История с горьким опытом Первой республики, послужившая уроком для основателей республики Второй, является лишь частью истины. Известно, что сами основатели принадлежали к поколению, которое сформировалось (факт в истории в высшей степени необычный, если не сказать - единственный в своем роде) под воздействием пяти различных политических и государственных систем: Габсбургской монархии, Первой республики, Австрийского корпоративного государства, нацистской Германии и, наконец, Второй республики. Этот опыт естественным образом пробудил глубокое недоверие к любой попытке однозначно определить нашу суть, сформулировать, чем мы, собственно, являемся. Поэтому все основные постулаты Второй республики были связаны со стремлением подчеркнуть, чем мы не являемся: "То-то и то-то никогда не должно повториться, а того-то и того-то мы никогда не допустим!" И каждый раз, когда принималось какое-либо конкретное решение, на практике оно превращалось в собственную противоположность. Проводят, к примеру, "денацификацию", но многие нацистские законы продолжают оставаться в силе. Проводят денацификацию, но при этом откровенно заигрывают с бывшими нацистами, чтобы получить их голоса на выборах. Странам антигитлеровской коалиции гордо демонстрируют австрийских коммунистов, боровшихся с нацизмом, и одновременно устраивают травлю австрийской компартии. Отвергают всякую роль габсбургской монархии как исторического источника австрийского самосознания, но тут же принимают законы в духе Габсбургов. И так далее, и тому подобное.
Государство было все же основано, и подобную стратегию "Или - или, а также" можно было бы счесть проявлением конъюнктурно-политического прагматизма. Однако государство еще не было суверенным. И изучение пути к этому суверенитету позволяет констатировать, что лавирование между противоположностями, аморфная позиция в отношении исторических противоречий, страх перед однозначным политическим самоопределением, проистекающий из глубоко укоренившегося страха перед историческими переменами, стали фундаментом независимости Австрии и, тем самым, основой для любых дальнейших политических действий вплоть до сегодняшнего дня. Принцип "Или - или, а также" имел в своем основании определенную систему и одновременно стал основой для системы политической.
Для достижения государственной независимости было необходимо подтверждение того, что австрийцы являются самостоятельной нацией. Только тогда можно было бы считать стремление к государственному суверенитету обоснованным, а любое подозрение в желании присоединиться к Германии - несостоятельным.
Насколько мне известно, Вторая республика является единственным национальным государством, решившимся заявить о становлении особой нации, к тому же (и это, действительно, уникальный случай) по причинам преимущественно внешнеполитического характера. С внутриполитической точки зрения не было особой необходимости объявлять себя самостоятельной нацией. Еще в 1956 году по результатам опроса населения 46 % граждан придерживались мнения, что австрийцы "относятся к немецкому народу". Можно себе представить, насколько выше был процент за десять лет до этого опроса, еще до начала массированной пропагандистской кампании в пользу национальной самостоятельности. Тезис "мы - самостоятельная нация" поначалу означал, таким образом, в переводе с австрийского на немецкий не что иное, как следующее: "Можем ли мы себе позволить быть свободными?"
Для получения подобной свободы Австрия не полагалась лишь на дипломатическую ловкость, а предпочла мобилизовать все свои ресурсы. Хотя в этом нет ничего необычного, все же та форма, в которой это происходило, обнаруживает еще одну специфическую черту становления австрийской нации: в 1946 году узкий круг лиц из австрийского правительства (федеральный канцлер, вице-канцлер, министр внешних сношений и министр внутренних дел) приняли решение о вывозе на Запад самых ценных произведений искусства из сокровищниц всех венских музеев. Основанием для подобной акции, согласованной с западными союзниками, было опасение, что Советский Союз попытается присоединить советскую зону оккупации в Австрии к Восточному блоку и таким образом разделит Австрию на части. В этом случае австрийское правительство в изгнании могло бы путем продажи вывезенных художественных сокровищ получить в свое распоряжение достаточный капитал, "чтобы иметь возможность представлять и отстаивать национальные интересы Австрии во всем мире". Произведения икусства сначала доставили в Швейцарию под предлогом, что они будут там показаны на выставке в знак благодарности за помощь в послевоенный период. Потом в составе передвижной выставки их отправили по Западной Европе, а затем, наконец, в США, откуда экспонаты вернули лишь в 1954 году, когда уже было известно о предстоящем заключении государственного договора о нейтралитете. Эта история показывает, что Австрия еще прежде, чем стать нацией в политическом смысле, уже была нацией в культурном плане: она осознавала существование своего национального культурного богатства, а также была готова использовать его в качестве материальной основы для создаваемого национального государства. Упомянутые действия тогдашнего правительства были не только чрезвычайно дальновидными. В вынужденных метаниях от идеи культурной нации к идее нации государственной и обратно уже были заложены все характерные черты национальной идеи и национального самосознания, которые впоследствии сформируются в Австрии.
Пример становления Австрии как национального государства после 1945 года позволяет в концентрированном виде представить неразрешимые австрийские противоречия, иначе говоря, увидеть то, как именно отказ от разрешения противоречий, метания от одного противоречия к другому и попытки избежать всякой однозначной позиции явили собой оригинальное и очень "австрийское" решение.
Как известно, существовало, да и сейчас существует два "классических" определения нации: одно сформулировано в рамках немецкой романтической традиции, понимающей под нацией главным образом языковую и культурную общность, другое - в духе французской революционной традиции, в соответствии с которой нация есть не что иное, как государство, образованное на основе коллективного стремления обеспечить каждому отдельному члену общества гражданские права и свободы.
Разумеется, немецкое понятие нации само по себе было неприемлемо. Поэтому ставка была полностью сделана на французскую идею нации: пропагандировалась идея австрийской нации, образованной в основном коллективной волей населения, стремящегося к свободе и независимости. Вместе с тем, принимая во внимание необходимость в пропагандистских целях еще явственней отмежеваться от Федеративной Республики Германии, вновь обратились и к немецкой идее нации, правда, лишь для того, чтобы обратить ее против немецкого влияния: в ход пошли утверждения о культурных особенностях Австрии в противовес Германии - аргумент, который на внутриполитическом уровне был сформулирован как "различие менталитетов" и подкреплен распространившимся в Австрии после 1945 года неприязненным отношением к "пифке".
Политики использовали подобное антигерманское настроение, пропагандируя идею австрийской нации, культурное своеобразие которой, по их мнению, исторически сложилось на основе слияния многообразных культурных импульсов, исходящих от бывших стран австрийской короны, одновременно игнорируя проживающие в Австрии национальные меньшинства и выбирая в качестве основы национального своеобразия немецкую языковую общность. Языку и истории отводилась ведущая роль в определении национального самосознания, при этом предпринимались неустанные попытки очистить это вымученное национальное самоощущение от опасных языковых и исторических коннотаций: пропаганда "австрийской нации" по возможности избегала прилагательного "национальный", чтобы ненароком не оказаться в сомнительной близости к пропаганде идеи великой Германии (в высшей степени поучительно было бы проследить за связанными с этой темой языковыми уловками и ужимками в правительственной газете того времени "Нойес Эстеррайх"), а апелляция к великой австрийской истории последовательно исключала любой критический анализ всего, что было сохранено современной австрийской действительностью и отдельными австрийцами из нацистского прошлого.