На ультракоротких волнах в диапазоне армейских радиостанций тоже царил кавардак: сыпались русские, немецкие, польские команды, радиостанции всех родов войск взбаламутили эфир над полем гигантского сражения от Черного до Балтийского моря.
Сержант Анилья тщетно пыталась добиться устойчивой микрофонной связи с "Саратовом" - танковым десантом Вахромеева, который, судя по мощности пробивавшихся сигналов, был уже где-то рядом, буквально в десятке километров. Неудачной, сплошь забитой оказалась рабочая волна, обе запасных - тоже.
К тому же поблизости над Карпатами бушевала летняя гроза - приемник беспрерывно трещал, сыпал электрическими разрядами.
Наконец с помощью морзянки Анилье удалось установить связь: "Саратов" указал им направление и координаты точки для выхода всей группы.
Это был почти тот же район, где еще недавно дислоцировался польский партизанский отряд "Батальон хлопски". Сравнительно недалеко, однако предстояло в дневное время форсировать реку, а это, как хорошо знал Полторанин, было делом крайне рискованным. Впрочем, "Саратов" обещал помощь и высылал им навстречу взвод бронетранспортеров-амфибий.
Им следовало уходить немедленно, так как в долине по проселкам с самого утра курсировала немецкая пеленгационная автомашина. С минуты на минуту можно было ожидать прочесывания подвижного отряда эсэсовцев.
Быстро упаковали рацию по-походному, распределили по вещмешкам резервные боеприпасы, вместо продовольствия по нескольку лишних гранат, учитывая возможный бой на прорыв.
Теперь предстояло собрать в дорогу "трофейного оберста" Ганса Крюгеля. Он все это время безучастно сидел в стороне на пеньке, расстегнув мундир, обмахивал фуражкой мокрое вспотевшее лицо. Временами поглядывал на Полторанина и все пытался припомнить: действительно ли он повздорил с ним когда-то на собственной свадьбе? Нет, память ничего не подсказывала. Никакого намека.
Другие мысли его, как ни странно, сейчас совершенно не интересовали. Им владела апатия. Он чувствовал себя в роли неудачного парашютиста, который завис на дереве. Вроде бы приземлился, а между тем до земли еще далеко. И стропы обрезать не хочется - падать наверняка будет больно. И висеть слишком долго тоже неудобно…
Полторанин шагнул к оберсту, протянул взятый вчера из тайника новенький шмайсер, блестевший смазкой:
- Возьмите! Пригодится.
Даже не взглянув на автомат, Крюгель отрицательно покачал головой:
- Нет. Я есть пленный. Я война кончал. Не надо.
- До плена еще далеко! - усмехнулся Полторанин, - Может, придется пробиваться с боем. Тут полно эсэсовцев. Не поглядят и на ваши полковничьи погоны.
Крюгель тщательно вытер платком лысину и надел фуражку. Поднялся, чопорно вскинул подбородок:
- Я своих не стреляйт! Не имей права.
- Чудак-человек! - не обиделся, пожал плечами Полторанин. - Ну глядите сами. Только сказавши "а", все равно придется выговаривать весь алфавит. Рано или поздно.
- Не придется! - упрямо сказал полковник. - Надеюсь, нет.
- Поживем - увидим… Пошли!
Час спустя вся четверка: Полторанин, Гжельчик, оберст Крюгель и сержант Анилья - вышла на лесную поляну, к тому самому сгоревшему хутору, у которого когда-то Полторанин, в проливной дождь блуждая по ночному лесу после неудачной переправы, восстановил наконец ориентировку.
Здесь на пологом склоне в буйной, по грудь, траве гудели шмели, наперегонки трещали кузнечики, от заброшенного огорода домовито пахло цветущей картошкой и разомлевшим на солнце укропом. Над холмистой далью плыло сине-зеленое лесное предвечерье…
Они допустили первую ошибку, не обойдя эту поляну стороной, орешником, а соблазнившись ее мирным разнеженным видом, пересекли наискось по тропинке. Второй промах случился на опушке, где тропа снова ныряла под прохладную сень буков, - нос к носу они столкнулись тут с троими солдатами-эсэсовцами.
Спасло их то, что все они, кроме сержанта Анильи (а она шла последней, замыкающей), были в немецкой форме. Увидав оберста, гауптмана и ефрейтора-гренадера в столь необычном месте, эсэсовцы изумленно переглянулись, а один из них даже успел спросить:
- Во хин геен зи?
Ответам была короткая автоматная очередь Гжельчика, шедшего первым.
Кто знает, может быть, в этой непредвиденной ситуации следовало действовать по-иному… Хотя вряд ли. Даже знай разведчики заранее, что эти трое солдат - головной дозор отходившего от реки эсэсовского подразделения, они, наверное, все-таки пристрелили бы их. Ничего другого сделать было нельзя, уж слишком внезапной получилась встреча. Без шума просто не обошлось бы.
А так хоть без потерь. Но это в первую минуту.
Потом начался бой. Разведчики отошли назад, и Полторанин принял единственно разумное в этом случае решение: занять оборону, используя каменный фундамент сгоревшего дома, ударить огнем, гранатами и заставить эсэсовцев обойти хутор стороной. Самим разведчикам отходить было некуда - у них в тылу, у Лыпни, тоже находились немцы, прочесывали лес.
Эсэсовцы цепью вдоль всей опушки трижды поднимались в атаку, рассчитывая смять десантников, но каждый раз под огнем откатывались обратно в лес.
Обходить хутор они явно не собирались. Но и в очередную атаку не торопились, оставив в траве более десятка трупов. Полторанин понимал: враг будет менять тактику. Скорее всего, немцы попытаются окружить хутор, взять в огневое кольцо - силы у них для этого есть. И время есть- до наступления темноты еще часа три. Надо прорываться, пока не поздно…
Эсэсовцы действительно начали обтекать поляну по сторонам, по зарослям орешника. Одновременно они применили и нечто другое, чего не предугадал Полторанин: навесной огонь с деревьев, из густых крон буков. Первым был ранен Крюгель, которого Гжельчик, казалось бы, усадил в безопасное место - за кирпичи полуразваленной печки. Пуля ударила оберсту в плечо, почти в то же место, что и год назад в Харькове. Он, тихо вскрикнув, вывалился из-за своего укрытия.
Анилья бросилась к нему с раскрытой санитарной сумкой. Но так и не закончила перевязку, ткнувшись лицом в битый кирпич. Пилотка ее, сдвинутая на затылок, сразу сделалась бурой от крови…
Это, несомненно, бил снайпер.
Полторанин вдруг почувствовал холодную щемящую легкость во всем теле - это было знакомое ощущение надвигающейся беды, близости поражения. В такие минуты он действовал четко, молниеносно.
Выставил над укрытием фуражку, выманил на выстрел немецкого снайпера и длинной очередью снял его с дерева. Потом кубарем перекатился на правую сторону фундамента, где капрал Гжельчик уже вел огонь по выскочившим из кустов солдатам.
Он ошибся, полагая, что сбитый с дерева немец был единственным снайпером-"кукушкой". Оттуда же, из густых буковых ветвей, хлестнула автоматная очередь, и Полторанин осел на землю, скорчился: пули прошили обе ноги, по бедрам, навылет…
И все-таки они с Гжельчиком отбили гранатами очередную атаку. Пожалуй, предпоследнюю…
Немцы опять притихли. Запустили две белые ракеты - наверно, вызывали подмогу. Что ж, если сюда подойдут каратели с тыла, от Лыпни, то следующая атака наверняка окажется последней и решающей.
Капрал Гжельчик, лежа на боку, наспех бинтовал раненую ногу Полторанина.
- Поганые дела, Юрек… - тихо сказал старший лейтенант. - Тебе надо уходить. Бери оберста - и вон туда в лес. Пока нас кругом не обложили. Уходи к переправе, там сейчас наши. А я подержу немцев.
Гжельчик лишь молча кивнул. Он тоже понимал: другого выхода у них нет. Это был единственный шанс, последняя возможность попытаться выполнить задание, порученное разведгруппе. Они прыгали с неба, таились по лесам, мокли под дождем и рисковали жизнью все эти десять суток только ради того, чтобы заполучить этого немецкого оберста.
Они заплатили слишком дорогой ценой: Сарбеев, лейтенант Братан и вот только что - Анилья… И это, пожалуй, еще не все. Теперь очередь самого Полторанина. Что ж, он прав; даже раненный, он сможет на какое-то время удержать здесь немцев, привязать их к этому сгоревшему дому. Хотя бы на полчаса.
Гжельчик собрал в одно место оставшиеся гранаты, раскрыл вещмешок с запасными автоматными рожками и хотел что-то сказать, но Полторанин резко оттолкнул его:
- Не надо разговоров! Быстро уходите! Пока не началась атака.
Он яростно строчил по дальним и ближним орешникам, поминутно оглядываясь на стежку в траве, где ползли Гжельчик и Крюгель, стрелял до тех пор, пока не увидел, как нырнули в лес их темные фигуры. Он боялся сейчас только одного: дойдет ли раненый оберст, не обессилит ли от потери крови?
Потом отложил автомат, дотянулся и осторожно перевернул навзничь тело радистки Анильи: пусть смотрит в небо. Туда, откуда они пришли. Пятеро, а теперь остались одни. Она ведь, кажется, хотела, чтобы когда-нибудь они с ним остались вдвоем.
…Вспомнился сорок первый год. В такой же душный июльский вечер он, сержант, держал со своим отделением оборону на лесной опушке. Так же сладко пахло медовой травой, забивавшей пороховую гарь, такие же синие тени неясно плутали в предвечернем лесу. И так же закатывалось солнце, раскаленное, уставшее за день, полыхающее розовым пожаром.
Только тогда закат был впереди, а за спиной у них - весь восток, вся Россия, еще не тронутая войной.
Теперь солнце садилось сзади, припекая затылок. Там был запад, вся неведомая Европа. А он, старший лейтенант Полторанин, на ее передовых рубежах держал оборону.
Так получалось…
