Осторожно обойдя лесом село, Полторанин поднялся на высотку и, не выбираясь из кустов, тщательно осмотрел знакомую вырубку-лужайку: геодезический столб, раздвоенную верхушку дуба, куда радистка Анилья забрасывала два дня назад антенный провод. И вдруг насторожился: наискось через поляну по мокрой от дождя траве явственно тянулась темная полоса следа - здесь недавно прошел человек! Значит, кто-то из ребят уже с утра поторопился на встречу.
Полторанин негромко, в сложенные ладони, крикнул филином, прислушался. И удивленно-обрадованно замер, услыхав в ответ звуки губной гармошки: "Червона ружа, бялы квят!" Неужели Юрек? Неужели он уцелел на переправе? Жив?!
Да, это был капрал Юрек Гжельчик. Живой и невредимый, только еще более мокрый, чем Полторанин. И очень печальный. Жесткая скорбная складка легла у его губ, когда он, щурясь, вышел навстречу Полторанину.
- Янек… погиб? Утонул?
- Да, командир… Ты же видел: его очередью задело. - Гжельчик снял фуражку, убрал со лба мокрые волосы, вздохнул, глядя и сторону. - Плохо дело, командир. Здесь был бой…
- Какой бой? - еще не осознавая, но уже предчувствуя нечто страшное, спросил Полторанин.
- Бой наших с немцами. Я уже осмотрел поляну и окрестности. Вот автоматные гильзы - наши и немецкие. Там их, под буком, очень много. Немецких. Боюсь, что ребят уже нет в живых…
Полторанин тупо смотрел на горку гильз, блестевших на ладони Гжельчика, и чувствовал, как медленно зябнут, дрожат колени, меркнет в глазах искристое зелено-голубое утро и на плечи, на грудь неимоверной тяжестью наваливается усталость. Он сделал шаг в сторону, сел на пенек, растерянно, непонимающе оглядел лужайку…
"Был бой… нет в живых…".
Значит, они остались вдвоем? Без товарищей, без рации, без связи и поддержки? Но ведь это означает почти полный провал операции!..
- А ты… не ошибся, Юрек? Мало ли что гильзы… Может быть, гильзы старые… Других-то следов нет.
Полторанин понимал, что говорит это без всякой надежды, пытаясь не то чтобы найти, а хотя бы придумать зацепку, спасительную какую-нибудь соломинку. Ее не могло быть, раз сделал выводы такой разведчик, как Юрек.
- Следов не осталось. Был ливень, ты знаешь, - тихо сказал капрал. - Но там, в тех кустах, несколько поломанных веток, может быть, следы борьбы. Это я тоже там нашел. - Он протянул Полторанину белую металлическую эмблему - зигзагообразную молнию. - Тут были эсэсовцы, я в этом не сомневаюсь.
Гжельчик снял свой мокрый офицерский китель, повесил сушиться на ближний куст, а гильзы высыпал в пригоршню Полторанину. Молча высыпал, дескать, смотри сам: гильзы совершенно новые, даже не успели потускнеть от дождя.
Они еще раз, вдвоем, тщательно обследовали вырубку, заросшие орешником склоны, чтобы окончательно убедиться в страшном предположении. Картина вырисовывалась предельно ясно: на высотке оборонялось по крайней мере два человека, а наступало не менее десяти. У наступавших была служебная собака (удалось неподалеку найти ее поспешно зарытый труп). Были применены гранаты, причем наши РГД - Юрек отыскал оборванную взрывом железную гранатную рукоятку. Кто же оборонялся?
Вспомнили, какое было оружие у ребят. Собственно, у всех имелись трофейные шмайсеры, кроме Сарбеева. Он упросил, настоял на ППШ (стрелял слабо даже из нашего автомата, а из шмайсера на стрельбище, помнится, вообще палил в "молоко"). Все сходилось: гильзы от ППШ у ракитника подле пенька там, где и лежал Сарбеев с перевязанной ногой (позавчера, когда они уходили). А под буком, очевидно, держался лейтенант Братан, расстреляв оба запасных рожка-обоймы…
Но никаких следов радистки Анильи! Неужели она не успела сделать ни единого выстрела?
- Анильи здесь не было, - убежденно сказал Гжельчик.
Полторанин не удивился: такая мысль тоже пришла ему в голову. Хотя объяснить это он пока не мог.
Что же все-таки произошло?
Вероятно, немцы проводили прочесывание района. Каким-то образом они все-таки узнали о выброшенном десанте. Выходит, что Полторанин как командир группы все-таки просчитался, оставив людей здесь. Их надо было всех выводить за пределы полигона.
Но почему ребята не ушли в село, не укрылись в одном из подвалов, как договорились при расставании? Хотя вряд ли бы это спасло: служебная овчарка все равно взяла бы след…
А может быть, и не взяла: следов в лесу много. Кроме того, у Братана имелся специальный порошок.
Факт остается фактом: они приняли здесь бой. Почему?
- Мне кажется, не в этом главное… - в раздумье произнес капрал Гжельчик. - Куда делась Анилья? Почему она не участвовала в бою?
- И что же ты предполагаешь?
- Я хорошо знаю своего друга Петра Братана. Я бы действовал так же, как он…
- То есть как?
- В предвидении боя следовало в первую очередь спасать рацию. Для нас с тобой, командир, для дела. Они так и поступил., Я думаю, надо искать Анилью в деревне…
Вывод был логичным, внешне казался вполне вероятным. Но если и тут крылась ошибка? Если немцы оставили в селе засаду в расчете на то, что разведчики, разыскивая рацию, рано или поздно придут туда?
Нет. Засада - тоже по логике вещей - должна была быть устроена здесь, на этой высотке, ставшей для парашютистов явочной точкой. Однако ее не оказалось. Следовательно, эсэсовцы решили, что полностью разделались с парашютистами.
А вообще, черт его знает что решили и как действуют охранники-эсэсовцы! Если сейчас обдумывать и прикидывать только возможные их варианты, то впору самим сматывать отсюда удочки. Война - не арифметика и не шахматная игра. Тут далеко не всегда лучший ход обязательно ведет к победе, как и ошибка - к поражению.
Эсэсовцы тоже крупно просчитались, не оставив здесь засаду. А это - уже выход в сложившейся ситуации.
Весь день разведчики провели на одном из соседних холмов. Пользуясь солнечной погодой, сушили обмундирование, приводили в порядок раскисшую обувь и оружие. На обед съели плитку шоколада и целую фуражку каких-то кислых ягод, набранных Гжельчиком неподалеку в овраге.
А вечером с приближением сумерек спустились в село, огородами пробрались к тому самому дому, в подвале которого Братан и Гжельчик два дня назад упрятали ивовую корзину грузового парашюта.
И здесь, в подвале, обнаружили сержанта Анилью…
Она бросилась Полторанину на грудь, повисла, цепко обхватив руками его шею. Молчала - ни слез, ни всхлипываний.
Слезы были потом, когда она рассказывала о случившемся.
Полторанин с Юреком оказались правы: все произошло так, как они и предполагали, обшаривая лесную поляну.
Первую ночь ребята ночевали в лесу: лейтенант Братан решил повременить, изучить как следует обстановку в селе и сам сходил на разведку. А вечером на другой день в долине появились эсэсовцы. Их было много, наверное до батальона, они растянулись цепью почти на два километра. Нет, немцы не нацеливались только на высоту 247, а захватили ее лишь своим правым флангом.
Что предприняли десантники?
Братан помог ей надеть лямки рации и приказал уходить сюда. А сам собирался следом - не один, а вместе с Сарбеевым (его надо было нести - с ногой у Ивана сделалось совсем плохо - ее страшно разнесло).
Да, это было вчера вечером. Около восьми часов - как раз начинался дождь. Уже в огороде она услыхала автоматную стрельбу, потом взрывы гранат.
Она ждала всю ночь не сомкнув глаз: или ребят, или эсэсовцев. Вот приготовила две лимонки…
- Сегодня утром по графику вышла на связь. Передала только один сигнал: "Ждите". - Анилья виновато умолкла, взглянула на Полторанина вопросительно: правильно ли она сделала?
- Правильно, - кивнул командир. - Пусть знают, что мы действуем. А подробности в очередной сеанс. Что передал центр?
Анилья протянула раскодированную радиограмму, посветила фонариком: "Держите связь танковым десантом резервной волне круглосуточно".
- Живем, братцы! - радостно сказал Полторанин. - Фронт перешел в наступление!
Хотя и темно было в погребе, он сразу же почувствовал, что в радости своей не то чтобы одинок, а несколько неуместен. Примолкла рядом Анилья, а капрал Гжельчик глухо произнес из своего угла:
- Да… Мы-то живем…
Он, конечно, имел в виду погибшего на переправе Янека, Братана и Сарбеева - боевых своих побратимов. Теперь совершенно ясно было, что с высотки они не ушли умышленно, остались там на верную смерть, чтобы дать возможность благополучно уйти Анилье, чтобы надежно обрезать перед эсэсовцами ее следы.
Рация живет ценой жизни Братана и Сарбеева, и забывать об этом они не должны. Ни сегодня, ни завтра.
Именно это хотел сказать капрал Гжельчик…
Полторанин опять ощутил чувство вины перед погибшими товарищами, то самое - горькое и гнетущее, - которое приходило к нему утром на мокрой от дождя лесной поляне. Оно знакомо было еще с июля сорок первого, как и многим другим, выжившим, уцелевшим в боях, - оно приходило всегда после очередной кровопролитной схватки, как ощущение жгучей и печальной вины. Будто они, живые, чего-то не смогли, не сумели сделать ради спасения своих товарищей…
После всего случившегося вывод мог быть только один: ждать. Не предпринимая никаких активных действий. Собственно, именно так было и договорено на встрече Полторанина с командиром польского партизанского отряда.
…Через три дня они наконец получили радиограмму из "Батальона хлопски", о возможности встречи с Н. в условленном квадрате.