А где-то на западе, под Жилиной и Остравой, шли упорные бои, ветер доносил оттуда запах гари.
Уже со следующей ночи Ефросинья стала летать на задания.
А еще через два дня ее вызвал полковник Дагоев. Вместо приветствия сказал хмуро:
- Прибыла, а почему-то прячешься. Нэ докладываешь.
- Я доложила комэску, - сказала Ефросинья. - Как положено по уставу.
- По уставу… Ишь ты, заговорила! - хмыкнул Дагоев, потом отчего-то передумал сердиться, даже улыбнулся. - Ну хорошо, Просэкова, не будэм. Как командир, я тебя поздравляю с выздоровлением и возвращением в полк. Сердечно поздравляю. А теперь иди сюда к карте и получай боевое задание. Очень срочное и очень ответственное.
Завтра предстоит лететь во Львов, объяснил Дагоев. Исходя из расчета полетного времени - три часа в один конец маршрута, надо в светлое время успеть слетать туда и вернуться с наступлением темноты. Потому что пассажира, которого она сюда доставит, нужно будет той же ночью переправить дальше, то есть на запад. Но это надлежит решать другим летчикам, ее задача: привезти важного пассажира в полк, не растрясти, не уболтать и, боже упаси, не подвергать его жизнь какой-либо опасности. Командование выделило на задание самого опытного летчика, каким является лейтенант товарищ Просекова. Ну ясно почему: учитывая трудный горный маршрут, весьма сложные метеоусловия и т. д. А главное - особую ответственность самого задания.
- Он кто? Наверно, генерал? - поинтересовалась Ефросинья.
- Нэ знаю, - пожал плечами Дагоев. - И между прочим, тебе знать нэ советую. Этот человек идет но линии совершенной секретности. Поэтому ни о задании, ни о полете - никому ни слова. Даже своему мотористу. Понятно?
- Так точно!
4
Штандартенфюрер Ларенц не был настолько наивен, чтобы не понимать всю опасность неожиданной и, казалось бы, обворожительной улыбки фортуны. Он отлично знал из практики, что по мере приближения к так называемым "высшим эшелонам власти" стремительно надает цена каждой человеческой жизни из числа обслуживающего персонала, людей второстепенных, играющих роль марионеток вокруг сильных личностей. С того момента как только они становятся "носителями тайны", их берут под постоянное наблюдение. Стоит кому-либо из них оступиться, сболтнуть лишнее, помешать или оказаться ненужным, их тотчас немедленно убирают с арены, попросту ликвидируют. Впрочем, это приходилось делать не один раз и самому Ларенцу…
Теперь ему предстояло, тоже самому, нацепить на себя пресловутую фатальную личину носителя тайны. Причем на таком уровне, где хрупкая грань между жизнью и смертью, вообще слаборазличимая в это безжалостное, кровожадное время, исчезала и размывалась, а попросту говоря, этой грани вовсе уже не существовало.
Стоило лишь Ларенцу переступить порог кабинета обергруппенфюрера Фегелейна…
И он переступил с легким сердцем: в конце концов, у всех у них, обитателей колоссального подземного бункера, одно одинаковое будущее. Правда, с очень незначительными вариациями. Почему бы не попробовать свой личный вариант, не испытать судьбу? Он ведь пока почти ничего не терял.
В отличие от Гюнше, обергруппенфюрер Фегелейн начал без лишних предисловий, не вдаваясь в сентиментальные воспоминания. Усадив Ларенца за стол, запер на ключ тяжелую бронированную доверь, отключил телефон и сказал:
- Я давно тебя разыскивал, Макс. Но ты неожиданно объявился сам. И это, я полагаю, счастливое предзнаменование: начало нашей очень важной операции заваривается удачно. Итак, с чего мы начнем?
Ларенц пожал плечами: начинать, как водится, надо сначала…
- Вот именно! - обергруппенфюрер шагнул к стене, отдернул занавеску с большой оперативной карты и, закурив, с минуту сосредоточенно разглядывал нанесенную обстановку. Потом сказал: - Твое предстоящее задание требует знания объективного положения вещей. Я имею в виду сегодняшнюю военно-политическую обстановку. Кстати, как ты лично ее оцениваешь?
- Я считаю, что положение на востоке у нас довольно прочное, хотя если оценивать ситуацию в целом…
- Довольно! Важно, что ты уловил главное: прочность нашего Восточного фронта. Молодец, Макс, ты как прежде, умеешь мыслить целеустремленно, сразу схватывая сердцевину! А теперь послушай, что с этим связано и что из этого следует…
Засунув левую руку ладонью под ремень и энергично жестикулируя правой ("А ведь это привычка фюрера!" - отметил про себя Ларенц), обергруппенфюрер стал рассуждать, расхаживая вдоль карты.
Некоторые злобные критиканы, говорил он, из числа кичливого генералитета пытаются упрекать рейхсфюрера Гиммлера в крупном поражении, якобы понесенном в январе - феврале группой армий "Висла" под его руководством. Но это не так! Поражения не было. Героической стойкостью группировка "Висла" сдержала напор большевистских орд, остановила их на рубеже Одера. Смещение Гиммлера - большая ошибка, однако фюрер вынужден был уступить под напором паникерствующих дилетантов. Именно благодаря титаническим усилиям Гиммлера мы смогли укрепить Восточный фронт от Балтики и до Рудных гор. Наш оборонительный вал Одер - Нейсе поистине неприступен! Не случайно русские застряли перед ним на целых два месяца и не смогли захватить ни одного плацдарма на западном берегу, за исключением Кюстринского. Но и там город Кюстрин остается в наших руках. В немецких!
Слушая возбужденную речь Фегелейна, Ларенц с удивлением и скрытой иронией все больше замечал в поведении обергруппенфюрера, в его мимике и жестах разительное сходство с обликом, привычками фюрера. Даже останавливаясь на поворотах, он выставлял вперед правую ногу, капризно дергал ею совершенно так же, как это всегда делал Гитлер. "Боже, а ведь он за эти годы сделался буквально тенью фюрера! - внутренне усмехнулся Ларенц. - А когда-то считался волевой самостоятельной натурой. Может, положение свояка обязывает?"
- Ты отвлекаешься, Макс! Ты невнимательно слушаешь! - Обергруппенфюрер вдруг остановился и погрозил пальцем.
"Черт побери! - не на шутку струхнул Ларенц. - Да он, как и фюрер, умеет чувствовать настроение собеседника!"
- Извини, Фриц! Я просто немного устал. Такие сегодня перенес передряги… Извини.
- Я повторяю: Восточный фронт у нас на замке! Следовательно, наши руки на западе развязаны. Да, да, я не оговорился: развязаны для действий на западе. И вот тут - внимание, Макс! - я перехожу к главному: решать судьбу войны мы будем на западе. Но не военными ударами, а посредством политики. Ты удивлен? Все очень просто: фюрер, как гениальный политик, мастерски начал войну (вспомни Австрию, Чехословакию, Польшу!), так же блестяще он ее и закончит. Он недавно сказал буквально следующее: они (англосаксы) не оставят меня в беде как первого защитника западной культуры и цивилизации от восточных варваров. Они непременно предложат мне перемирие и даже помощь, чтобы я мог продолжать борьбу против Советов. Ты понимаешь, Макс, всю глубину грядущего недалекого поворота?!
- Да, это потрясающе! - не очень искренне изумился Ларенц и подвинул стул поближе к столу. - Но есть ли реальные предпосылки?
- Конечно, черт побери! Как и во всех смелых начинаниях, которые предпринимает фюрер. Нам достоверно известно из агентурных источников: противоестественная коалиция Черчилль - Сталин - Рузвельт на грани развала. Ведь ты знаешь, что драки начинаются при окончании охоты, когда наступает пора делить шкуру. Сейчас у них как раз этот момент. Только теперь англо-американцы наконец-то схватились за голову: кого они избрали в союзники! Ведь, победив, красные завтра же татарским нашествием испепелят всю Европу!
Вот почему премьер Черчилль отдал приказ (а это нам точно известно!) не расформировывать наши плененные подразделения, а размещать в казармах. И тут же тщательно складировать изъятое трофейное оружие! Майн гот, дело идет к возможному союзу с нами!
- Но ведь Рузвельт?.. Он, говорят, особенно благоволит к русским…
- Рузвельт фактически уже вышел из игры. Президент тяжело болен и находится в совершенно безнадежном состоянии. Пресса ждет его смерти, это будет мировая сенсация.
Обергруппенфюрер широко шагнул к карте и дымящейся сигаретой ткнул куда-то вниз, под самый ее обрез:
- Здесь теперь будет биться сердце Германии! Это Южная Бавария, район Зальцкамергут. Альпы - любимые горы фюрера. Ты ведь, кажется, бывал в этой местности?
- Да, приходилось. В сороковом году я нес охрану "Орлиного гнезда" фюрера - виллы Берхтесгаден на горе Высокий Гелль.
Так вот именно в этом труднодоступном высокогорном районе, сказал Фегелейн, будет в ближайшие дни сосредоточено все высшее руководство Германии: ставка фюрера, оберкомандовермахт и оберкомандохеерс, генеральные штабы люфтваффе и ВМС, все ведущие министерства, все эмигрантские союзные правительства. И все валютные богатства нации. Именно отсюда, из Альпийской крепости мы осуществим политику "поворота войны", отсюда договоримся с англо-американцами о перемирии и последующем союзе против большевиков. Альпиенфестунг станет несокрушимым бастионом нашей будущей победы. Так заявил фюрер. Хайль фюрер!
- А Берлин? - осторожно спросил Ларенц.
- Берлин навсегда останется немецким! Ибо наша оборона на Одере неприступна. К тому же во главе обороны столицы рейха волею фюрера поставлен несгибаемый и твердокаменный ариец рейхсминистр доктор Геббельс. Можно быть спокойным за судьбу Берлина!
Фегелейна явно утомил длительный и столь эмоциональный монолог. Он ушел в дальний конец кабинета к белому столику, где под салфеткой был, очевидно, приготовлен завтрак. Жадно отхлебывая остывший чай, обергруппенфюрер сказал:
- Извини, я голоден. Съем пока бутерброд, а ты подумай. Взвесь все услышанное.
- Яволь!