- О да! - хохотнул Грефе, - Ему, бедняге, тогда здорово поцарапали морду. Впрочем, он был совершенно непричастен, я уверен. Нападение каких-то парашютистов-диверсантов - скорее всего, англичан, связанных с польским сопротивлением. Ну а Крюгелю просто повезло: он сейчас попивает где-нибудь виски, закусывая сандвичами. Я неспроста замечал его внутреннюю настороженность - это наверняка был зашифрованный английский агент.
- Может быть… - согласился Ларенц, - Но то, что оберст Крюгель входил в офицерскую оппозицию, в число заговорщиков против фюрера, - ото абсолютно достоверно. Он ловко ушел от возмездия. Впрочем, скажу вам по секрету, герр доктор, Ганс Крюгель и сейчас числится в розыскных списках гестапо.
- Плевать ему на это! - рассмеялся Грефе. - Хотел бы я сейчас быть на его месте. Нет, Ларенц, вы уж не спорьте: Крюгель был толковый малый, я лично уважал его. Хотя бы за то, что с ним можно было распить бутылку и непринужденно поболтать. А вот вы, Ларенц, непьющий, и это очень плохо. Это усложнит вам жизнь там, по ту сторону, где деньги и виски играют решающую роль. Право, Ларенц, отбросьте к чертовой матери свою чопорность и хлопните стаканчик спирту! За наше с вами деловое сотрудничество. Не желаете? Ну а я хлопну. Прозит!
Назавтра, уже в дороге, штандартенфюрер Ларенц тщательно обдумывал ночной разговор. Ясно было главное: ракетчик Фриц Грефе проявил недвусмысленный интерес к деловому контакту. Подоплека, мотив этого интереса были тоже понятны. Они нужны друг другу: это выгодно доктору Грефе и не менее выгодно ему, Ларенцу. Одно дело продавать товар втемную, оказавшись в положении "кота в мешке", и совсем другое - через менеджера, имеющего имя, известного в определенных кругах на Западе (а доктор Фриц Грефе - один из ближайших и давних соратников фон Брауна, - конечно, уже привлек внимание некоторых западных фирм).
Можно ли верить этому толстяку выпивохе, не надует ли он в решающий момент? Вот в чем вопрос…
Ну что ж, благоразумие, осмотрительность всегда были ведущими качествами Макса Ларенца, его неизменным жизненным стилем. Надо только твердо придерживаться его и сейчас. Присовокупив к этому еще и осторожность.
Совету Грефе штандартенфюрер внял, однако действовать решил все-таки по-своему: не стал сокращать число машин. Нет, он не боялся того, что отсюда, из Низерзаксенверфена, могут донести в Берлин о неточном исполнении Ларенцем предписания фюрера: в конце концов, ему была предоставлена определенная самостоятельность в выборе средств и методов действий. Он полагал, что от громоздкой трубы, которую представлял собой корпус ракеты, можно избавиться в любой момент на пути к Альпам: сбросить ее в реку или на худой конец просто взорвать. (Ларенц приказал шарфюреру Мучману взять с собой ящик мощных противотанковых мин "теллер", они могли сгодиться и в других случаях.)
На следующий день после выезда штандартенфюрер убедился, что, пожалуй, несколько преувеличил возможные трудности маршрута: автострады были в неплохом состоянии, пробки случались довольно редко, так как на всех узловых пунктах, на переездах, у мостов стояли заставы из берлинского особого полка полевой жандармерии - ведущие на юг эвакуационные трассы были взяты под контроль дорожной полиции и войск СС. Желтый спецпропуск Ларенца действовал магически, его колонну всюду пропускали вне очереди.
За Дунаем у Ингольштадта начались знакомые, уже полузабытые Ларенцем, живописные пейзажи Южной Германии, а после Мюнхена, который они проехали ночью, стало чувствоваться дыхание уже недалеких Альп: в кабину врывался ветерок, пахнущий неповторимой горной свежестью. Он напомнил штандартенфюреру далекую бесшабашную молодость: ночные кутежи, вперемешку с выездами на внезапные акции, петушиная непримиримость и беспричинные ссоры с друзьями, вечное нетерпение и жажда опасных схваток - да, у них, молодых штурмовиков, был-таки огонек в крови, против этого ничего не скажешь… Теперь он, Ларенц, возвращается снова туда, откуда начинал своей боевой путь, опасный, как тропа на горной крутизне, - к благословенному Берхтесгадену, "Бергхофу" - "гнезду фюрера", к повитому дымкой времени Высокому Геллю.
Что это: случайное совпадение или роковой каприз судьбы, прихотливо замыкающий громадный - в целых десять лет, и каких лет! - жизненный круг?..
Несмотря на то что рейд в целом проходил успешно, штандартенфюрера не покидало чувство постоянного беспокойства, особенно его тревожили военнопленные. Во время каждой очередной стоянки он лично проверял устроенный в кузове пятой машины фанерный фургон, где вповалку располагалась рабочая бригада. У русских, вчерашних полутрупов, были теперь довольные, даже веселые лица - это внушало подозрение. Ларенц не сомневался: пленные замышляют побег. Следовало предпринять меры, чтобы не остаться в пункте выгрузки без всякой рабочей силы.
Вечером южнее Зальцбурга, когда уже начались предгорья, а впереди, в закатных лучах, кроваво алели снеговые вершины Альгейских Альп, Ларенц велел сделать привал. Затем он приказал шарфюреру Мучману построить на лужайке пленных и произвести тщательный обыск в фургоне, обыскать каждого пленного. У одного из них был обнаружен нож, у другого - увесистый обломок железного прута; обоих штандартенфюрер расстрелял лично тут же, на месте.
Затем пленных заставили перенести фургон на четвертую машину, а пятый "христофорус" вместе с грузом и трупами двух расстрелянных пленных по приказу Ларенца сбросили в горную реку Зальцах - штандартенфюрер лишь теперь убедился, что машина эта действительно станет обузой на узкой дороге.
Охрану пленных в пути возглавил шарфюрер Мучман, и не в кабине грузовика, где он до сих пор просиживал штаны, а в кузове, рядом с двумя охранниками-эсэсовцами. "Пусть несет, болван, личную ответственность, а не валяет дурака", - решил Ларенц.
И все-таки предчувствие не обмануло его: этой же ночью на бивуаке у первого перевала пленные совершили побег. Ларенц, проснувшись, выскочил из кабины, словно ошпаренный: вокруг трещали автоматы, а справа по склону, среди камней, в багровом пламени ухнуло две гранаты. Это был настоящий бой.
"Неужели партизаны?!" - панически подумал штандартенфюрер, плашмя падая на землю, мокрую от недавнего дождя. Выхватил парабеллум, дважды, не целясь, выстрелил в темноту. Выстрелы сразу отрезвили: что же произошло, черт побери…
А произошел побег, причем пленные совершили его без помощи каких-либо партизан. Оказывается, они прибили насмерть обоих охранников, оглушили Мучмана и, вооруженные двумя автоматами, ушли в лес. Это Мучман, придя в себя, открыл по ним огонь, а они ответили автоматными очередями, да еще захваченными гранатами. Под один из взрывов и попал выскочивший с перепугу из кабины шофер. Итого - три трупа…
Ларенц осветил фонариком разбитое лицо шарфюрера Мучмана, крепко выругался - этот кретин наверняка проспал нападение. Впрочем, штандартенфюрер винил и самого себя - не сумел перехитрить русских. Он приказал заводить моторы и немедленно трогаться в путь - оставаться здесь было опасно, русские могли организовать налет.
В некогда тихом курортном городке Бад-Ишле царило настоящее столпотворение: узкие улочки оказались забиты автомашинами, танками, горно-егерскими пушками. Не задерживаясь, автоколонна Ларенца двинулась дальше, в расположенный в этой же долине в двадцати километрах Бад-Аусзее. Здесь штандартенфюрер нанес визит начальнику гарнизона генералу Фабиунке и, заручившись его поддержкой, решил дать своей команде полный ночной отдых перед завтрашним финалом - разгрузкой и всем, что с ней было связано.
Вечером Ларенц уединился с шарфюрером Мучманом для последнего детального инструктажа. Конечно, теперь после бегства пленных, цепочка исключения значительно упрощалась, тем не менее от Мучмана зависело многое. А он, к сожалению, еще не совсем оправился после вчерашней ночной "побудки".
Однако, выслушав Ларенца, шарфюрер буркнул хрипло и уверенно:
- Яволь!
Из-под окровавленного бинта глаза его светились такой тяжелой злобой, что Ларенц оставил всякие сомнения. Можно было лишь представить мстительное наслаждение, с которым станет Мучман завтра всаживать пулю за пулей в охранников-эсэсовцев, оказавшихся малодушным дерьмом - они ведь из трусости не вылезли даже из кабин, когда пленные избивали их несчастного начальника!
В конце концов, Ларенц не очень-то и расстраивался по поводу ночного побега пленных. Черт с ними - каждому свое. У него под рукой будет девять человек (четыре шофера и пять эсэсовцев). Этого вполне достаточно, чтобы разгрузить "христофорусы". Ну а вместо пленных недостающее звено в цепочке займут шоферы. Только и всего.
Разгрузка на другой день прошла успешно. Даже с приятной неожиданностью: пожилой адмирал - начальник испытательной станции на Топлицзее любезно предложил Лaренцу автокран и паром из спаренных лодок. (Адмирал буквально затрепетал и порозовел от волнения, прочитав личное предписание фюрера.)
Штандартенфюрер наблюдал за всей операцией со стороны, с заросшего ивняком прибрежного бугра. С помощью буссоли он тщательно фиксировал место, где опускались под воду тяжелые контейнеры, и наносил на топографическую карту заветные крестики. Настроение у Ларенца было приподнятое: он знал, что именно сейчас у этого синего озера, зажатого скалами, переживает звездный час своей жизни. Благословенные минуты, когда не волнует прошлое и ничуть не тревожит будущее, когда залитый солнцем окружающий мир не кажется, а воочию становится твоим, лично тебе принадлежащим. Он завершал первое, трудное и противоречивое "кольцо жизни", чтобы подняться на новый ее виток, который виделся в спокойном серебристом сиянии, как это лежащее у ног озеро.