– Во-первых, удавы не мяукают, – поблескивая очками, возразил Цветков. – Это не научно. Во-вторых, людскую речь воспроизводят только попугаи.
– Оно попугайной породы, – объяснил Вострецов.
Тут сигнальная веревка три раза сильно дернулась в руках сигнальщика.
Ученики начали выбирать из воды водолазный шланг и сигнал.
Чудовище замолчало.
– Почему оно не поет? – спросил Толя Цветков.
– Голодное. Не до пения, – объяснил Вострецов.
– Как бы оно Лошкарева не сожрало, – забыв свою ученость, испуганно сказал Цветков.
– Полундра!.. До чего на грунте жрать хочется! – прохрипело чудовище, приплясывая на волне у выпущенных водолазом пузырьков воздуха, становившихся все крупнее и бурливее.
– Петя, брось ему мяса! – попросил телефонист.
Петя Веретенников молча набрал в чумичку горсть перемолотой в мясорубке свежей баранины, вышел из камбуза и швырнул мясо за борт. Мясной фарш для битков не успел утонуть, как на него накинулось чудовище и стало жадно клевать, только дрожь пошла по всему телу от проглатывания.
– Людоедка! – прошептал самый худенький курсант.
Тем временем Лошкарев благополучно поднялся на борт.
Съев мясо, чудовище продолжало молча идти на "Устрицу".
– Не наелась! – сказал телефонист.
– Да уж ему теперь только подавай! – усмехнулся Вострецов. – Рыбе-одеялу ваша горсточка мяса – что слону бублик.
– Сколько же ей требуется мяса? – солидно спросил Веретенников.
– А у тебя его много в кладовой? – осведомился Вострецов.
– Килограммов девяносто, – ответил Петя
– Брось ему хоть половину!
– Не выйдет! – сказал Петя. – Поет слабо и ругается. Не стану на него запасы тратить.
– Багор ему надо, а не мясо! – храбро закричал самый худенький курсант.
– Что ж, попробуем! – Боцман подмигнул Вострецову и поднял с палубы длинный шест с железным острием и крючком на конце. – А ну, разойдись!..
Своим оружием – багром – боцман владел в совершенстве: подхватывал на лету брошенную с берега веревку и без промаха ловил шлюпку на самой крутой волне. Он нацелился на чудовище, широко размахнулся и метнул. Раздался всплеск, багор исчез, пробил чудовище, как масло, а оно даже не поежилось, и ни единая капля крови не окрасила воду. Неужели боцман промазал?
– В самую середку попал! – сказал боцман.
– А крови нет! – прошептал телефонист.
– Оно бескровное! – объяснил Вострецов.
– Винтовку! – приказал ему боцман. – Проверим для наглядности твое одеяло пулей.
Вострецов был на "Устрице" первым снайпером, от его пуль все щуки на Лебяжьем рейде всплывали со дна вверх брюхом.
Он зарядил винтовку.
– В эту рыбу сколько ни бей, все дыры мигом затягиваются одеяльным клеем, – сказал Вострецов.
– Огонь! – весело крикнул боцман.
От винтовочной пальбы проснулся пес Куська, зевнул, увидел свободный водолазный шлем, спрятал в него голову и захрапел в чувствительный кружок микрофона.
Когда в ногах Вострецова валялась целая обойма медных расстрелянных гильз, все увидели, что чудовище цело и невредимо.
– Я же говорил! – развел руками Вострецов. – Пули бесполезны.
Рыба-одеяло, урча и посапывая, приближалась к борту.
– Почему оно урчит по-собачьи? – спросил телефонист.
– Одеяло даже и залаять может!
Зеленовато-серая груда, блаженно похрапывая, наплывала на "Устрицу".
– А не увернуться ли нам от нее, как увернулся катер? – предложил один из курсантов.
– Совершенно верно! – поддержал Цветков. – Есть основание предполагать, что этот вид морского млекопитающего неповоротлив, движется по прямой и сворачивать не умеет, как некоторые травоядные организмы, например, разъяренный бык.
Но было уже поздно. Рыба-одеяло плескалось у самого борта "Устрицы".
– Сейчас бросится! – сказал Вострецов.
– Зачем брешешь? – уже недовольно шепнул ему боцман.
– Ничего, узнаем, сдрейфят или нет.
Толя Цветков выхватил из санитарной сумки хирургический пинцет.
– Я предлагаю вооружиться всем, что есть острого и режущего на корабле!..
– Уже коли брать, так потяжелее, – засмеялся дядя Миша.
Курсанты похватали медные манишки, спинные водолазные грузы, телефонист – тяжелую галошу со свинцовой подметкой. Самый худенький насадил штык на разряженную винтовку Вострецова. А Петя Веретенщиков воинственно поднял над головой свою длинную поварскую ложку – чумичку.
Чудовище с тихим визгом привалило к борту "Устрицы".
Телефонист схватил вторую пудовую галошу и закричал Веретенникову:
– Отмыкай кладовую! Выбрасывай ей все мясо!..
– Не дам! – сказал Петя. – Мне месяц команду кормить надо.
– Петя, не жалей! – чуть не плача, сказал Цветков. – Хуже будет. Вся команда чудовищу на обед пойдет. Ведь этому морскому организму, согласно научным данным, требуется неимоверное количество калорий
– Одеялу это мясо не годится, – засмеялся Вострецов. – Ему подавай молотое.
– Нет, девяносто килограммов я молоть не буду! – сказал Петя и решительно взмахнул над бортом своей длинной ложкой.
Цветков ахнул.
– Ты что? – сказал худенький курсант и от страха закрыл глаза.
Петя изо всей силы ударил рыбу-одеяло чумичкой. Полетели брызги.
– Молодец! – сказал боцман.
Кузька проснулся от шума, вынул голову из шлема и побежал к Пете.
Худенький курсант открыл глаза и испугался еще больше. Мокрый Кузька нюхал что-то в Петиной чумичке, фыркал, рычал и пятился.
– Живые! Живые! – кричал Петя.
– Что такое? – спросил Толя Цветков.
Петя вынул из ложки мокрый серый комочек чудовища и поднес его на ладони к очкам медика.
Цветков изменился в лице и уронил пинцет.
– Моллюскум кантабиле куверкулюм!
Он снял очки и подбежал к борту. Раздался всплеск. Это Цветков, разглядывая чудовище, перевесился через борт и упал прямо на страшную рыбу-одеяло. Он пробил ее головой, но рыба-одеяло ему ничего не сделала, пропустила сквозь себя и снова сомкнулась. Цветков вынырнул, ухватился за опущенный с борта штормтрап – веревочную лестницу – и полез обратно на "Устрицу".
В волосах, на спине, на плечах, на шее и даже в карманах Толи Цветкова дрожали, извивались и подпрыгивали крохотные живые существа с толстыми головками и суетливыми смешными хвостиками. Блестя на солнце, они жадно раскрывали рты и срывались с лекаря обратно в воду.
Шерсть на Кузьке стала дыбом при виде Цветкова. Пес начал яростно рвать палубу когтями и оглушительно лаять.
Кузька, отступая от медика, накололся на штык худенького курсанта, отчаянно завизжал и спрятался в шлем. В брошенную у борта трубку подводного телефона пронесся по шлангу жалобный собачий стон.
– Восемь суток без берега! – сказал дядя Миша телефонисту.
– Есть! – обалдело сказал курсант и поспешил убрать трубку на место, в ящик подводного телефона.
По палубе глухо застучали медные манишки, свинцовые грузы, галоши – это, взглянув на Цветкова, курсанты, наконец, всё поняли и уронили, под хохот стариков, свое тяжелое вооружение.
– Оконфузили "Устрицу", – сказал боцман и сплюнул. – Пустяка не разглядели. Я же вам подсказывал. Ну что глаза воротите? Любуйтесь на ваше одеяло! Из него еще будут хорошие окуни или караси.
Курсанты смущенно глядели за борт на большое темно-серое скопление обыкновенных рыбьих мальков.
Ханковцы
1. Гангут
Гангут! Вот слово, которое не меркнет в веках. С этим именем связаны замечательнейшие страницы в истории борьбы нашей Родины за свою независимость.
В 1700 году Петр I начал войну со Швецией за выход России в Балтийское море. Россия, овладев приморскими крепостями Кексгольмом и Выборгом, предложила Швеции мир. Но шведский король Карл XII, сбежавший после полтавского сражения в Турцию, заносчиво ответил: "Хотя бы вся Швеция пропала, а миру не бывать".
И вот русская армия и флот овладевают Гельсингфорсом и, "закрепив оный", стремятся к городу Або, с тем чтобы выйти на побережье Ботнического залива и ударить по самой Швеции.
Но в то время как солдатам Петра удается достигнуть Або, сильный шведский флот преграждает путь петровским морякам у полуострова Гангэ-удд (Ханко по-фински).
Полуостров имел значение морского ключа к двери в Финский залив. Это отчетливо видно на карте Балтийского моря.
Шведы решили не выпускать русских из Финского залива. Их могучий флот не знал тогда соперников в Европе. 29 одних только линейных, многопушечных кораблей выставили шведы.
Гангут, далеко вдаваясь в море, разделяет собою шхеры, и здесь шведские линкоры могли легко уничтожить русские гребные суда во время их перехода по открытому плесу.