонная, теплая, нежная, но он не остался. Он уехал в два часа ночи, точно по плану, а в подъезде дал себе месяц сроку на то, чтобы покончить с ложью. Почему месяц? У него не было объяснения. Просто месяц.
Между тем тетушка плакалась всем о своем горе: она смотрела пять сериалов, не пропуская ни серии, а на днях внесли изменения в сетку вещания и два стали идти в одно время на разных каналах. Как теперь быть?
– Дел-то! – хмыкнула теща. – Пишущий видик нужен.
– Клуша я! Точно! – тетя обрадовалась. – Сколько он стоит?
– Понятия не имею. Бэушный возьми. Ты, кстати, смотрела "Дочь леса" в среду? Я ехала с дачи и не успела.
– Да.
– Вспомнил он что-нибудь?
Александр знал, о чем идет речь. Аня смотрит этот шедевр, и он в целом в курсе. Сюжет вырезан по шаблону. После черепно-мозговой травмы главный герой ничего не помнит: ни кто он (конечно же, владелец заводов и пароходов), ни как оказался в маленьком домике посреди леса, где вдова лесника-алкоголика (недурственная собой) жила с маленькой дочерью.
– Не-а, – сказала тетя. – Не вспомнил. Рано еще.
"Точно, – подумал Беспалов с сарказмом. – Для этого нужно не меньше ста серий. Как водится, сначала они полюбят друг друга крепко, а когда мачо-пикчу что-нибудь вспомнит, то, по законам жанра, не скажет правду. Он скажет, что он бедный родственник, что ни двора у него, ни кола, а когда все откроется и он прискачет к бедной девушке на белом коне, у той от радости слезы хлынут из глаз. Как ни крути, принц лучше нищего. И как ни любит она домик и лес – жить в замке со всеми удобствами как-то приятней. Под занавес мыльного действа грянет свадьба, а о том, что будет дальше, за хеппи-эндом, зрители не узнают. Не станет ли сказка бытом? Как долго милые будут вместе? Не рухнут ли прежние чувства под грузом ссор и обид? В жизни есть масса тому примеров, но разве мыло – зеркало жизни? Это средство для съеденных бытом, для брошенных, одиноких, разочарованных, – в общем, для сытых жизнью по горло и жаждущих позитива.
– А Катя? Все его ищет?
Теща не унималась. Не пропустила ли что-то важное именно в этой серии?
– Скоро устанет. К ней друг его ходит. Якобы успокаивает.
Зять хмыкнул в открытую. Вот так интрига!
Он не мог понять тех, кто смотрит мыльные оперы: с ужасной игрой актеров, шаблонным сюжетом, резиновым действом. При желании мог бы, но желания не было.
Вклинился отчим Ани, выпивший полбутылки:
– Женские сопли! Классные фильмы – про оперов. Я по жизни их не люблю, а фильмы нравятся. Смотришь, Саш?
Тот покачал головой: "Нет". Несколько лет назад – когда только вышли "Улицы разбитых фонарей" – он посмотрел несколько серий, был грех, но с тех пор и пальцем не притронулся к мылу. Есть масса способов провести время с большей пользой.
– Дукалис мужик, но он добрый и с юмором, – продолжил отчим, вновь наполняя стопку и игнорируя взгляды тещи. – Если б все менты были такие, я бы тоже стал опером. Кстати, мать, телек-то новый купим?
– Купил бы вола да попа гола, – бросила теща. – Водки бы меньше пить, был бы и телек! С ней будет старый.
Чувствовалось – накипело.
– Ты, мать, это… Не надо тут. Много ты знаешь. Я спрашивать и не буду.
Навалившись на стол, он исподлобья глянул на тещу.
– Вон как! – Теща взъелась в открытую. – Я тоже!
Он усмехнулся как-то по-зековски. Глаза потемнели. Почесав впалую волосатую грудь под несвежей рубашкой с рисунком в крупную клетку, он сказал глухо:
– Мать, ты это брось. Я зарабатываю? Да. Больше, чем ты? Ясное дело. И всей этой хренью (он показал подбородком в сторону грядок) тут занимаюсь, а мог бы калымить.
– Стыдоба! – Теща плюнула бы, если б не стол и не люди рядом.
Над головой шелестела яблоня. Свежий ветер, спутник маленькой тучки, разведчицы грозной темной армии на горизонте, общался с деревом на своем языке – то ли что-то суля ей, то ли мягко припугивая; мальчик Рома, которому наскучило играть на крыльце, шел к взрослым, махая длинной сухой веткой; Леша кушал крыжовник из кружки, сидя на пне от спиленной вишни; соседи по даче – супруги преклонного возраста – тихо возились на грядках; другие соседи, трое крепких, обнаженных по пояс мужчин, строили баню – а за семейным столом, с пустым блюдом в центре, все сжалось и напряглось.
Беспалов мучился, стиснув зубы. Зачем он приехал сюда, к этим колхозникам? Чтобы слушать их брань? Встать бы и выйти из-за стола, но нормы приличия – для него, в отличие от хозяев, они не пустой звук – удерживают его на месте.
С минуту Снегирев сидел молча, глядя в стол, а после буркнул под нос:
– Мать, мы позже поговорим. По-свойски.
– Конечно. Водку только допей, чтоб лучше думалось и говорилось.
Снова молчание.
– У нас телек, похоже, крякнет, – тетя бросилась разряжать обстановку. – Кинескоп, кажется, сел. Как включишь, все дергается, десять-пятнадцать минут.
"Крякнет, и слава Богу, книжки может быть почитаете и мозг свой от шлака очистите", – подумал Беспалов, чувствуя раздражение и подпитывая его в себе.
К столу подошел Рома.
– Привет! – мама сахарно улыбнулась. – Как, зайка? Скучно? Сок яблочный будешь?
– Нет. Дай газировку.
– Да, зайчик.
– Парень, ты когда вырастешь, кем станешь? – вдруг напомнил о себе Снегирев, пьяно глядя на мальчика.
Рома сделал вид, что не слышит.
Не дождавшись ответа, отчим сказал с пьяной резкостью:
– Парень, ты уши что ли не моешь? Или впадлу дяде ответить?
Он не видел направленных на него взглядов: теща вот-вот взорвется; тетя, услышав угрозу в голосе "дяди", нахохлилась и приготовилась к защите потомства; Беспаловы видели перед собой быдло и чувствовали отвращение. "Дать бы ему по морде, – думал Беспалов. – Пьяная сволочь".
Тем временем сволочь не успокаивалась.
– Ты че в молчанку играешь?
– Я не буду шофером! – сказал мальчик не по-детски серьезно.
"Дядя" опешил от неожиданности:
– А что?
– Мам, можно мороженое? – мальчик снова его игнорировал.
– Эй, я не понял!
– Что тебе надо? – рявкнув на мужа, теща грозно встала со стула. – Все, хватит! – Она забрала водку и поставила рядом с собой.
– Мать, ты это! – Дернув головой, он потянулся к бутылке. – Дай как мужик с мужиком! Что он нос-то воротит как девка? Слышь, парень, что не шофером?
– То! – буркнул мальчик.
– А?
– Платят мало! Водку пьют! Мам, можно мороженое? – Он вновь обратился к матери.
– Интеллигент херовый! Жизни не нюхал. Вон она, видишь? – Отчим вытянул перед собой правую руку ладонью вверх: грубая кожа с въевшейся грязью, шишки мозолей, грязные ногти. – Денег дать? Дам!
– Сходим вместе, – тетя вмешалась. – Кто еще будет? Очень вкусный пломбир.
– Можно на великах, – Рома выдвинул рацпредложение.
– Сына, я лет тридцать не ездила. Я лучше ножками.
Все хотели мороженого. Все, кроме "дяди". Молча набычившись, он налил себе водки (теща из принципа не реагировала), выпил залпом и съел остатки салата.
Тетя с сыном пошли в дом за деньгами. Теща встала, чтобы убрать посуду – не глядя на пьяницу.
Наконец можно было выйти из-за стола, что и сделали гости.
"Дядя" остался один. Он снова наполнил стопку, выпил, шумно выдохнул и, поскольку закусывать было нечем, сморщился и помахал ладонью около рта.
По возвращению тети и Ромы началось чаепитие. Все снова сели за стол. Пили чай-кофе, ели пломбир в стаканчиках (Аня и тетя, любительницы глиссе, смешали мороженое с кофе), а перед этим теща изъяла водку у Снегирева, не дав тому выпить последние сто граммов.
Когда все вышли из-за стола, картина была следующей: Снегирев еле держится на ногах; теща похожа на каменную статую, и от нее веет холодом; тетя солидарна в чувствах с сестрой, но отчего-то оживлена и болтлива; чету Беспаловых одолевают скука и неприязнь; Рома, то ли не чувствуя общего настроения, то ли следуя собственным желаниям, пристает к матери с расспросами о том, пойдут ли они на следующих выходных в зоопарк; мать отвечает, что сходят, конечно, да, но – "Как здесь Надя?"; теща, устав от родственницы, тут же спешит ответить, что ничего страшного, справимся, идите и не волнуйтесь; Леша хочет спать и капризничает, но спать упорно отказывается, – в общем, та еще обстановка.