А майор Антоненко, чувствуется, не засидится. Честолюбив очень. И еще предстоит изучить его как следует, чтобы вовремя поправить, тактично помочь ему. Чтобы Антоненко сумел взять все лучшее савельевское и прибавить к своим знаниям и молодой энергии. Удастся это - будут и с ним такие взаимоотношения, как с Алфеем Афанасьевичем. К тому и станем стремиться. Такая задача. А сейчас хватит прохлаждаться!
Трошин встал, тихонько, чтобы никого не разбудить, выбрался из палатки. С наслаждением прошелся босиком по мокрой и скользкой траве - ощущение, знакомое с детства, когда он вот так же, поеживаясь от утренней прохлады, гнал на выпас колхозное стадо. Только резких, как выстрел, хлопков бича и мычания еще сонных коров не хватает для полного сходства. А рассвет такой же: небо чистое и прозрачное. Кажется, запусти в него камень - и на землю брызнут холодные звенящие осколки. И воздух, как всегда после дождя, свежий, острый, с чуть слышным горьковатым запахом полыни. Хорошо!
Трошин искренне посочувствовал спящим: этакой красотищи не увидят! Часа через два ожесточится солнце, и она исчезнет, придавленная безжалостным зноем. Ну и пусть их отдохнут - день предстоит хлопотливый.
Он присел на камень, не спеша натянул сапоги. Так же неторопливо, растягивая удовольствие, умылся, растерся мохнатым полотенцем, оделся и пошел вниз по оврагу.
Его день уже начался.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Трошин вспомнил, что хотел поговорить с прапорщиком Песней, и свернул к штабным машинам. Но дорога шла мимо кухонь, и он улыбнулся: вспомнилось ходячее мнение о замполитах, будто бы те на учениях только возле пункта хозяйственного довольствия и крутятся, заботятся только о питании солдат. Не делать же ему крюк из-за нелепых побасенок? Возле кухонь уже вовсю кипела работа. В котлах, подогреваемых бездымным огнем - Савельев научил маскировке и поваров, - что-то булькало. Четверо солдат в белых куртках и шапочках нарезали на больших досках крупными кусками мясо и картофель. Один из них, заметив приближающегося замполита, бросил нож и побежал навстречу. Трошин издали узнал в нем сержанта Михайлова и усмехнулся, вспомнив историю с его назначением на должность шеф-повара. Самая настоящая ссора тогда была с Савельевым из-за этого самого парня. Первая и последняя их ссора.
Михайлова все заметили еще при прохождении им курса молодого бойца. Этот симпатичный курносый паренек с лету схватывал начала солдатской науки. И перед принятием присяги он блестяще сдал все зачеты, стрелял из автомата лучше всех новобранцев. Командиры батарей "сватали" сообразительного и памятливого первогодка к себе, по начальник штаба решительно заявил, что поставит Михайлова вычислителем. Споры прекратил подполковник Савельев, сказав, что Михайлов пойдет во взвод управления, будет разведчиком.
А тот вдруг пришел в кабинет майора Трошина и стал проситься в повара, чем привел замполита в полное замешательство. Обычно было настоящее мучение найти повара: специалисты приходили редко, готовили их сами. Но желающих не находилось, на кухню шли с большой неохотой и обидой - каждый стремился получить боевую профессию. Стыдно, мол, после службы рассказывать, что два года щи да кашу варил. Трошин иного часами убеждал, как важна и эта профессия. Мог, конечно, без уговоров обойтись: приказал - и все, в конце концов командиру виднее, куда солдата лучше для пользы службы поставить. Но майор Трошин, как и Савельев, во всем оставался верным принципу убеждения, считая, что хуже быть не может, чем когда человек чувствует себя не на месте. И дела не будет, и сам исполнитель замучится.
И вот ирония судьбы - теперь замполиту самому пришлось выслушать целый гимн поварам, настоящий монолог со всеми его атрибутами: пафосом и риторическими вопросами. Оказалось, в личном деле солдата как-то проглядели или просто не обратили внимания на его гражданскую специальность: Михайлов, продолжая семейную традицию, закончил кулинарное училище. Майор Трошин привлек все свое красноречие, привел массу доказательств, только бы переубедить парня. В другое время он бы не только не перечил, но и обрадовался бы желанию солдата, а тут, как на грех, хозяйственный взвод был полностью укомплектован. И к тому же Трошин хорошо себе представлял, какой бой с Савельевым придется выдержать, если поддержать просьбу первогодка.
Но Михайлов был непоколебим в своем желании, стоял твердо. И, скрепя сердце, Трошин отправился к командиру дивизиона ходатайствовать за него. Сейчас даже вспоминать не хотелось тот разговор: показал свое упрямство Савельев. Но майор Трошин настоял, добился своего. И с месяц примерно замполит с командиром держались друг с другом официально.
А подобрел подполковник Савельев лишь после того, как однажды попробовал обед, приготовленный Михайловым, - все блюда оказались просто отменными.
- Талант у твоего подшефного, комиссар. Убедил. Но и меня пойми: артиллерист из него тоже отличный бы вышел. Не ершись, - быстро пошел на попятную Савельев, заметив, что Трошин готов опять заспорить. Он тоже не ожидал, что его мягкий, улыбчивый замполит может иногда вспылить. И теперь, зная его характер, не хотел вновь обострять отношения. - Согласен: накормить хорошо людей - дело важное, а все ж, по мне, орудийный номер или разведчик выше, чем повар…
И вот виновник той размолвки стоял перед майором и докладывал, что готовится на завтрак, без запинки называя, нормы раскладки по порциям. Трошин слушал внимательно, не прерывая: понимал, что для этого рослого парня в поварской шапочке доклад о готовности его хлопотливого хозяйства так же серьезен, как для командира орудия - о готовности к бою.
- Хорошо, Михайлов. Знаете, что обед вам придется готовить на ходу? Так что если будет заминка с чем, сразу поставьте меня в известность. Но чтобы по первой команде могли накормить личный состав.
- Управимся, товарищ гвардии майор!
- Ну, действуйте.
Сержант Михайлов четко развернулся и ушел к кухням, а замполит спустился по оврагу ниже. Около фургона автомастерской умывался прапорщик Песня. Водитель поливал ему прямо из канистры, а Песня шумно плескал пригоршни воды на грудь и спину, фыркая от удовольствия, как тюлень. Майор Трошин остановился рядом:
- Здравствуйте. А физзарядкой мысленно занимаешься, Николай Герасимович?
- Здравия желаю, товарищ гвардии майор, - приветливо сказал Песня и, тряхнув мокрыми волосами, выпрямился. - А зачем мне та физзарядка? Во, бачьте, яка мускулатура! - Прапорщик поиграл мощными бицепсами. - Могу нашего старшего лейтенанта Мирошникова на лопатки разложить, хоть он и мастер спорта. Всю жизнь на казенных харчах - как не раздобреть! Детдом наш хоть на Украине был, немцами подчищенной, а мы не голодували, нет. Вот разве что ростом не очень вышел.
- Да, здоров ты, Микола, здоров! - не скрывая зависти, сказал Трошин. - Вот только…
- Хотите сказать, - подхватил Песня, - сила е́ - ума нема?
- Нет, не это. Парень ты башковитый, не прибедняйся! Именно потому, что голова у тебя светлая, и не понимаю, как ты вчера опростоволосился перед новым командиром? Сначала Позднякова обругал, потом по вводной что-то непонятное выкинул. Что за трюки?
- С "газами" маху дал. Точно, - согласился прапорщик. - А Позднякова вы ж знаете, он отца родного из себя выведе. Говоришь, говоришь, а все как горохом об стенку - отскакивает. Пока не прикрикнешь… Ох, моя б воля, без раздумья по уху вмазав бы за то, что над машиной изгаляется.
- Вот-вот, и я про то самое, что без раздумий. Методы у тебя какие-то партизанские. Эх, Микола, Микола! Поделом тебе от майора попало. Прав Антоненко: мягкие мы с Алфеем Афанасьевичем. Давно пора с тебя построже спрашивать. Техникум за плечами, командир со стажем, самому за тридцать, а ведешь себя иногда несолидно. Сознательности - ну ни на грош!
- Не. Понимаю, что виноват. Не сдержался. Думаете, мне самому это дюже нравится - ругать? Но и мовчать мочи нема. И обидно, что майор говорит, чтобы я не встревал не в свое дело. А чье ж тогда? Пускай ломают - буду мовчать. Ладно.
- Неправильно ты понял майора Антоненко. А вот чувства свои надо сдерживать, уважая подчиненных, с которыми тебе, может быть, завтра в бой идти придется. Криком делу не поможешь.
- Это нет! Никогда я не научусь уважать лентяев! Хоть убейте! А не гожусь - уйду. - Прапорщик надевал тужурку и от волнения никак не мог поймать в петли пуговицы, - Вот уволится батя - и я следом! Чую, с новым командиром не сойдемся характерами. Сам недоволен и вас уже успел настроить против меня. Не согласный я с майором служить, вот мой сказ!
- Не дело, прапорщик, говоришь! - резко ответил майор Трошин. Его широкое, испещренное мелкими оспинами лицо стало строгим. - Ты кому служишь? Подполковнику Савельеву? Мне? Майору Антоненко? Или Родине?
- Разрешите? - Песня достал сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил, жадно затягиваясь. Крупные, в темных от въевшегося масла ссадинах, руки его дрожали.
"Проняло-таки, - удовлетворенно отметил Трошин. - В одном все же прав Антоненко: много мы тебе прощали за твою двужильную работу".
- Ты в крайности не бросайся, Николай Герасимович! Правильно, что не остался в стороне, заставил солдата огрехи подчистить. А вот объяснить ему следовало спокойно, убедительно, что к чему. Да так объяснить, чтобы он потом по своей охоте, без напоминаний, как за невестой, за своим тягачом ходил, пылинки с него сдувал. А не криком, не руганью тем более. Сознательности этим не прибавишь, зато скоро он и к крику привыкнет, перестанет на него реагировать: мол, покричат и перестанут. И понадобятся иные средства. Вроде твоего "вмазал бы". Так мы ого до чего докатимся, понял?
- Как не понять! - ответил прапорщик, но упрямый взгляд из-под коротких белесых ресниц, сопровождавший эти слова, опровергал их.