Непонятны были ему, бывалому мужику, все эти дела с шинелями и с молоком… Ведь не какие-нибудь судомойки-кухарки, а сами эсэсовцы подают, и не гаркают, а с вежливым "немен зи" (берите, дескать!). То, что не от доброты или жалости, а по надобности они так делают - это ясно. Не одень сейчас ребят, не подкрепи, они и лопаты не подымут. А через час-другой вообще с ног свалятся. Стало быть, тут простой расчет.
Но вот вежливость охранников-душегубов при чем? Тоже ясно - начальство так приказало. А зачем?
Однако самое странное началось потом, когда они приступили к расчистке заваленной кирпичами автомобильной стоянки. Охранники не кричали на них, не били, не подгоняли, более того, вообще, казалось, не обращали внимания на работающих пленных. Сели в уголок, в безветрие на солнышке, поставили автоматы между ног, прикурили сигаретки и принялись играть в солдатского "дуралея", поочередно выбрасывая пальцы.
У Савушкина аж спина вспотела, заныли ломаные ребра от дурного предчувствия: к нехорошему идет. Может, охранники на побег их провоцируют? "А ведь если не провоцируют, случай для побега в самом деле очень даже подходящий, - чувствуя озноб от волнения, сообразил старшина. - Лучше и не придумаешь. Кому-нибудь из ребят велеть спихнуть с крыши гаража вон ту бочку, чтобы загремела, а в этот момент лопатами прибить эсэсовцев, и порядок. Два автомата у ребят - дело нешуточное, уже можно будет вести огневой бой, идти на прорыв".
Савушкин распрямил спину, огляделся, оценивая окрестность. И сразу понял: пустой номер… Вокруг городка двойное проволочное заграждение под током, за ним - минированная полоса (видны таблички: "Минен"); выход только через центральные ворота, а там целая орава эсэсовцев (комендатура рядом). Вот если бы броневик прихватить…
Потом старшина искоса пытливо оглядел своих ребят, каждого оценивая в отдельности, и грустно вздохнул: нет, ни с броневиком, ни даже с танком дело не выгорит. Кроме Атыбая, сплошь доходяги. Их не в бой вести, а в лазарет класть - на длительное усиленное питание.
Вот если бы им всем здесь, на свежем воздухе, дня три-четыре побыть, поработать, да еще при хорошей пище, тогда можно всерьез подумать насчет побега. А сейчас пока - не резон…
В обед пленных накормили тут же, на рабочей площадке: солдат-эсэсовец приволок бидон отличной гречневой каши. У Савушкина каша в горле застревала - это уже было слишком! Что же они задумали, черные живодеры, зараза их разрази?.. "В конце концов, ладно, - успокоился он. - Пускай кормят, пускай дают отдохнуть. Они свое замышляют, а он будет готовить свой план. Посмотрим, кто кого объегорит".
Во второй половине дня вовсе потеплело, солнышко припекало спины, от ближнего палисадника, от земли, даже от нагретых кирпичей, одуряюще пахло весной. Голубовато-зеленые дали курились теплынью, искрились до рези в глазах. И странно было видеть на этой земной, бьющей ключом благодати тощие фигуры пленных, их пепельные лица, будто тронутые подвальной плесенью. "Вроде картофельных заморышей, прости господи! - с жалостью сравнил старшина. - Тех хилых, немощных, что по весне выбрасывают из погреба от проросшей картошки…"
К охранникам подошел какой-то немец - кряжистый, немолодой уже, с заметным брюшком, перетянутым офицерским ремнем. ("Видать, из интендантов", - смекнул Савушкин, заметив на погонах фельдфебельские лычки). Фельдфебель поговорил о чем-то с эсэсовцами и направился к работающим пленным, стал приглядываться к каждому, словно прицениваясь. Возле Егора Савушкина остановился, ткнул пальцем: "Дизер!" Караульный согласно кивнул, и фельдфебель жестом позвал за собой бригадира.
"Что ему от меня надо? - недоумевал Савушкин. - Наверно, понадобилось тяжесть какую-нибудь поднять, вот и выбрал кого покрепче. Только какая от меня помощь при ломаных-то ребрах? А отказываться нельзя - не станешь же объяснять ему, дьяволу пузатому…".
Фельдфебель провел его через пролом в стене, потом по асфальтированному наклонному съезду они спустились в подземные гаражи. Тут в полной исправности, сияя лаком и стеклом, стояло больше десятка различных автомашин, главным образом грузовиков ("Вишь куда припрятали, ироды! Никакая авиабомба не прошибет!").
В дальнем конце гаража подошли к пятнистой камуфлированной легковушке, у которой был открыт капот и почти полностью разобран мотор: лоснящиеся маслом детали лежали рядом на полу, на брезенте.
"Может, собирать мотор заставит? - прикинул старшина. - Так я же в технике ни бельмеса не смыслю. Однако придется порекомендовать ему Атыбая Сагнаева, тог авиационным механиком служил. Еще с довоенной подготовкой".
Фельдфебель принес ведро керосина, бросил туда замасленные детали и показал Савушкину, покрутил пальцем: дескать, давай мой.
А сам залез в кабину и, оставив раскрытой дверцу, включил радиоприемник. Сквозь треск донеслись русские слова, потом совершенно отчетливо послышался знакомый голос московского диктора, читавшего сводку Информбюро…
Савушкин испуганно огляделся: нет ли поблизости охранника? Три дня назад в одной из штолен прихватили и повесили шестерых пленных только за то, что они слушали Москву у раздобытого кем-то самолетного радиоприемника…
Что замыслил пузатый фельдфебель? Кто он и зачем, собственно, привел сюда Савушкина? Ведь эти гайки-шестерни он мог без труда помыть и сам. Или он решил дать возможность бригадиру послушать московскую сводку, чтобы тот потом пересказал ее остальным пленным? А толку от этого? Ведь каждому, даже этому фельдфебелю, ясно, что эсэсовцы живыми никого из пленных все равно не оставят…
Как ни говори, здорово! Наши уже на территории Германии! А вдруг выбросят к концлагерю советский десант или организуют танковый прорыв и к чертовой матери снесут бараки охранников, отутюжат эсэсовцев гусеницами, разворотят в прах проклятую Адову гору?
Фельдфебель курил сигарету, посмеивался, а сам зорко, настороженно наблюдал за входными воротами в гараж. "Нет, - подумал Савушкин, - с охранниками-эсэсовцами он не связан, и провокации тут нет. Иначе зачем бы ему опасаться? Впрочем, кто их знает, немцев…".
Когда радиопередача закончилась, фельдфебель, выключив приемник, вышел из машины и протянул Савушкину сигарету. Старшина не отказался, но и закуривать не стал, спрятал сигарету: вечером можно будет пустить до кругу на всю бригаду. Немец рассмеялся, хлопнул Савушкина по плечу и сунул ему в карман всю пачку. Пригнувшись, тихо произнес:
- "Ростов-Дон".
Савушкин продолжал невозмутимо шуровать палкой в ведре, будто ничего и не слышал. Хотя внутренне вздрогнул: это был пароль подпольной организации "Хайделагера". Пароль БСВ - "братства советских военнопленных".
- "Ростов-Дон"! - громче повторил фельдфебель.
Савушкин недоуменно поднял лицо, развел руками:
- Не знаю… Я там, значица, не бывал. Не служил, не воевал.
Немец сердито засопел, крупный нос его порозовел от раздражения.
- Не валяйт дурака, старшина! - произнес он на ломаном русском языке. - Ты биль председатель БСВ на "Хайделагер". У меня нет час для перепирайся.
- А в чем дело? - прищурился Савушкин.
- Дело твоя жизни. Ваших товарищей тоже. Всех.
- Ну-ну, интересно…
Фельдфебель присел рядом на корточки и, делая вид, что протирает насухо только что промытые шестерни, стал объяснять, немыслимо коверкая слова. Впрочем, Савушкин сумел понять: ему и его бригаде предстоит на днях длительное путешествие. Расчистка развалин - придуманная эсэсовцами ширма. На самом деле их хотят основательно проветрить на свежем воздухе, подкормить и поднять на ноги перед дальней дорогой и предстоящей работой. Они станут особой рабочей командой (зондерарбайтс коммандо). Здесь будут грузить, а там разгружать. Там - это, значит, в Альпах. Они будут сопровождать автопоезд из пяти машин с секретной ракетной техникой. После прибытия в пункт назначения и разгрузки машин вся бригада подлежит уничтожению…
- Это как же так? - не на шутку встревожился Егор Савушкин.
- Вас будут расстреляйт, - пожал плечами фельдфебель. - А может, повешайт, Я этого не знай.
Савушкин задумался. Странным было услышанное!.. Начиная с пароля - откуда мог знать его немец? Но ведь знал! А с другой стороны, никакого подвоха не чувствовалось: просто человеческое предупреждение. Да и кому нужна игра всерьез с десяткой полуживых высохших от голода военнопленных, за жизни которых даже охранники не поставят и ломаного гроша? Поверить или не поверить? Но ведь немцу-то никакой выгоды от этого - ни в том, ни в другом случае! Как говорится, ни жарко ни холодно.
Ежели корысти нет - надо верить.
- Ладно, - кивнул Савушкин. - Я не знаю, кто ты есть, а спрошу - все равно не скажешь. Да и не в этом дело, вижу: ты человек. Спасибо, друг-товарищ. Вот ответь-ка мне лучше: помочь ты нам сможешь?
Немец снял пилотку, задумчиво поерошил рыжую шевелюру. Усмехнулся:
- Буду постарайся. Авось поможем. Так русский Иван говориль?
Через час фельдфебель отвел Савушкина обратно в бригаду. По дороге строго предупредил: никому ни слова!
Предсказания автомеханика-фельдфебеля вскоре стали сбываться: на третий день бригаду Савушкина, уже несколько окрепшую на наружных работах, перевели в казарму, сводили в баню, постригли и выдали поношенное, но еще крепкое советское обмундирование.
А потом с расчистки направили на работу в гараж, где готовились к дальнему рейсу мощные дизельные "христофорусы" с платформами-прицепами. Здесь же проводились ежедневные и тщательные погрузочно-разгрузочные тренировки под руководством мордатого угрюмого шарфюрера.