– Вижу, рад вам Жухлицкий не будет,- заметил Серов.
– М–да, видимо…
– Милиция ненадежна,- размышлял Серов.- Совет, надо думать, сильно ослаблен… Нелегко вам придется. Чем, скажем, вы намерены воздействовать на этого вашего Жухлицкого, если он заартачится?
– Вот за этим я и пришел к вам,- сказал Зверев.- Таежный Совет просит у Центросибири оружие…
Серов кивнул, с интересом посмотрел на молодого инженера.
– И что вы хотите?
– Мне кажется…- нерешительно продолжал Зверев.- Центросибирь в Иркутске… до бога, как говорят, далеко, а мы все же ближе. Я мог бы увезти с собой эти винтовки.
И тут Серов вдруг захохотал. Он смеялся долго, с видимым удовольствием и столь заразительно, что Зверев, растерянно вставший было сначала, тоже вдруг невольно повеселел.
– Ох… вы уж на меня не сердитесь, дорогой Алексей Платонович,- сказал наконец Серов, вытирая платком выступившие слезы.- Давно я так не смеялся. Да вы садитесь, садитесь… Как вы мне давеча говорили?.. "Я не большевик, но готов и дальше сотрудничать с вами, поскольку вижу, что ваши цели не противоречат интересам России"? Голубчик, да какой же вы небольшевик, коль готовы оружием подавлять контрреволюцию. - Серов снова засмеялся.
Зверев смущенно покашлял.
– Видите ли, я вырос в семье петербургского профессора. Меня с детства готовили к ученой карьере. Политика не поощрялась моим отцом.
– А как же вы, профессорский сын, попали в Сибирь?- удивился Серов.
– Окончание мной Петербургского Горного института совпало с началом германской войны,- объяснил Зверев.- Я решил, что должен как–то практически быть полезным родине, и уехал на рудники Урала. А оттуда попал в Забайкалье.
– Лет этак двадцать назад из вас вышел бы лихой террорист. Да–да, уверяю вас! - воскликнул председатель Совета.- Вы думаете, бомбы в царей бросали закоренелые злодеи? Ничуть! Самые что ни на есть интеллигентные, благородные сердцем юноши… Да, ведь мы говорили об оружии? Хорошо, постараюсь помочь. Кстати, с кем едете?
– Один, если не найду попутчика.
– Как - один? - поразился Серов.- Голубчик, вы что–то совсем нескладное надумали. Так нельзя! - Серов на минуту задумался.- Знаете, я вам дам одного человека. Бурят, из кударинских казаков. Убил в свое время вахмистра и бежал за кордон. Много лет скитался по Внутренней Монголии, Маньчжурии, служил в монастыре, торговал, был даже одно время в шайке разбойников - хунхузов. Одним словом, перевидал предостаточно.
После революции возвратился в родные места. Сейчас служит здесь в Красной гвардии. Надежный и отчаянно храбрый человек. И стрелок отменный,- счел необходимым особо подчеркнуть Серов.- Для вас будет весьма полезен. Но,- лукаво усмехнувшись, он поднял палец,- услуга за услугу.
– Если в моих силах…
– В силах, в силах,- успокоил Серов.- Вернувшись, вы напишете большой статистико–экономический очерк о Золотой тайге.
– Согласен.
– Но не просто очерк. Я попрошу, чтобы вы нарисовали перед читателем яркую картину будущего Золотой тайги.
– Ну, это уже много сложнее,- Зверев с сомнением покачал головой.- Утопии не по моей части…
– Почему же утопии? Строгий инженерный расчет. Расскажите об электричестве и совершенных горных механизмах на приисках, об огромных заводах и городах в тайге, о железной дороге, пересекшей дикие ныне места. Разве это утопия? Да вот, извольте послушать,- Серов оживился и полез в ящик стола.- После прошлой нашей беседы - помните, Алексей Платонович? - я решил сам почитать о северных наших краях. Найти, к сожалению, удалось немного, но и этого хватило, чтобы пробудить живейший интерес… Вот и они!
Серов извлек несколько книжек в дешевых картонных переплетах и торопливо перелистал одну из них.
– Это,- объяснил он,- брошюра генерала Хлыновского "Угроза Сибирскому Востоку", написанная под сугубо военным псевдонимом "Часовой". Касаясь проекта постройки железной дороги, проходящей через наш север к Амурской железной дороге, он утверждает, что…- Серов, близоруко сощурившись, прочитал отчетливым голосом:- "…стратегическая, экономическая и политическая роль Северо–Байкальского пути так огромна в целях сохранения наших дальневосточных окраин, нашего военного престижа и военной чести, что скорейшая постройка его будет равносильна спасению отечества в годину бедствия".
Председатель поднял крупную, изрядно уже поседевшую голову, усмехнулся.
– Генерал, конечно, рассуждает по–генеральски. Нам он не указ, но то, что казалось реальным еще при самодержавии, тем паче может быть совершено освободившимся народом в целях чисто мирных… Или вот инженер Половников… Вы его, верно, должны знать?
– Да, я слышал о нем,- сказал Зверев, устраиваясь поудобнее в обширном кожаном кресле, ранее украшавшем, вероятно, кабинет какого–нибудь гильдейского купчины.- Лет десять назад он вел изыскания на предмет прокладки железной дороги от Иркутска до Бодайбо.
– Совершенно справедливо. Вот послушайте, что он писал: "Для нас должен быть особенно поучителен пример американцев, которые не задумываются сооружать все новые и новые железнодорожные линии по самым диким, неведомым районам, совершенно ненаселенными, казалось бы, не обеспечивающим ни одной тонны груза. И как по волшебству, край тотчас расцветает, открывается целый ряд новых предприятий, обнаруживается неистощимый запас нетронутых богатств; дикий и незаселенный край превращается в культурный промышленный район с богатейшими предприятиями, новыми городами и миллионами жителей. У нас же хотят поступать почему–то совершенно наоборот: сначала хотят достигнуть какими–то неведомыми, чудесными средствами развития края до крупного грузооборота и тогда только сооружать пути сообщения. Важно иметь только малейший залог того, что данный район таит в себе какие–либо естественные богатства: горно–промышленные, земледельческие или какие–либо другие, и уже судьба дороги должна быть обеспечена"… Вот так–с. И что вы о сем думаете?
– Нечто подобное, помнится, высказывали друзья моего отца, инженеры, профессора, собиравшиеся у нас на квартире,- Зверев с чуть грустной улыбкой человека, вспоминающего минувшее, взглянул за окно на неистовые краски заката.- Главное препятствие они усматривали в самодержавном образе правления в России.
– Вот видите,- удовлетворенно заметил Серов.- То препятствие устранено. Временное правительство, думается, соблазнялось примером Америки. Но это все равно что, сняв один хомут, тут же надеть другой, и не менее тяжкий… А вот деловитость людей инженерного толка нам весьма необходима. Скажем, железная дорога в северной тайге. Окупится ли она? И за счет чего? Золота? Его у нас копают с середины прошлого века и берут пудов по пятьдесят в год, так?
– Примерно… Но год на год, конечно, не приходится.
– Хорошо, и добыто за истекшее время около двух с половиной тысяч пудов. Согласитесь, немало. Но по отзыву горного инженера Боголюбского,- Серов легонько похлопал по лежавшим перед ним книжкам,- об иссякании золотых запасов не может быть и речи, ибо пески с содержанием пять - пятнадцать долей встречаются всюду, и не только в долинах, руслах, но даже на увалах. Что сие значит, вы, конечно, понимаете лучше меня.
– Да, край тот богат бесспорно,- кивнул Зверев.- Золото, платина, лес, пушнина. Возможны железо, медь, уголь. Я уж не говорю о минеральных источниках, могущих снискать краю славу второго Пятигорска. Но он и суров: годовые колебания температур лежат между пятьюдесятью градусами ниже и выше нуля по шкале Реомюра. Вечная мерзлота… Впрочем, я согласен написать очерк. Вы меня убедили: в России сегодняшнего дня можно и должно думать о будущем.
ГЛАВА 3
Комната, где оказался Аркадий Борисович Жухлицкий, была совсем пуста - только глухие стены, ни единого окна. И в пустой этой комнате, в дальнем ее углу, стоял, отвернувшись, голый человек. Невесть откуда сочившийся свет был безжизнен и тускл, но Аркадий Борисович ясно видел, что голова у этого человека по–каторжному обрита, что неподвижен он и холоден, как мертвец. Да, на труп он походил, на труп, который зачем–то прислонили к стене. И едва пронеслась мысль: "Кто, кто это, господи?" - как тело вдруг стало медленно поворачиваться, поворачиваться и, наконец, повернулось. Но не лицо, пусть даже и страшное, мертвое, предстало взору потрясенного Аркадия Борисовича, а все тот же слепой обритый затылок, та же холодная голая спина. Жухлицкий обмер, облился ледяным потом, ощутил, что жизнь покидает его. Рванулся было, но все члены будто вмиг обратились в вату, крикнул, но остановился в горле крик. И эта смертельная жуть все тянулась и тянулась, и не было ей пи конца ни края…
Наконец он проснулся - даже не проснулся, а выполз из сна. Так помертвевший путник выползает из бездонной трясины, уцепившись за случайный куст. Мучительный стон еще тянулся из его губ, билось сердце, отдаваясь во всем теле, мокрое от пота белье вязало, словно путы..
Середина ночи. Мертвая тишина стояла в доме и за окнами, и даже песий брех в отдалении не нарушал ее.
Аркадий Борисович рывком сбросил одеяло, нарочито громко ступая, чтобы подбодрить себя, подошел к столу и на ощупь зажег свечи. Чуть подрагивая, вздыбились несть огненных язычков. Темнота отпрянула и затаилась в углах, под креслами, всосалась в складки тяжелых бархатных портьер. И липкий страх, переполнявший Аркадия Борисовича, хоть и не пропал совсем, но тоже отступы куда–то в дальние закоулки души.
Аркадий Борисович почувствовал озноб, не глядя взял с кресла мохнатый теплый халат, набросил на плечи.
– Черт знает, что за сон! - содрогнувшись, пробормотал он.- Привидится же такое…