В суете дел полковник Кушнарев как-то не задумывался над увольнением Савельева. Ну, уходит и уходит. Года подошли, пора и на покой. Оказывается, все не так просто. Неужели и он, когда время придет, станет вот так же цепляться? Годы летят, оглянуться не успеешь, как надо будет уступать свое место кому-нибудь помоложе, поэнергичнее. А боязно такому вот ершистому, с гонором, как этот майор Антоненко, отдавать. Но что делать? Жизнь не стоит на месте, а в армии требования к знаниям, опыту, здоровью очень жесткие. С этим надо считаться. Что молодые? Не хуже их! Опыт - дело наживное. Зато энергии сколько! Да и привычки к старому, консерватизма нет. Командует же соседним полком его бывший комбат. Присвоили ему досрочно подполковника, и работает намного лучше того, которого, сменил. Еще на соревнование его, Кушнарева, вызвал, задира этакий! А что, того и гляди, обойдет. Его методы перенял, да и сейчас спрашивать не стесняется, советуется. Толковый командир будет.
И из этого Антоненко тоже толк будет: вон как глубоко пашет! А задиристость уйдет, сменится солидностью. Он в другом посильнее. Алфей - тот все по подсказке действовал, а майор вперед заглядывает. Хорошо, если бы он завтра принял командование, а то вдруг запорет Афанасьич стрельбу, как зимой, подведет полк.
Будь ты неладен! Что это он: подведет не подведет! Нехорошо так о друге! Хотя нет, служба службой: в угоду одному, чтобы боль его утешить, нельзя работу всех сводить насмарку. Нельзя! Лучше одному уйти, если не справляешься, если других сдерживаешь. Только, чтобы боль короткой была, надо сразу рвать - так лучше. Без жалости и сострадания. И пусть утешением будет: ты отдал все, что имел, честно и до конца.
Поведение Савельева в последние месяцы вдруг предстало перед Кушнаревым как Алфей ту злосчастную "тройку" переживал. Тоже смурый, как сегодня, ходил. Вот и свалился с сердечным приступом. Конечно, не мудрено было расстроиться: все-таки большой просчет в чем-то допустил. Вину чувствовал, а исправить никак не мог и промаха своего, видно, не нашел. Тогда-то, наверное, Савельев и написал рапорт об увольнении. А потом, летом, когда дивизион вернул себе былую славу, решил, что погорячился, на попятную хотел пойти - ан поздно! Вот и переживает сейчас.
Эх, Алфей, Алфей, неугомонная головушка, зря ты себя гложешь, зря!..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ночь выдалась темная. Тучи, словно гигантские шторы светомаскировки, закрыли звезды и ломоть ранней луны. Часа через два холодные капли сначала осторожно, будто примеряясь, ударили по взмокшим от пота обнаженным спинам артиллеристов, а затем полил настоящий летний дождь.
- Тебя только на нашу голову не хватало! - беззлобно сказал командир орудия сержант Нестерович. - Ладно, сделаем перекур.
Артиллеристы его расчета с наслаждением разогнулись, выбрались из окопа, подставили разгоряченные потные тела дождю. Лишь Новоселов остался, продолжая копать в неподатливой земле нишу для снарядов.
- Степа, передохни маленько, - позвал его из темноты заряжающий Ляпунов. - Работа не Алитет - в горы не уйдет. И вообще, не торопись выполнять команду, потому что новую дадут.
- Отцепись! - буркнул в ответ Новоселов и с ожесточением ткнул в землю лопатой. Она попала на камень, высекла искру и жалобно зазвенела.
- Чего дуришь? - обиделся Ляпунов. - Какая тебя муха сегодня укусила? Слова ему не скажи!
- Вот пристал! Прошу же по-человечески: отвяжись!
Новоселов был не в духе с той минуты, как обнаружил, что пропало письмо. Точно помнил, что сунул его в карман, когда объявили тревогу. И надо же - обронил! Где? В казарме? По дороге в автопарк? Ищи теперь! Сплошные невезения в последнее время! То драка эта, то история с розами, из-за которой не попал к Ольге на день рождения, а теперь вот и письмо от нее потерял, не успев прочитать.
А все батя! Роз несчастных пожалел! Эх, если бы не он, все было бы нормально! И не переживал бы, что письмо потеряно. Кто знает, что там Ольга написала? Повидались бы, и все стало бы ясно. А так неизвестно, может, уже отставка дана за ненадежностью. Являешься раз в месяц, как этот дождик в пустыне. Скорее бы уж подполковник уезжал, что ли! И чего тянет? Ему б кто сказал, что может на все четыре стороны, - только б его и видели! Много ли радости, когда то нельзя, туда не ступи, того не сделай или, как говорит старший лейтенант Авакян, "свое неудовольствие можешь выражать шевелением большого пальца в правом сапоге". Ну, жизнь! А тут еще и командир дивизиона на тебя взъелся.
Ладно, уедет подполковник Савельев, а что изменится? Тот, новый, что на привале втык прапорщику Песне делал, лучше, что ли? Копия Авакяна - пикнуть не даст! И какое им всем дело до того, что тебя волнует? Будь паинькой, служи примерно, а свои думы при себе держи.
Новоселов посмотрел в ту сторону, где расположились на перекур сослуживцы. Накрывшись плащ-накидками, они сидели на корточках и дымили, пряча в кулаках светлячки сигарет. "Тоже мне фронтовички - маскировку соблюдают! От бати переняли! Влюблены в него по уши. Как вскинулись, когда я им про беседу о розах рассказал, товарищи называются!"
Степан прислушался к разговору, который вели артиллеристы.
- Выхожу я, значит, на КПП, а там, братцы, такая девушка стоит, аж дух перехватило! - Все ясно: Ляпунов заливает про свое очередное похождение. На это он мастак. - Фигурка у нее точеная, мордашка - прелесть, сама такая смугленькая из себя. А глазищи! Как глянула - рука к карману потянулась рубль поискать.
- Какой рубль? Что она, нищая?
- Ну до чего ж ты неначитанный, Лебедев, аж стыдно с тобой в одном расчете служить! "Нищая"! - передразнил спросившего Ляпунов. - Классиков надо со школы помнить и перечитывать изредка, а то, наверное, одни уставы и зубришь. Не перебивай, когда умные люди говорят. Слушайте, братцы, какая дальше история получилась. Подхожу к ней: "Здрасьте, это вы меня вызывали?" "А вас, - спрашивает (меня, значит), - Леня Ляпунов зовут?" "Так точно, гвардии рядовой Леонид Ляпунов собственной персоной!" А сам себе думаю: господи, в таком завалящем поселке - и такая симпатяга обитает, а я просмотрел, лопух! "Вам, - говорит, - Лида просила передать, что ее послали в командировку в область. Не обижайтесь, что ее в эту субботу не будет". Это я-то обижусь, когда она такую подружку прислала! Лида ведь худенькая, востроносенькая, а эта - м-м, пальчики оближешь! "Какая Лида? - равнодушно так отвечаю. - А-а, это та, с которой мы характерами не сошлись? Помню, как же, как же. Только мы с ней встречи на субботу не назначали, ошибочка вышла. Давно мосты развели". Это я чтобы она не подумала, что за Лидку держусь. И начал я к ней подходы делать. Как зовут, то да се. Слово за слово - простояли, наверное, с полчаса. Про театры ей заливаю, музеи там, про тоску свою: "Дайте тайну простую-простую, тайну, робость и тишину, тайну хрупкую и босую, - дайте тайну, хотя бы одну!" Душевные стихи!
- Ух, силен! - восхищенно цокнул языком зарядный Уренгалиев.
- Да уж, клиренс, как ты, не таскал, - не скрывая самодовольства, ответил Ляпунов.
Артиллеристы негромко засмеялись. Клиренс - расстояние от земли до нижней точки орудия - был старой шуткой, которую иногда разыгрывали с новобранцами. Посылали "за клиренсом" в соседний расчет, а там давали какую-нибудь железку. И веселья было тем больше, чем увесистее оказывался этот "клиренс". Ляпунов так подшутил было над Уренгалиевым, но сержант Нестерович отчитал его и заставил самого оттащить назад ту железку. И еще неизвестно, над кем из них двоих смеялись сейчас солдаты.
А Нестерович и теперь одернул Леонида:
- Ляпунов, хватит байки травить. Работа стоит, а у тебя все девки на уме. Где ты такого нахватался?
- Дайте хоть доскажу, товарищ гвардии сержант, чем все кончилось, - не смутился Ляпунов. - Одну только минуточку. Так на чем я остановился? Ага, на стихах! Этим и взял: договорились мы с ней на танцах встретиться. Прихожу. Вижу, в уголочке стоит, одна-одинешенька. Меня дожидается. Сама вся в красном. У меня от этого цвета нехорошее предчувствие появилось - даже сердце екнуло. Но иду к ней. Только парой слов перебросились, как тут меня по плечу кто-то осторожно: тук-тук. Оборачиваюсь - а это моя Лидуся! "Характерами, значит, не сошлись? - говорит. - Ах ты, трепло! Еще в чувствах ко мне распинался!" И тэ дэ и тэ пэ. Короче, дала мне отлуп, как говорил незабвенный дед Щукарь, взяла эту смугленькую под ручку и удалилась. И такая она была в эту минуту, братцы, что я чуть было не сомлел: красивая и неприступная. И вот уж сколько прощения прошу - никаких сдвигов. Не выдержал, говорит, проверочки, вот и кусай себе локти.
- Мало тебе досталось, Ляпунов, - сказал сержант Нестерович. - Сердцеед, тоже мне! Хорошо, что рассказал: с субботы на воскресенье буду тебя в наряды ставить, нечего тебе в увольнении делать. А теперь все - за работу! Дождь не переждешь. Скорее управимся - и на боковую.
- Так я с Лидой никогда не помирюсь, если в увольнение ходить не буду! - притворно перепугался Ляпунов, но тут же перестроился, спросил вкрадчиво: - Товарищ сержант, вы случайно не ясновидящий? Как это вы в темноте работаете? Ну прямо кошка! А у меня глаза чуть не выпадают. Тычу наугад.
- Я тебе потычу, балаболка! - шутливо пригрозил сержант и спрыгнул в окоп. - Тебя, Ляпунов, хлебом не корми, а дай языком почесать.