- Удивительно: я весь в долгах, - сказал он нетерпеливо. - Туда должен, сюда должен… За всю жизнь не выплатить. Она, если хочешь знать, от долга отказывается, ей нужно, чтобы я по любви возле нее сидел. Вообще, лучше давай мы сами разберемся. Тут третий лишний… Подняли базар.
Он становился с Ларисой все холоднее, грубил ей при людях, иногда не возвращался на ночь, ночевал неизвестно где, и она выходила по утрам с заплаканным, опухшим лицом…
Были сумерки. Дорофея вышла за чем-то на кухню, хотела зажечь свет и увидела Ларису. Та сидела перед печкой на низенькой скамейке, облокотившись на колени и обеими руками подпирая голову. Дорофея подошла, погладила ее по спине.
- Должно быть, мы разойдемся, - сказала Лариса. - Мне… трудно так жить. - У нее и губы двигались с трудом. - Я никогда не думала, что будет так… трудно.
Она зарыдала. Дорофея наклонилась к ней, обняла… Подняв голову, Лариса сказала:
- Дорофея Николавна, у меня будет ребенок.
- Ларочка, - сказала Дорофея, - милая ты моя, так это же счастье, все тогда переменится, вот увидишь!
- Ах, ничего не переменится! - сказала Лариса.
Дорофея прижала губы к ее виску: Геня будет любить ребенка. Ты молоденькая, не знаешь, что такое первый ребенок… А для тебя это, Ларочка, - новый мир, вот ты увидишь. Еще как люди ссорятся, а живут вместе по тридцать лет. Думаешь, мы не ссорились с Леонидом Никитичем?.. Кое-как успокоила.
…Пришла с работы поздно; и предстояло еще писать тезисы к докладу… В доме было тихо. Леонид Никитич и Юлька сидели в столовой, и по их лицам, расстроенным и торжественным одновременно, Дорофея тотчас поняла, что что-то произошло.
- Гени нет? - спросила она, встревожась.
- Нет, - ответила Юлька. - И Лариса ушла с утра, и нет до сих пор… Садись, я буду тебя кормить.
- Я не хочу, - сказала Дорофея. - Что случилось?
- Они расходятся, - сказала Юлька. - Лариса переезжает обратно в общежитие. Мама, мы тут с папой обсудили, и мы считаем… Скажи ты, папа, если хочешь, только спокойно, пожалуйста.
Леонид Никитич сказал:
- Такое предложение, Дуся… Чтобы Генька жил отдельно. Это будет лучше во всех отношениях.
- Чем же это лучше? - спросила Дорофея. - Выгнать сына из дома?
- Ни к чему так ставить вопрос, - сказал он. - Выгнать из дома страшные слова, чересчур сильно сказано, а я подхожу просто: наймет покамест комнату, а потом, может быть, жилотдел даст ему что-нибудь - мы отдохнем, он поучится жить без подпорок… Польза всем.
Он старался говорить спокойно - жалел ее.
- Семьи не стало, Дуся. Другой раз противно домой возвращаться… Один человек, понимаешь, может испортить жизнь стольким людям!
- Эгоизм! - сказала она. - Характер сложный, становление проходит трудно, а ты, отец…
И тут взвилась Юлька.
- Он паразит! - закричала она. - Мама, ну как ты не хочешь понять! Даже Лариса видит… Он паразит, и всегда будет паразит, если его дальше носить на ручках…
Странно звучало в Юлькиных устах это бранное слово - "паразит", такое ходкое в революцию и сейчас вышедшее из употребления. Несомненно, Юлька прочла его в книгах и что-то соображала, прежде чем применить к брату…
- И вот именно выгнать, да, выгнать, не бойся, папа, что страшное слово! Пусть живет сам! Пусть из-за хлеба работает, если ничего не понимает! Вы не научили понимать - пусть другие научат, без нежностей!.. Ты же умная, ты справедливая - как же ты можешь, чтобы Лариса вернулась в общежитие как оплеванная? За что она оплевана? Геньку нельзя выгнать, а ее, значит, можно? Можно, да?
Она спрашивала как прокурор. Она только сначала крикнула, а по мере того как говорила, все успокаивалась, голос становился яснее и суровее:
- Как ты допустила, чтобы он женился, как он смел жениться, когда он такой!..
- Кто же ее гонит, - сказала Дорофея. - Разойдутся по разным комнатам - и все.
Уже совсем спокойно Юлька качнула головой:
- Нет, это получится то же самое. Мы с папой решили правильно.
- Вы с папой решили, - сказала Дорофея, - но и мой голос что-то значит, правда? Вы с папой все-таки со мной посчитаетесь?
- Знаешь!.. - гневно начал Леонид Никитич.
- Прости, папа, - сказала Юлька. - Я должна сказать одну вещь. Если Генька не уйдет, я уйду. Принципиально.
- Куда? - спросила Дорофея.
- На всех заводах есть общежития.
- А школу кончать?
- Вечернюю, как Андрюша.
- Это что, бунт? - спросила Дорофея. Думала пошутить, а вышло тоскливо.
- Слушайте, - сказала она, - сегодня повестка была - шестнадцать вопросов. Я не могу сейчас больше ничего обсуждать. И мне еще готовить тезисы.
- Отложим до завтра, - снизошла Юлька. - Хотя обсуждать тут нечего, а надо решать… Спокойной ночи.
Она ушла. Ушел сразу и Леонид Никитич, показывая, что не хочет без Юльки продолжать разговор. Дорофея сидела у стола. Не шли в голову тезисы. Текло ночное время… Негромко хлопнула входная дверь - это Лариса пришла, она одна умеет захлопнуть дверь так осторожно, чтобы никого не разбудить… Она тихо разделась в передней и вошла в столовую, очень бледная, с мученическими глазами.
- Ну вот, - сказала она, голос у нее прозвенел и сорвался. - Вы хотели ребенка, так его не будет.
И, еле двигая ногами, пошла в свою комнату. Дорофее стало тошно, душно; она поднялась и пошла за Ларисой. Та стояла и разбирала постель на ночь. Она делала это аккуратно и неторопливо, тонкие руки ее плавно двигались над кроватью. Дорофея спросила резко:
- Какой негодяй тебе это сделал?
Лариса повернула белое лицо и посмотрела на нее. Дорофея поникла головой, как виноватая.
Потом она подсела к Ларисе и гладила ее молча, а та лежала на спине неподвижно, с закрытыми глазами, и была похожа на покойницу…
- Геня, - сказала Дорофея, - нам лучше жить врозь.
Сказала сухо, отчужденно, хотя сердце рвалось от боли: вот куда зашло - она отсылает от себя Геню! Но ничего нельзя было придумать другого, она отсылала его не потому, что этого хотели муж и Юлька, - сама отсылала, по своей воле. При всей любви к нему, она сейчас не могла оставить его возле себя и удалить Ларису, этого она никогда бы себе не простила, терзалась бы до последнего часа…
- Придется врозь, - повторила она, собрав всю твердость.
Она ждала, что он будет поражен, начнет упрекать, просить… Но он сидел и, вытянув губы, что-то насвистывал.
- Пожалуй, действительно, - сказал он.
Он подумал, что отец и мать становятся все придирчивей, мать подпала под влияние отца и Юльки, скоро дома совсем не будет житья. Лариса умную сделала вещь: на что ребенок? - а они разыгрывают трагедию.
Дорофея поехала к Марье Федоровне и целый вечер выплакивала ей свое горе.
Акиндиновы, Марья Федоровна и Георгий Алексеич, снова появились в Энске за несколько лет до войны. Акиндинов стал большой хозяйственник, его назначили директором станкостроительного. У них, как и у Дорофеи, мало было времени, чтобы ходить в гости; но в несчастье они вспоминали друг о друге, и Дорофее не стыдно было по-бабьи, по-деревенски плакать перед Марьей Федоровной, которая давно ее знала и понимала все. У Акиндиновых обе дочки были замужем, жили с мужьями и детьми в других городах, Марья Федоровна по ним тосковала. Глядя на Дорофею, она тоже всплакнула.
- Друг вы мой! - сказала она со своей горячностью. - Вы правильно поступили, что доверили его другим людям! Пусть они его возьмут и переработают, - Марья Федоровна энергично показала руками, как надо переработать Геннадия. - Ведь вы уже ничего не в состоянии ему дать, кроме любви…
Геннадий поселился на Октябрьской, в большом доме времен второй пятилетки, в квартире гражданки Любимовой. Дорофея навела справки - что за Любимова: медицинская сестра, работает в городской больнице; есть сын, школьник; муж убит в войну.
Дорофея поехала взглянуть, как Геня устроился; но никто не вышел на звонки, никого не оказалось дома. И второй раз повторилось то же самое. Ей наконец стало обидно стоять на площадке и звонить: что она, в самом деле, ломится к нему. Пускай-ка сам позовет.
- Я была у тебя, никого не застала, - сказала она при встрече.
- Да? - отозвался он. И не позвал, не пригласил в гости.
А потом по улице - Разъезжая улица информированная и вдумчивая пошел слух и через Евфалию дошел до Дорофеи: будто у Геннадия с его квартирной хозяйкой любовь, а она его старше лет на десять, если не больше.
- Может, и к лучшему, что старше, - сказала Дорофея. - Она на него будет благотворно влиять.
Что он вернется к Ларисе, Дорофея не верила. И как Ларисе простить, если б и вернулся. "На мой характер - я бы не простила".
А мальчик Саша, сын медсестры Любимовой, - продолжала, собрав новую информацию, Евфалия, - совсем маленький мальчик, в знак протеста пошел в каменщики и кладет кирпичи на постройке.
- Вечно присочинят бабы, чтоб было трогательно, - сказала Дорофея, кто пустит маленького мальчика класть кирпичи, глупости какие…
Она спросила Геннадия:
- Правда, что ты вроде женился?
- А тебе уже доложили! - сказал он. - Ты уж готова и тут вмешаться! Перестань, мать: прекрасная женщина, любит меня как не знаю что…
- Сколько лет ее сыну?
- Пятнадцать, шестнадцать; а что?
- Он работает?
- Да, у них туго было, пошел работать…
Заходил Геннадий редко, и не домой, а в горисполком. Секретарша докладывала: "Вас просит сын…"
Он поступил на завод строительных материалов, вдали от города. Дорофея не видела его четыре месяца. А сейчас он опять с нею в новогоднюю ночь.