- Не бойтесь слов, - почти строго продолжал Александр Евгеньевич, подметив ее недовольство, - не бойтесь. Рано или поздно, но договориться придется... Я после того раза, когда мы с вами хорошо говорили, ненадолго спутался в мыслях: был такой случай у меня, что я не так понял ваши колебания. Взбрело мне на ум, что мы разные люди, с разным прошлым, и что оттого вы не принимаете меня к себе. А потом дошел я до истины: какое же может быть у вас прошлое? Вы еще и не жили. Вы сами сейчас создаете себя, человека из себя делаете. И надо, чтобы вышел из вас человек здоровый, теперешний, без всякого груза прошлого за спиной... Давайте, Мария, открыто и ясно говорить: любите вы меня?
Определенно и без всяких затей поставленный вопрос как бы оглушил Марию. На мгновенье, на самое коротенькое мгновенье ей стало больно от этой определенности, от этой простоты. Бессознательно, не думая и не рассуждая об этом, она ждала иного подхода со стороны Александра Евгеньевича. Ждала других слов, другого звука его голоса. Но было это только на единый кратчайший миг. А вслед за тем, как бы зараженная этой простотой и ясностью слов Солодуха, она ответила, сама внутренно дивясь своей смелости и простоте:
- Да... Вы сами это знаете.
Александр Евгеньевич протянул обе руки, обхватил ими голову Марии и близко придвинул свое лицо к ее лицу.
- Мы будем жить вместе... - взволнованно, но решительно произнес он. - Мы будем жить втроем. У нас настанет светлая, радостная, трудовая жизнь. Хорошая, настоящая жизнь, начнется у нас, Маруся!
Мария молчала. Она закрыла глаза и чувствовала ласку его рук на своих щеках и слышала его голос. Голова ее сладко кружилась и словно сон охватил ее - желанное и волнующее забытье.
Вдруг она поняла смысл слов Александра Евгеньевича. Тряхнув головой, она сделала попытку высвободиться из его рук. Открыла глаза, вздохнула.
- Не знаю... - глухо проговорила она. - Не знаю... как же это будет? Как мы станем жить втроем? А если Вовку у меня отымут?
- Отымут? - удивился Солодух. - Кто?
- Ну тот... - обожглась стыдом Мария, не в силах произнести слово "отец".
Солодух покачал головой:
- У него нет никаких оснований сделать это, никаких прав...
- А закон?!
- Нет такого закона, который отнимал бы ребенка от матери. В советской стране, Маруся, такого закона нет и не может существовать.
Мария вскинула глаза на улыбающегося Александра Евгеньевича и недоверчиво покачала головой.
23.
Вторая встреча Солодуха с Николаем произошла в этот же день. Александр Евгеньевич вышел зачем-то к слесарю, а в это время в дверях возник разговор между Степкой и кем-то, кто справлялся о Марии. Солодух сразу узнал голос Николая и пошел к нему навстречу.
- А, опять вы! - с легкой насмешкой и неприязненно воскликнул Николай. -Впрочем, я этого ждал.
- Вы зачем? - спросил Александр Евгеньевич ровно и почти равнодушно.
- Зачем? Ну, это уж мое дело!
- Не совсем. Дело касается Марии, а это все равно, что меня самого.
- Дело не касается вашей Марии, - язвительно возразил Николай. - Я к сыну своему пришел, к ребенку...
- Что ж, проходите, - посторонился Солодух, пропуская Николая. Тот удивленно взглянул на него и слетка смешался. - Проходите! - повторил Александр Евгеньевич.
Мария тревожно взглянула на обоих. У Марии вздрогнули ресницы. Солодух прошел к ней быстрее Николая и объяснил:
- Вот на Вовку пришел взглянуть. На нашего Вовку.
- На вашего? - удивленно изогнул брови Николай. - Парнишка, я в этом уверен, мой!
- Мог быть вашим, - усмехнулся Солодух, - а теперь вряд ли! Вы сядьте. Нужно поговорить. Нужно, чтобы все стало ясным и бесспорным.
Оттого ли, что Солодух говорил уверенно и просто, или от близости настороженной и враждебно поглядывающей Марии, но Николай смутился. Он потерял обычную свою уверенность. Он оглянулся бесцельно и сел на ближайший стул.
- Поговорим, - останавливаясь возле него, пригласил Александр Евгеньевич, - поговорим, как два сознательных, взрослых человека. Вот видите, это, - он показал на Марию, - моя жена. Жена и товарищ. Все, что близко ей, близко и мне. Ее ребенок - это и мой ребенок. Ясно? Особенно, когда на этого ребенка никто, кроме нее, не имеет никаких прав...
- А я? - вспыхнул Николай.
- Никаких! - рванулась Мария и тотчас же замолчала, встретив ласковый, но предостерегающий взгляд Александра Евгеньевича.
- Вы на него, конечно, не имеете никаких прав, - убежденно, как что-то, не требующее никаких доказательств, сказал Александр Евгеньевич. - Ведь, во-первых, вы сами себя устранили от ребенка, а, во-вторых, - он на мгновенье остановился, смял в себе что-то, обернулся к Марии и, улыбаясь, попросил ее: - Скажи ему, Мария, значит ли он что-нибудь для тебя теперь?
- Чужой! - изгорев смущеньем, решимостью и радостью одновременно, крикнула Мария. - Совершенно чужой он мне!.. Да, да! Николай, чужой, как первый встречный прохожий!
- А ребенок-то все-таки от меня, - криво усмехнулся Николай, бледнея. - Этого никуда не спрячешь.
- Что ж отсюда следует? - в упор взглянул на него Александр Евгеньевич, - случайность, прошлое, вопрос физиологии...
- Ему никто не заменит настоящего отца...
- Отцы часто умирают и от этого дети нисколько не проигрывают. Да нужно сначала понять, кто же настоящий отец: тот ли, кто...
- Тот, кто дал жизнь! - нетерпеливо перебил Николай.
- Ерунда! - поморщился Александр Евгеньевич. - Книжные, надуманные слова. Дал жизнь! Дело не в том, чтобы дать жизнь, а в том, как направить ее, эту жизнь.
Сжавшись и полуобернувшись от них, этих спорящих мужчин, Мария стояла возле кроватки ребенка и слушала. И нестерпимый, обжигающий стыд охватывал ее, подступал к горлу, выливался яркими, лихорадочными пятнами на щеках. Наростало в ней непреоборимое желание крикнуть, остановить их, прекратить их спор. Наростала потребность уйти, остаться одной, о чем-то глубоко и по-новому подумать, что-то пересмотреть, перерешить. Она стремительно обернулась к Солодуху и к Николаю, и они сразу увидели ее изменившееся от боли и тоски лицо.
- Мария! - шагнул к ней Александр Евгеньевич. Николай медленно поднялся со стула.
- Уходите! Перестаньте! - сдавленно крикнула она. - Не надо, не надо! Я не могу!..
Александр Евгеньевич нелепым, ребяческим жестом поднес руку ко рту и прищелкнул языком:
- В самом деле... Вот глупость-то! Дискуссию завели. Твоя правда, Мария, твоя правда! Пойдемте отсюда! - повернулся он к Николаю.
- Я сначала на Вовку взгляну, - возразил Николай, с жадностью поглядывая на обоих.
Но Мария выступила вперед и преградила ему дорогу к кроватке.
- Не пущу! Не хочу!.. Уходи! Слышишь, уходи и больше не смей приходить! Никогда.
У Николая хмуро сошлись брови. Александр Евгеньевич быстро положил ему руку на плечо и бесповоротно сказал:
- Да. Пойдемте! Без разговоров.
Без разговоров, внезапно подчинившись этому приглашению, Николай пошел к двери. Мэрия угрюмо следила глазами за тем, как выходил Николай и следом за ним Александр Евгеньевич. Лицо у нее было усталое, постаревшее, некрасивое.
24.
А Вовка между тем рос. У Вовки взгляд переставал быть неясным, неосмысленным, водянистым. Он начинал поворачивать головку на привлекавшие его звуки, он вглядывался в яркие цвета, он широко раскрывал глазки на сверкающие предметы. И некоторые голоса положительно нравились ему: так, он удовлетворенно пускал слюни, когда слышал голос матери или когда Наталка щебетала над ним что-то по-своему.
Вовка становился человеком.
Уже кончалась осенняя, неопределенная пора и по утрам земля туго и гулко рокотала под ногами. Стояли обнаженные деревья, и ветер свистел в их негибких ветвях. Звенели колким и хрупким льдом лужи в канавах и в колеях дорог. Выпадали густые инеи. Вспархивал, кружился и лениво падал снег. Подходила зима. В комнатке у Марии было тепло: хозяева протапливали квартиру, загоняя, как выражалась слесарша, тепло на зиму. Мария, управившись с Вовкой, усаживалась за работу. Вороха бумаг грудились перед ней на столе, она пересматривала их, что-то подсчитывала, что-то отмечала. Какие-то ведомости и таблицы, в которых она первое время путалась и с трудом разбиралась, поглощали ее время почти до-отказа. Но ей нравилось это. Ей было приятно и радостно сознавать, что она зарабатывает сама себе на жизнь, что она этой работой содержит и себя и Вовку.
Александр Евгеньевич приходил к ней каждый вечер. Она ловила звук его шагов за перегородкой, она с радостным волнением прислушивалась к его голосу. Она ждала его и была счастлива, что он приходит. Но когда он в тот день нелепого и странного разговора с Николаем, вернувшись в ее комнату, сказал, что они должны теперь жить вместе, она решительно и непреклонно отказалась.
- Нет, - покачала она головой, - нет, этого не нужно.
- Почему? - настаивал он.
- Я чувствую, что этого не нужно, - упрямо твердила она, не умея объяснить своего нежелания сойтись с ним и жить на одной квартире.
Солодух присмотрелся к ней, на мгновенье помрачнел, но быстро оправился и не стал настаивать.