- Мы тоже, - вздыхала я. – Слушай, а у тебя нет чего‑нибудь… э–э… воды попить?
Нелля всё понимает и хохочет. Мы вместе хохочем. Потом она говорит:
- Знаешь, я тоже есть хочу, но боюсь что‑нибудь сама брать, жду, когда они придут.
- И сидишь голодная?
- И сижу.
- Поехали домой, поедим!
- Поехали!
Долгое время она никак не называла своих свёкров – ни мама–папа, ни по имени–отчеству. "Вы", и все. Впрочем, при ближайшем рассмотрении Сережкины старики оказались людьми по–своему добрыми и хорошими, просто другими, непохожими на наших. Постепенно они привыкли друг к другу, и когда появился на свет Антон, которого дед с бабой сразу неистово полюбили, моя сестра уже вполне освоилась и командовала всем распорядком жизни в этой семье.
Я вышла замуж через год после Нелли, и мне тоже пришлось первое время жить с родителями мужа и привыкать к совсем иному укладу и иным, чем были в нашей семье, отношениям. Например, свекровь, вернувшись из поездки в Москву, за руку здоровалась со свёкром и собственными двумя сыновьями (в том числе, моим мужем). Увидев это, я чуть не упала. Мы свою маму целовали, даже когда она просто приходила с работы, не то, что приезжала из Москвы. Но они были норильчане, совсем недавно выехавшие из Заполярья на большую землю, и, как видно, суровые условия Севера наложили на нравы в их семье свой отпечаток. Впрочем, очень скоро я приучила их всех при встречах и расставаниях целоваться не только друг с другом и со мной, но даже с моими родителями и сёстрами.
Случалось, мы с Неллей жаловались нашей маме на свою жизнь в чужой семье.
- А как же вы думали? Замужем так! – говорила нам мама, которая сама никогда не жила со свекровью.
Впрочем, и мы не стали, а чуть подросли наши дети, ушли от греха подальше на частные квартиры.
- Так что ж наш любимый зятёк не приехал дом посмотреть?
- Да ну его! – говорит Нелля. – Я хоть отдохну у тебя от них, от всех.
Она приехала с Кириллом. У этого мальчика огромные, грустные карие глаза, из‑за которых на него уже сейчас обращают внимание девочки, хотя лет ему всего 11. Нелля родила его поздновато, в 37, когда старшему, Антону, было уже 14 лет. Так получилось. Кирилла она любит со страшной силой, называет "жизнь моя" и говорит, что не представляет, что бы сейчас без него делала.
- Отдохни, сестричка, а то они тебя совсем замучили!
Жалко мне Неллю. Три мужика в доме, не считая собаки. На всех приготовь, всем постирай–погладь, и ни от кого никакой помощи. При этом она продолжает служить в своём УВД, между прочим, майор милиции.
- Светка Нелюшку больше всех любит, - ревниво замечает Женя.
- С чего это ты взяла? Я всех одинаково люблю, особенно тебя.
- И почему родители не остановились на мне? – задумчиво говорит Нелля. – Были б мы, Светка, с тобой вдвоём, как бы нам хорошо было, скажи! Так нет, народили ещё этих двух!
- Вот ты, Нелька, бессовестная. Нам же с Котей тоже жить хочется!
- Да? А мы при чём? У нас из‑за вас никакого детства не было, вечно вас нянчили.
- Ты меня нянчила? Ты меня била! – смеётся Котя.
- Тебя била, а Женьку нянчила.
- Женьку все нянчили.
- Котя меня не нянчила, она меня била, - говорит Женя.
- Я тебя била? Когда? Вот наглая!
- А помнишь, ты скатерть бархатную порезала и заставляла меня сказать, что это я, потому что мне ничего не будет, а тебе попадёт.
- Сколько можно одно и то же рассказывать?
- Нет, самое смешное было, - не унимается Женя, - как Котя учила меня кувырок делать. Ты, говорит, неправильно делаешь, смотри, как надо. Стала на кровать… А сама уже здоровая дылда была, и - бабах! Окно ногами выбила.
- Ну и что смешного?
- Ничего. Просто.
- Светка! Нелька! Бегите скорее! Там вашу Котю девчонки лупить хотят!
Мы срываемся с места и несёмся за дом, на поляну, но там никого нет, тогда мы, не сговариваясь, бежим к банковским домам и там, в глубине чужих дворов натыкаемся на стоящих тесным кольцом девчонок лет восьми–девяти. В центре кольца вся красная стоит наша Котя.
- А ну‑ка не трогайте её! – хором кричим мы с Неллей, и девчонки нехотя расступаются.
- А чего она обзывается?
- Я не обзывалась! Они сами! – орёт вмиг осмелевшая Котя.
Я хватаю её за руку и тащу в сторону нашего дома, Нелля сзади подталкивает её в спину, потому что эта говнюшка ещё и упирается.
- Попробуйте только её тронуть, получите! – грозит Нелля кулаком девчонкам из банковских домов.
С Котей вечно происходят какие‑то недоразумения.
Однажды Нелля идёт из школы и вдруг видит такую картину: возле трамвайной линии стоит наша Котя и разговаривает с незнакомым взрослым мужиком. И этот мужик, на вид очень подозрительный, придвинулся к нашей Коте довольно близко и что‑то ей такое внушает. А ей было лет, наверное, десять, и была она крепенькая, полненькая, с круглой мордашкой. Нелля как крикнет издали:
- Алка! А ну иди сюда быстро!
Котя глянула безмятежно и спросила:
- А чё?
- Я тебе сейчас объясню, "чё", - сказала Нелля, подбегая и беря её за рукав пальтишка. – А вам что от неё надо? – строго, как взрослая, сказала она мужику. – Идите своей дорогой, а то сейчас милицию вызову!
Мужик повернулся и пошёл. Нелля повела Котю домой, попутно уча её уму–разуму.
- Ты зачем с чужим дядькой останавливаешься? А вдруг это маньяк?
- Какой ещё маняк?
- Такой. Вот утащил бы тебя, тогда бы узнала, какой.
Котя у нас немножко увалень – спокойная, медлительная и очень обидчивая, чуть что – сразу в слезы. Она ходит на плавание и в цирковую студию. Папа мечтает вырастить из неё акробатку.
Вот она пытается продемонстрировать упражнение с предметом, который подбрасывается и ловится ногами лёжа на спине. Подходящего предмета в доме не находится, тогда она говорит Жене:
- Нам сказали, можно и сестру подкидывать, если другого ничего нет.
Женя подумала и говорит:
- Ага, хитрая! Сейчас опять что‑нибудь разобьёшь, а на меня свалишь.
Тут в проёме двери возникает соседская девочка Светка, она помладше Жени, маленькая и очень хрупкая.
- Светка, давай я тебя подкину, - предлагает Котя.
- А как это?
Котя объясняет. Светка влезает на стул, перебирается с него на её поднятые вверх ступни, усаживается, Котя делает невообразимый финт ногами, и бедная Светка с грохотом вылетает за дверь. Вечером к нам приходит Светкина мама тётя Вера, она демонстрирует нам её выбитый зуб и сломанный палец и говорит:
- До каких пор это будет продолжаться?
У Коти все не так, как у нас. И родилась‑то она семимесячной, не как все. И толстушкой в детстве была в отличие от нас с Неллей, худых и нескладных в этом возрасте.
- Ты слишком много яиц ешь, - говорили мы ей. – Потому ты такая толстая.
- Ну и что, - отвечала Котя. – Хочу и ем.
Яйца есть она могла утром, днём и вечером, жареные, варёные, сырые – всё равно. Тем не менее, годам к 16 неожиданно для всех вытянулась, постройнела и у неё прорезался голос (может, как раз благодаря усиленному употреблению яиц). Она забросила акробатику, стала носить длинные, прямые, распущенные по спине волосы и петь в вокально–инструментальном ансамбле одного НИИ, занимавшегося вообще‑то вопросами переработки газа. На эстраде восходила тогда новая звезда по имени Алла Пугачева, и песни из её репертуара шли на "ура", тем более Котя слегка на неё смахивала.
Но в отличие от Пугачихи музыкальная карьера нашей Аллы рухнула, даже не начавшись. После школы пыталась она поступить в музыкальное училище, но слишком усердно готовилась, сорвала голос и на прослушивание не пошла. На следующий год с голосом было все в порядке, и прослушивание она преодолела успешно, но срезалась на первом же экзамене, не сумев ответить на вопрос о новой, только что принятой в тот год Конституции.
После этого наша Котя обиделась на весь белый свет и даже надумала уехать из Краснодара куда подальше. Вместе с подружкой, которая тоже никуда не поступила, написали они письмо аж во Владивосток и стали ждать ответа. И вот проходит месяца три, и как‑то раз приходит она домой, а мама спрашивает:
- Так ты куда собралась?
Котя говорит:
- На танцы.
- Нет, куда ты ехать собралась? – говорит мама и показывает ей письмо на бланке управления "Востокрыбхолодфлот", в котором нашу Котю официально приглашают на работу, описывают все условия, и даже прилагают пропуск, поскольку Владивосток – город закрытый.
А она уже и думать забыла о том своём запросе. Стали они с мамой внимательно читать письмо и советоваться, и мама вдруг говорит:
- А что, доченька, может, и правда, тебе туда поехать? Хоть мир посмотришь. А чего тут сидеть, высиживать?
И она поехала.
Папа сначала это дело не одобрил и даже ругал маму, зачем она молодую девчонку одну в такую даль отпускает, но потом смирился, а впоследствии даже гордился Котей, говорил:
- У меня средняя дочка по заграницам плавает.
Плавала наша Котя на разных больших судах - спасателях, танкерах и так называемых перегрузчиках. Они подходили к плавбазе или к рыболовному судну, перегружали улов с его борта на свой и везли его в порт. Её судовая роль была – хлебопёк, хлеб она сама выпекла, а это вот что значит: встать в 4 утра, поставить тесто, дождаться, пока оно взойдёт, замесить, выложить в формы и поставить в печь, чтобы уже к завтраку подать на стол экипажу горячие, свежеиспечённые буханочки.
Лично я в жизни бы так не смогла, не потому даже, что работа физическая и трудная, а просто не могу я просыпаться в такую рань. К тому же, меня на море, как и в самолёте, сильно укачивает.