Он пытался отшутиться, а потом, когда жена не приняла этого тона, стал раздражаться из-за ее непонимания. И ссора растянулась на целый месяц. До самого отъезда он не знал, поедет ли Вика с ним. Поехала…
Он не представлял себе жизни без нее, поражаясь лишь тому, как он раньше мог столько лет существовать на свете и не знать Вики. До чего же бедной, однобокой была его жизнь до встречи с ней! До чего примитивны были его эмоции! Любовь обогатила их, подарила ему огромный мир чувств. И теперь немыслимо, нелепо по мелочам убивать их одно за другим, копя в себе раздражение, обиду. Разрушить любовь легче, чем сберечь. Он обязан сделать все, чтобы их жизнь приносила обоим счастье.
Умница этот Трошин! Подвел же к каким-то стоящим выводам, а он: "зря разоткровенничался"! А кто откровенничал-то, душу открывал? Ведь это замполит рассказывал о своей жене, доброй своей помощнице. С таким жаром, восхищением говорил, с такой благодарностью, что завидно стало. Этим и подтолкнул, заставил на себя самого посмотреть другими глазами - а чем, мол, ты, уважаемый Василий Тихонович, своей Вике платишь, требуя от нее понимания? И еще обнадежил разговор с Трошиным - три дня общения Вики с Ниной Александровной без пользы для нее не пройдут.
От убеждения, что все будет хорошо, у майора Антоненко будто сил прибавилось. Он готов был к любому, самому трудному испытанию, и завтрашний день его не беспокоил так, как подполковника Савельева, хотя роль стажера вовсе не мешала ему чувствовать ответственность за исход учений. Еще не взяв в руки нити управления дивизионом, Антоненко уже начал сродниться с ним, проникаться его заботами и тревогами. И считал себя обязанным способствовать успеху своей части. Он знал, что завтра будет нелегко, но был готов к этому…
В палатке, где отдыхали офицеры батарей, тоже не спали. Старший лейтенант Мирошников сидел на постели в майке, скрестив на груди могучие руки, и, насмешливо щуря глаза, подзуживал разошедшегося Авакяна:
- Завалим, говоришь, стрельбу завтра? Ай вах, Али ибн Гасан! Тебе б в оракулы податься, а ты командиром батареи стал!
- А я твоей самоуверенности не разделяю! - горячился Авакян. - Не мы, а батя виноват в том "уде". И сейчас план он нам даст. А мы что? Мы - исполнители.
- Творческие, инициативные исполнители, - наставительно поправил его Максим.
- Да ну тебя к лешему! С тобой серьезно, а ты… - Авакян отвернулся от него, накрылся простыней.
- Слушай, я все тебя, Алик, спросить хочу: зачем тебе усики? Не идут они тебе, честное слово. Представляешь: оракул - и с усиками?
Кто-то коротко хохотнул и поперхнулся в подушку. Авакян подскочил на постели. Сейчас он походил на взъерошенного тщедушного петушка рядом с каменно возвышающимся Мирошниковым.
- Кто смеялся? - грозно спросил Мирошников, опередив его.
- Максим, перестань, - попросил Викторов. - Парень дело говорит. Завтра, если комдив февральскую обстановку повторит, нам туго придется.
- Бабка надвое сказала, Саша. Тошно мне вас обоих слушать, - серьезно сказал Мирошников. - Пессимисты проклятые! Я так думаю, что батя десять раз анализ сделал. Потом майор Глушков - тоже мужик с головой. Опять же новый командир что-нибудь подскажет. А в тебе, Алик, знаешь, что мне не нравится? Да нет, на усики. Я пошутил, они тебе идут. А то, что переметнулся как-то быстро к этому майору.
- А что ты против него имеешь? - опять вскинулся Авакян.
- А ничего. Только и батю не надо хаять. Он пока еще тобой командует, понял? - Мирошников разжал руки и лег. - Спокойной ночи. Кто там ближе к лампочке, гаси свет!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Предчувствие не обмануло подполковника Савельева. Утром, еще не побывав на командно-наблюдательном пункте, посмотрев лишь первые разведданные, он понял, что имитационная команда создала ту же мишенную обстановку, что и в феврале. Вот и случилось то, чего он боялся, что все дни пытался скрыть от самого себя: его знаний и опыта на решение этой задачи не хватало!
Единственное, что он мог предложить, - стрелять так же, как тогда: всем дивизионом, стараясь быть поточнее. И надеяться на запас снарядов. Савельев понимал, что это не лучший выход - все равно что стрелять из пушки по воробьям, но другого придумать не мог.
"А что наш "академик" присоветует? - посмотрел он с надеждой на майора Антоненко. - Ага, тоже лоб трет? Вот так! Получается, что не было моей вины в той "тройке". Не было! Стоило тогда просто доказать, что такая задача не для гаубичного дивизиона, а не переживать до сердечного приступа и не мучить себя понапрасну".
- В общем, так, - хмуро произнес вслух подполковник Савельев, - будем докладывать, что мы не в состоянии обеспечить полное подавление обороны "южных" при таком ее расположении. Пусть, пока есть время, Кушнарев просит подкрепления, привлекает реактивную артиллерию, минометчиков, авиацию - это уж его забота. Прикажут нам - будем мы стрелять. Но тогда с нас взятки гладки, верно?.. Есть другие предложения?
На командном пункте установилось гнетущее молчание. Майор Антоненко задумчиво вышагивал из угла в угол. "И тебе задачка не по зубам, - решил Савельев. - Чем же ты лучше меня тогда? Одним здоровьем?" Но майор Антоненко опроверг это. Когда начальник штаба оторвал взгляд от карты и встал из-за стола, чтобы возразить командиру, он опередил его:
- Мне кажется, Алфей Афанасьевич, расписываться нам в собственном бессилии не стоит. Это еще успеется. Случай, конечно, уникальный. Но коль ситуация необычная, надо и выход из нее искать соответствующий. Разбирали мы в академии нечто подобное… - Антоненко опустил, что это было в его дипломной работе. Сейчас он обрадовался предоставившейся возможности проверить свои теоретические выкладки и выдавать себя не хотел. - Не совсем похожее, правда, - там равнина, а тут горы, - но все же попробовать можно. Что, если дать каждому орудию свою цель?
- Нет, нет, что вы, Василий Тихонович! - ни минуты не раздумывая, решительно отказался от такого варианта Савельев. - Нереально. Это не огневая подготовка получится, а бог знает что! На прямую наводку дивизион я не выведу - через пять минут от него ничего не останется, "южные" мне его живо расколотят. А стрелять так с закрытых позиций просто невозможно. Нет у меня столько вычислителей, чтобы подготовить для всех орудий данные. И линий связи, и стреляющих. А имел бы их - разве допустимо на наблюдательных пунктах такое столпотворение? "Южные" их быстро обнаружат и разнесут раньше, чем мы начнем стрелять. Да и потом, где это видано, чтобы мы, тяжелая артиллерия, как снайперы, за мелочью охотились? Нет, нет и нет!
- Товарищ гвардии подполковник, позвольте, я скажу, - негромко произнес майор Глушков, внимательно слушавший спор командиров. - Вариант "орудие - цель", на мой взгляд тоже, самый подходящий. Я бы сказал даже, идеальный для такого случая. Но в нашем положении - невыполнимый: нет технических возможностей. И это наша вина, что мы не предусмотрели подобный казус. Но это уже другая тема. Я поддерживаю Василия Тихоновича с небольшим компромиссным изменением. Орудие не орудие, а между взводами цели можно распределить. Стрелять будут командиры батарей и взводов управлений. Данные подготовить успеем, беру на себя.
- Нет, - твердо повторил подполковник Савельев. - Экспериментировать на зачетной стрельбе, пока я командую дивизионом, не позволю. Каждая батарея возьмет на себя по высотке, и больше никаких перераспределений.
- Да мы особенно и не ломаем обычную схему, - продолжал спокойно настаивать на своем начальник штаба, давно уже привыкший к тому, что командир неохотно принимает незнакомые, не отработанные заранее на тренировках методы стрельбы. - Так получится куда прицельнее, чем пытаться накрыть всю площадь. Два-три переноса огня, и выкурим "южных". А так только попугаем.
Савельев ничего не ответил, давая понять, что доводы майора Глушкова тоже неубедительны для него и поэтому неинтересны.
- Алфей Афанасьевич, - снова заговорил майор Антоненко, досадуя на упрямство Савельева и одновременно стараясь скрыть эту досаду. - Алфей Афанасьевич, - повторил он мягче, - нельзя же так! Илья Владимирович верно говорит. Это нам по силам - я же видел, как дивизион стреляет. Помните, как НП разнесли? А ведь цель тоже мелкая была. Давайте подумаем, не будем торопиться, взвесим все.
Эти просительные нотки и решили спор. Машинально, забыв о присутствии офицеров, Савельев провел ладонью поверх рубашки, крепко растирая грудь там, где засела занозой боль.
Да он и сам хорошо видел нелогичность своих возражений. Резон в доводах Антоненко и Глушкова был. Зимой, когда он искал причины неудачи, такая идея тоже приходила ему в голову. Но, видно, слишком быстро отогнал ее: нереальной, невыполнимой, непривычной показалась. Есть тут здравый смысл, стоило бы обдумать. Но времени на это уже не было. А вот молодые, погляди-ка, друг друга с полуслова поняли. Вот тебе и "академики"! Обскакали старика, ничего не скажешь! Ну что ж, решение будет почище соломонова: пусть-ка они сами эту кашу и расхлебывают, раз так настаивают и уверены, что справятся. А мы посмотрим. Со стороны.
- Нет, - произнес Савельев упрямо после долгого молчания, но голос предательски дрогнул. - Рисковать я не хочу.
- Эх, Алфей Афанасьевич, загубим стрельбу! - в сердцах сказал майор Антоненко и отвернулся.
- Товарищ гвардии подполковник, вас на КП полка вызывают, - сказал Климов, сидевший возле полевого телефона.
- Хорошо, доложите, что сейчас будем. Едем, Василий Тихонович, под светлые очи начальства. - Савельев тяжело поднялся с табуретки. Встретился со взглядом майора Глушкова, в котором без труда прочел неодобрение, хотя красивое загорелое лицо начальника штаба было, как всегда, непроницаемо.