В рассказе "Путь, не отмеченный на карте" пятеро "убегающих от идущей по пятам революции" бредут по неприютной для них тайге, они обходят села и деревни, они боятся людей, спешат. Среди них - двое молодых прапорщиков. Духовный мир этих юнцов крайне ограничен: в тайгу за старым властным полковником они пошли бездумно, безоглядно, почти случайно. Им все казалось так просто: "армию разбили красные. Где-то на севере, говорят - близко, остался большой, еще сильный, еще готовый к победам и завоеваниям отряд. Стоит только прорезать двести-триста верст заснувшей в зимнем томлении тайги, - и снова откроется манящая даль былой жизни, снова оживет мечта о походе в большие города, где электричество, шум офицерских собраний, музыка, сладкое ощущение власти и силы…" В грозно-холодной дикой тайге, отогревшись в грязном, захламленном зимовье, они, молодые, недалекие, беспечно лопочут о "французских духах марки Коти", о "белом вине", о том, что дядюшка - молодец, успел за границу "и себя перевезти и капитал". За всем этим видна авторская беспощадная усмешка. Но более зла, уничтожающа она при раскрытии внутреннего, морально-психологического и идейного багажа главных участников этого похода впятером, людей опытных, знающих, неглупых.
Когда полковник произнес в трудную минуту ("без воодушевления" и "тепла"): "Наши лишения за правое дело не пропадут даром", ему злобно и враждебно кинули:
- Кто их будет оценивать, эти лишения?.. Кто и где?
- О каком это правом деле вы толкуете, полковник?
- Как о каком? - оторопело повторил полковник. - О нашей борьбе с красными… О спасении родины. Я полагаю, что вы сами все это хорошо знаете.
- К черту!.. - вдруг вскочил на ноги Степанов. - Кому вы эту сказку рассказываете? Здесь, полковник, все свои, нечего стесняться! Никакого правого дела! Никакой родины! Мы просто удираем… догоняем остатки армии, которая… спасает свою шкуру!.."
Степанов - бывший уголовник, он давно уже утратил чувство" родины. Полковнику труднее. Откровенно и прямо эта грубая, ничем не прикрытая, пугающая правда обрушилась на него впервые. В самом деле, тоскливо подумал полковник, "где же эта армия?.. где же цель?" Так зазвучали в рассказах иные тона и нотки - мрачные, трагические.
В рассказе "Гроб подполковника Недочетова" - это и трагедия вдовы, обманутой в лучших чувствах. Она, потрясенная, так и не сумела понять, как могли эти люди поступить с нею столь подло. Особенно остро почувствовала она свое одиночество, свое горе, ужас своего положения, когда узнала и услышала, как бережно, торжественно и величаво красные хоронят своих героев. В рассказе "Путь, не отмеченный на карте" - это и трагедия престарелого полковника, брошенного в тайге подчиненными, людьми еще сильными и выносливыми, брошенного на явную гибель, во имя ничтожнейших целей.
Полно и многосторонне изображает Ис. Гольдберг гибель целого класса, его предсмертные судороги, его отвратительную змеиную цепкость. Писателем произнесен жесткий и справедливый приговор. Этих изгнанных отовсюду господ Ис. Гольдберг рисует людьми, которые в силе и в бессилии, в слезах и в гневе не заслуживают лучшей участи.
Однако как бы полно и хорошо писатель ни рассказывал о гибнущих в ходе революции классах, самым важным в любом произведении о гражданской войне будет то, как он изображает народ. В цикле рассказов "Путь, не отмеченный на карте" народ не является центральным героем, как во многих произведениях тех лет, но он всюду присутствует у Ис. Гольдберга, народ у него неотвратимый и неумолимый вершитель всех человеческих судеб.
В изображении народа, в частности революционного крестьянства в Сибири, у писателей первого десятилетия Советской власти множество различных оттенков. То оно у них здоровое и радостное, то темное и страшное, то безликое… В нем причудливо сочетается человеческое и звериное. В богатой художественной палитре Вс. Иванова отсутствуют мрачные краски, когда он рисует своих партизан Л. Сейфуллина обнажает их скованные тьмой души. Чего только в них нет! Эгоизм и самоотречение, властолюбие и покорность, грубость и нежность. Ис. Гольдберг изображает сибирских крестьян как людей трудных, неподвижных и мрачных. Застоялось в них старое, собственническое, хищно-стадное. А если поднимались и партизанить уходили, то все равно оставались силой грозно-мрачной, необузданной, страшной.
Так, в некоторых рассказах писатель подчеркивает, что красные отряды двигались "в великом стихийном беспорядке", и когда настигали врага - "вставал шум схватки, рвался рев… рев таежный, звериный, под стать тайге". Вид у партизан невеселый - это лесовики "корявые, черные, лохматые", боями, переходами они измучены, изнурены, но действия их по-прежнему неумолимы, их путь - "морозный, снежный, смертный путь". "За ними оставался широкий след. И на нем могилы - десятки могил… Они шли неотвратимо как судьба". Даже их песни, "которые они порою пели хриплыми, простуженными голосами, будили тоску и тревогу в темном молчании". Про отряд партизана Коврижкина, преследующего белогвардейцев ("Гроб подполковника Недочетова"), Ис. Гольдберг постоянно говорит, что это - "стая", нередко сравнивает партизан с медведем, с волком. Да и пошел в тайгу добивать колчаковцев Коврижкин самостийно, оттого что в городе стало "тихо" и "скучно". Городским товарищам Коврижкин говорит:
"- Вы теперь мудрить здесь станете, а каппелевцы-то тем временем и прорвутся к Семенову, за Байкал… Пойду я им хвост накручивать!"
Здесь мы вплотную сталкиваемся с вопросом о стихийном и сознательном участии сибирского крестьянства в революции, в гражданской войне. В том, что Ис. Гольдберг описывает стихийные выступления сибирских крестьян в первый период борьбы против Колчака, неправды нет, так как некоторые их стихийные выступления против антинационального колчаковского владычества - факт исторический и неоспоримый. Но когда писатель говорит только о стихийности и видит аполитичность крестьян в момент изгнания колчаковцев (им якобы было "наплевать и на белых и на красных"), когда он настойчиво уподобляет партизан звериной стае, когда социальную борьбу он подчас подменяет борьбой по "законам тайги", по законам природы, то это нельзя признать верным отражением подлинных событий, происходивших в Сибири за годы гражданской войны.
В целом ряде других произведений этих же, двадцатых, годов Ис. Гольдберг, освобождаясь от груза ложных представлений, шире и глубже нарисует революционные события в Сибири. Он создает яркие образы крестьян, сознательно идущих в революцию. Это прежде всего образ "человека с ружьем", товарища Герасима, создавшего в тайге партизанский отряд для борьбы за Советскую власть. Образы Герасима и его друзей, переданные через восприятие десятилетнего смышленого деревенского мальчугана Кешки, озарены у писателя каким-то особенным большим и радостным светом. Герасим "солнечно улыбался", лицо у него "светилось ласковой и веселой усмешкой", а глаза "заразительно искрились задорным смехом". Случалось, замечал мальчик, он "глядел куда-то поверх Кешкиной головы, словно видел вдали что-то невидимое другим", и даже когда глаза его потухли и он лежал, распростертый среди трупов, в крови, "его глаза видели нездешние дали". Все, что говорил и делал "человек с ружьем", для Кешки было радостным открытием этих, еще неведомых ему далей. Для него приоткрывалась жесткая и одновременно пугающая и манящая, большая правда сражающихся партизан, та правда, которую он раньше лишь смутно угадывал по настроению односельчан своим маленьким, мягким и отзывчивым на ласку сердцем.
В повести "Цветы на снегу" Ис. Гольдберг показал, что партизанское движение без большевистского руководства было бы движением "без головы" и не имело бы успеха. Даже в самые отдаленные и темные уголки Сибири проникает слово большевистской правды" оно покоряет и заставляет иначе думать и действовать таких людей, как Парунька из рассказа "Бабья печаль", или робкого, забитого эвенка Юхарца из рассказа "Как Юхарца пошел по новым тропам".
Непрерывный рост сознательности народных масс в процессе их борьбы с колчаковцами под руководством партии большевиков" истинные причины разложения и гибели белой армии раскрыты были писателем на образах глубокого содержания и большого эмоционального воздействия.