2
- А мы, Семка, опять с Вовкой поссорились…
Лера Хмелева сидит около моего письменного стола и старательно складывает гармошкой листок бумаги.
В комнате полумрак - горит лишь настольная лампа.
Холодно. У Леры на плечах зимнее пальто, у меня - ватная стеганка. На окнах по-прежнему синие шторы.
Мы с Лерой вдвоем. Мамы нет дома - уехала к тетке.
Я молча смотрю на черные Лерины кудряшки, на ее полные руки с короткими пальцами, и мне становится жалко ее. Я вижу, что ей по-настоящему тяжело, что она на самом деле любит Вовку. И я хорошо знаю, что Вовка тоже любит ее и тоже сейчас мучается. А вот ссорятся…
- Понимаешь, Семка, - рассказывает Лера, - вчера после репетиции один тип увязался меня провожать.
Я и отказывалась, и гнала его, а он не отстает - и только.
Идет рядом, балагурит, хохочет на всю улицу… Я уж с ним три раза прощалась: на Маяковской, на нашем углу и у ворот. А он попрощается и дальше идет. В подъезд забрался, стоит и не выпускает мою руку. Здо ровый - я перед ним цыпленок. А тут Вовка с улицы входит. Мне так неудобно стало - ты себе не представляешь. Сразу к нему: "Вова! Вова!" А он только меня глазами проколол - и бегом по лестнице. Не догонишь!.. Тип этот понял, наверно, ушел… А сегодня утром Вовка в техникум бежал, увидел меня впереди и спустился по черному ходу. В подъезде уж оттуда выскочил. Только спина передо мной мелькнула. И после техникума не зашел…
- Ничего, помиритесь, - успокаиваю я Леру.
- Нет, не помиримся. - Она отрицательно качает головой. - Теперь уже не помиримся. Он меня предупреждал: "Еще хоть раз с этими пижонами увижу - все!" Он так наших студийцев называет - пижонами. А что я могу сделать, если они липнут?
- Веди себя так, чтоб не липли! - жестко говорю я.
- Это легко сказать! - возражает Лера. - Какой-нибудь уродине это очень просто. А я ведь не уродина!
- Ей для этого не нужны усилия, - уточняю я. - А тебе нужны. Ради Вовки стоит их приложить.
- А!.. Теперь уже все равно. - Лера машет рукой. - Это навсегда!
- Ерунда! - Я досадливо морщусь. - Завтра же вы помиритесь. Только ты будь умнее. Плюнь на своих пижонов. Все они вместе взятые Вовки не стоят.
Я поднимаюсь и начинаю укладывать в сумку учебники и тетради. Через полчаса в школе занятия. Сегодня у меня на заводе выходной, а обычно после работы я успеваю только кое-как поесть, переодеться - и сразу в школу. Рассиживать некогда. Работаю я все на том же заводе и даже на том же станке. Только уже не учеником, а токарем пятого разряда. Учусь уже в девятом классе. Недавно мне исполнилось шестнадцать лет, в милиции мне выдали вместо паспорта временное удостоверение и сказали, что скоро меня припишут к военкомату.
- И тогда можно будет на фронт? - спросил я. Женщина в лейтенантских погонах, сидевшая за деревянным барьером, рассмеялась.
- Все вы, как удостоверение получаете, проситесь на фронт. Прямо удивительно!.. Далеко тебе еще, парень, до фронта! Война успеет кончиться… Я не поверил женщине и пошел в военкомат сам. Молодой лейтенант на протезе и с удивительно белым искусственным глазом поинтересовался:
- А может, ты в спецшколу пойдешь? До фронта тебе так-то далеко, а из спецшколы все ближе.
- Ничего не ближе, - возразил я. - Спецы только и делают, что на вечера в женские школы ходят. А мне некогда - я работаю и учусь.
- А где работаешь?
Я сказал.
Лейтенант присвистнул и покачал головой.
- Ну, тогда, паря, нечего тебе нам голову морочить.
Жди, пока не вызовем. На своем заводе ты нужнее.
И теперь я все жду, что меня вызовут в военкомат на приписку, но меня почему-то не вызывают. А вот Вовку уже вызывали и выдали ему приписное свидетельство.
Правда, Вовка на полгода старше меня. Может, поэтому..
Лера следит за тем, как я складываю книги в сумку, растягивает в руках бумажную гармошку и задумчиво говорит:
- Если мы помиримся, я уйду из студии. Буду учиться в школе. Как все. А потом поступлю в институт иностранных языков. Там, говорят, одни девчата. Ребят совсем нет. Вовке не к кому будет ревновать.
Я молчу. Такая жертва кажется мне чрезмерной. Но в конце концов - это же ради Вовки.
- Все равно большая актриса из меня не выйдет - это уже ясно, - а чем быть плохой артисткой, лучше стать хорошим педагогом. - Лера говорит тихо, и я чувствую, что она убеждает себя.
С лестницы кто-то стучит в квартирную дверь.
Я выхожу, открываю. За дверью стоит Вовка.
- Ты еще не ушел? Это здорово! - Он обрадовано жмет мне руку. - Понимаешь, чертовски нужна твоя готовальня. Дали деталировочный чертеж, да такой сложный…
В общем, она у тебя свободна?
- Ради бога! - говорю я. - Заходи! Впрочем, постой минутку в коридоре. Я сейчас выскочу.
Не обращая внимания на удивленный взгляд Вовки, я оставляю его в коридоре, влетаю в комнату, кладу на стол готовальню, затем хватаю свою сумку с книгами.
Лера поднимается.
- Я пойду, Семка. Мне пора.
- Сиди! - Я почти насильно усаживаю ее обратно "а стул. - Сиди! Я сейчас вернусь!
В коридоре, натягивая пальто и заматывая шею шарфом, я говорю Вовке: - Готовальня на столе. Можешь работать у меня, пока мама не придет. Она придет поздно. Если ее не дождешься - ключ бросишь в почтовый ящик. А я - в школу. Отдаю все еще удивленному Вовке ключ, вылетаю на лестницу и захлопываю дверь квартиры. Спустившись на этаж, я жду минут пять - не откроется ли наша дверь. Если Вовка не захочет мириться, он, увидев Леру, сейчас же уйдет. Но на лестнице тихо. "Значит, мирятся", - думаю я и убегаю в школу.
3
Проходит год. Мама выздоравливает и снова начинает работать в своей больнице. Но я все равно не ухожу с завода. Я привык к нему, мне жаль с ним расставаться, и я знаю, что особые снаряды, детали для которых я вытачиваю, пока что очень нужны. Учусь я уже в десятом классе, заниматься приходится много, и мне дорога каждая минута. Я читаю в поездах и на лестницах метро, в трамваях и троллейбусах. Умудряюсь читать даже на ходу, на улице. Я жалею время на все: на кино, на театры, на знакомых и родственников. Уже несколько месяцев не был ни у кого из своих родственников. А когда они приезжают к нам, сижу с ними для приличия полчаса, прощаюсь и ухожу заниматься в юношескую читальню на Садовой. Родственники обижаются, но я не обращаю на это внимания. Пусть обижаются, если им нравится, Я очень хорошо отношусь к ним, но мне некогда. Однако порой я целыми вечерами ничего не делаю. Это случается, когда ко мне приходит Лера. Она приходит в те дни, когда в школе рабочей молодежи нет занятий и я готовлю уроки. Она входит в комнату в наброшенном на плечи пальто и не снимает его, потому что у нас по-прежнему холодно. Первое, что она делает, когда приходит ко мне, - это смотрит на маленькие флажки, которые я передвигаю по карте Европы, что висит на стене, возле книжной полки. Флажки уже двигаются по Польше. Каждый день после салюта я передвигаю какой-нибудь флажок вперед. Иногда в день бывает два-три салюта, и тогда я передвигаю два-три флажка.
Лера такую карту достать не смогла и очень мне завидует.
О чем только мы не говорим в эти вечера - и о занятиях, и о своих учителях, и о книгах, и о театре и кино.
О них, в основном, говорит Лера, потому что я бываю в кино и театрах редко. Но больше всего мы говорим о Вовке и о том, как он любит Леру, а Лера любит его.
Она почему-то рассказывает мне даже такие детали их отношений, которые мне не хочется ни знать, ни слушать.
Но я молчу, слушаю и не останавливаю Леру, потому что боюсь, как бы она не обиделась и не ушла. Я уже знаю, что, когда она уходит, мне почему-то становится очень пусто и очень тоскливо и Довеем не хочется заниматься, а хочется идти на улицу и ходить, ходить без конца.
Лера, как и собиралась, ушла из театральной студии и учится сейчас в десятом классе женской школы, которая стоит на улице, параллельной нашей, как раз напротив моих окон. Однако, несмотря на то что из студии Лера ушла и "пижоны" ее больше не провожают, она продолжает ссориться с Вовкой, и очень часто, и каждый раз думает, что это - навсегда, что они больше не помирятся. Вовка во время ссор думает то же самое и даже рассказывает мне, как он, чтобы отвлечься, начинает "ухаживать" за какой-нибудь девчонкой в техникуме.
Я уверяю и Леру и Вовку, что ссора их - совсем не навсегда, что нечего им дурить, а надо мириться.
- Нет! Он меня совсем не любит! - Лера вздыхает.
- Как это можно? Мы целую неделю не виделись, а вчера встретились на лестнице, и он только кивнул.
Не остановился, не спросил, здорова ли я. Кивнул - и мимо. Разве это любовь?
У Вовки тоже "веская" причина.
- Веришь, Семка, - говорит он, - поднимается она вчера вечером мне навстречу по лестнице и такими ледяными глазами смотрит - ну как будто я дворник или вот Смолин, который у нас канализацию чинит. У нее наверняка кто-нибудь есть! Разве она иначе смогла бы так?
И я говорю Вовке, что никого у Леры нет, я это твердо знаю, а Лере говорю, что Вовка хотел остановиться, да испугался ее ледяного взгляда. А на другой день Лера влетает ко мне на минутку в те полчаса, когда я обедаю дома между заводом и школой, влетает, чтобы выпалить: "Мы с Вовкой помирились!" - и тут же убегает. Я встаю из-за стола и провожаю ее. У дверей она неожиданно целует меня в щеку и говорит:
- Это тебе в благодарность, Семка. За то, что ты нас все время миришь.