17
Объехав стоявшие у КПП машины, водитель приткнул "газик" к обочине, выскочил, отвязал ведро, рванулся к колонке и - застыл.
Травкин, Родин и Воронцов распахнули дверцы "газика", но выходить не решались, гадали, что за люди соседствовали с ними на 49-м километре и каким непостижимым образом люди эти могли попасть сюда. Над той же задачей бились и мозги первого года службы, солдатик растерянно оглянулся на пассажиров своих и попятился, ища у них защиты от неведомой опасности.
Лучшие легковушки штаба полигона разбросаны были у подножия холмика, на котором угощались водою какие-то важные гости, сидя за столиком, вынесенным из КПП, и сержант, чрезвычайно гордившийся тем, что именно на его долю выпала роль хозяина воды, потчевал ею гостей не так, как делал обычно, кружкою, а выставив ее в стеклянном графине, с тонкими стаканами, чтоб видна была голубоватая ее чистота. Гостей было трое, и крайним, ближе к колонке, сидел плотный мужчина в костюме, без галстука, и галстук, видимо, не был обязательным в его повседневной одежде, потому что рубашка была на "молнии". Ему давно перевалило за пятьдесят, маленький, несколько сплюснутый нос лишал мясистое лицо возможности определиться каким-либо емким словом, оно было просто усталым. Болезнь лежала на лице, давняя, чуть ли не многовековая. Рядом с ним в сладкой стариковской неге блаженствовал под солнцем яйцеголовый здоровячок. На той же скамеечке пристроился самый молодой, в пуловере. В степи сразу узнавались чужие - по одежде, по манере двигаться и осматриваться, узнавались безошибочно, как в Москве - прибывшие в столицу за покупками, как там же, в Москве, с одного взгляда определяются иностранцы, и эти, за столиком сидевшие и водой угощавшиеся, были иностранцами на полигоне, чужими, обладавшими большими правами, чем свои, и сидели они за столом так, будто на нем лежала красная до полу скатерть, будто не в степи они, под пылью и солнцем, а в зале торжественного заседания, в президиуме его. Воду мужчины постарше дегустировали маленькими глоточками, зато молодой залпом выпил стакан и сплюнул.
Пятнадцать или двадцать офицеров курили на вытоптанном пятачке, с любопытством поглядывая на того, что сидел с краю, - мясистого, плотного.
Наконец Воронцов понял, кто в тридцати метрах от них удостоен столь небывалого сервиса. Он выкинул из машины длинные ноги, посучил ими, сбросил туфли.
- Ну и носочки, - проворчал он. - Эта синтетика, скажу я вам... Никак - творцы ракетно-космической техники?
-- Они, - отозвался Родин, поскольку Травкин молчал.
- Этот... слева - Сергей Павлович?
- Он, Королев.
- Который Главный Конструктор?
- Ага.
Воронцов изловчился, подцепил пальцем носки, стянул их. Поставил ноги на землю, предварительно убедившись, что ни тарантулов, ни скорпионов поблизости нет. Брезглив был до удивления, хотя пора бы знать, что в марте нечисть эта днем прячется.
- А рядом с ним - фраер ушастый - кто это?
- Помрет - узнаешь. У него КБ по двигательным установкам.
- А шестерит кто?
- Из отряда космонавтов, Славой зовут.
- Ты-то откуда их знаешь?
- Утрясал делишки шефов. Я им и мальчик на побегушках, и доверенное лицо. С кем только не общался. Сергей Павлович - клиент весьма неудобный.
- И больной, я вижу.
- Не больной. Усталый. Ракеты вымотали его.
- Не ракеты, а срока...
- Шесть лет всего сидел.
- Намотали-то ему больше, поверь мне...
То ли хмыкнул предостерегающе Травкин, то ли кашлянул от волнения... Родин и Воронцов повернули головы - и уставились на водителя. Ведро давно уже выпало из его рук, солдатик расправлял складки стянутой ремнем выцветшей, но хорошо отстиранной рубахи. Восторженно-любовно смотрел он на того, о ком говорили его пассажиры, предвкушая миг, когда, возвратясь со службы домой, расскажет - матери, отцу, родным и двоюродным братьям и сестрам, теткам и дядям, знакомым и незнакомым, - расскажет о встрече с Главным Конструктором. Сам видел его! Собственными глазами! И он такой, каким описал его первый космонавт Земли Юрий Гагарин: широкоплечий, с добрым русским лицом, с хорошей русской фамилией. И мне, вашему сыну, вашему брату, вашему соседу, вашему знакомому, выпало счастье видеть этого человека в самой простецкой обстановке. И зовут его так: Сергей Павлович Королев!
- Опять мозоль, - горестно произнес Воронцов, переводя глаза на пальцы ног. - Чехи совсем распустились, в капстраны еще ничего дают, а как нам - сплошной брак... В июне тридцать восьмого его взяли, на квартире, сопротивление не оказывал. В Бутырке сидел.
- Донос? - прошелестел Родин.
- А как же... Не без этого.
- Беззаконие, значит... - весело констатировал Родин.
- Мне-то уж чернушки не лепи... "Беззаконие"... Чтоб при Coco Джугашвили - закон нарушали?.. Да ни один опер не мог чихнуть без разрешения сверху. Все было в полном соответствии с законом.
- Закон не может вводить беззаконие!
- Эк тебя разобрало... Это он тебе таким кажется - закон. А ты смотри на закон глазами той эпохи. Историку - и не знать о принципе историзма...
- Отлично знаю. Железное правило: измеряй предмет только той линейкой, что сделана из материала предмета, иначе ошибка неизбежна.
- Верно.
- Что я и делаю сейчас. Ибо иной линейки, чем нынешняя, у меня быть не может!.. Ладно, с принципом историзма покончено. Что дальше-то? Ну, Бутырка, - нетерпеливо напомнил Родин.
- А что могло быть дальше вообще?.. Отвесили червонец плюс по рогам пятерик.
- По рогам - это что?.. Ты нормальным языком говорить можешь?
- Я и говорю нормальным языком. Поражение в правах на пять лет после отбытия заключения. Судила Военная коллегия Верховного Суда, статья 58-я, пункты 7, 8, 9, 10, 11, 17, 18, по-божески отвалили, червонец в те времена давали запросто, как жетон в раздевалке. Он, Королев, вообще везучий. В сороковом году отправляли его с Колымы обратно, в Москву, так он на транспорт опоздал, заболел, а транспорт - утонул. Человеку везло всю жизнь.
- А чего его отправляли обратно?.. Оправдали? Освободили? - спрашивал Родин с каким-то затаенным торжеством, и что-то истерическое пробулькивало в вопросах его.
- Освободили?.. Как бы не так, срок-то не отбыл... Туполева освободили, с Соловков привезли в Москву "Ту-2" доводить; Туполеву конструкторы были нужны, вот и Королев понадобился. Под конвоем творил, в Вешняках всем лагерникам барак отвели. Да недолго длилась малина. Приехал как-то кум, поговорил с Королевым и добавил ему червонец.
- Себе, себе противоречишь, Воронцов. Кум добавлять не может, добавляет коллегия. Нарушил все-таки закон кум твой.
- Кому другому говори... - начал злиться Воронцов. - По закону все делалось. Кум на допрос приглашал другого опера, вместе они выслушивали заключенного, и, что бы тот ни говорил, все подпадало под антисоветскую агитацию, то есть еще червонец.
- Значит, я правильно понял: сидишь не дышишь - червонец, разок дыхнул - еще червонец.
- Правильно понял, наконец-то, а то хилял за чистодела. Но формально ты прав, коллегия добавила червонец, а потом еще восемь... или сбросила с червонца два года, не помню уж. Вкалывал он в Омске, заместителем начальника цеха авиазавода, потом в Казани, по специальности своей, главным конструктором АРУ, авиационной ракетной установки, на "Пе-2" ставили ее... потом... - что потом?.. - да, испытывал высотный истребитель.
- Освободили уже все-таки?
- Это за что освобождать-то его?.. Немцы его освободили.
- Немцы?.. Казань, что ли, немцы взяли?
- Тоже мне - историк... Немцы завершили испытания ФАУ-2, тут уж наши спохватились, бросились своих ракетчиков искать - в лагерях и тюрьмах, разумеется, в самых надежных местах, это госбанк можно ограбить, сберкассу взять, а человека с нужным для государства интеллектом из тюрьмы не похитишь. Ну и Королева нашли. В июле сорок четвертого года - постановление Президиума Верховного Совета о снятии судимостей и досрочном освобождении. Все по закону.
- И что - правительственная телеграмма в Казань? Извинения, цветы, оркестр?
Воронцов выплюнул на землю сигарету.
- Ты меня доведешь, Родин, своими играми в Незнайку... Для казанской тюрьмы особого назначения Указ Президиума - бумажка. Документ для тюрьмы - постановление НКВД о досрочном освобождении. Через две недели после Указа освободили... Вот и все. Не веришь - ступай на Лубянку, там есть один экземпляр уголовного дела, как Почетную грамоту хранят.
- Зайду! Обязательно! - пообещал Родин. - Убежден, что там, на Лубянке, все есть, блюдечко с голубой каемочкой тоже! - Он осекся, заговорил вкрадчиво, нежно: - Интересно, из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Ведь доносили не для того, чтоб въехать в освободившуюся квартиру. Какой-то ведь политический и технический смысл был?!
Воронцов поддел ногами носки, взял их в руки, сполоснул в воздухе, стряхивая песок.
- Был смысл. - Видимо, этот вопрос он задавал и себе. - Поцапались две группы ракетчиков, до тридцать седьмого года жили мирно, в разных городах, Москве и Ленинграде, произошло слияние - и началось!.. А в стране с единой идеологией должна быть и единая техническая доктрина: либо ракеты на твердом топливе, либо на жидком - третьего не дано. И закон стал на сторону тех, кто создавал "катюши".
- Ве-ли-ко-леп-но! - Родин вскинул руки. Но в "газике" не размахаешься, Родин ходуном ходил. - Может быть, ты знаешь, где эта группа, создавшая грозное оружие и, следовательно, обласканная законодателями? Где?
Давно уже подкосились ноги у солдатика, он сидел на земле, внимая каждому слову, и на лице его выражалась мука, будто ему рассказывали о последних минутах матушки.