- Стой, Харитон!.. - крикнул Неретин, вцепившись изо всей силы в занесенную руку.
Кислый обмяк, ослабляя мышцы.
- Пусти… не ударю… - сказал мрачно.
И пока Неретин и другие возились с Барковым, он уже шагал по дороге своей обычной развалистой походкой, высоко держа голову на кряжистой шее.
На другой день привезли с верховьев убитого упавшей лесиной дровосека, и Харитон, записавшись на его место, ушел на рубку к таксатору.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Дед Нерета строгал на верстаке у амбара доски на ульи. Было дымно и душно. Вспотевшие костлявые лопатки нудно терлись о холщовую рубаху. Ноги тонули в море медово-серебряных стружек.
Иван вернулся из поездки по волости.
- Как хлеба? - спросил Нерета.
- Плохо…
- Да уж хорошими быть не с чего… - дипломатично промычал дед.
Иван распряг лошадь и увел в сарай.
- Иди-ка сюда, - позвал его дед.
Он был недоволен сыном. Конечно, приятно иметь роднёю председателя волостного земства, но ведь хозяйство тоже - не кедровая шишка. Вылузгал орехи и бросил.
- Все ездишь? - спросил он Ивана не без ехидства.
- Езжу… - угрюмо ответил тот.
- Служба твоя, что лануш, - сказал Нерета наставительно, - отцвел и нету. А земля дело прочное. Проездишь, детка, землю-то, а?
- Вот уж отцвету - тогда за землю…
- А не поздно ли будет?
Они долго молчали. Нерета бросил строгать и подошел к сыну.
- Ванюха! - сказал он, неожиданно меняя тон. В седых глазах забегала всегдашняя усмешка, и веселые искры побежали в строгие сыновние глаза. - Брось, а? Оженим по первой статье - найдем бабу, косить будем, а?..
- То есть как же "брось"? - удивился сын.
- А так… К хренам, скажи, мне ваше удовольствие! Я, мол, и сам человек - надоело мне с вами маяться.
- Бросить нельзя, - возразил Иван Кириллыч, улыбаясь. - Хитер ты больно… Раз начато - надо кончать. Скажем, посеял ты гречку, а убирать не станешь…
- Гречку я для себя сею, - перебил дед.
- Это я так, к примеру, - продолжал Неретин, - а только предо мной задача…
Он хотел объяснить, какая перед ним задача, но не стал, решив, что не пришло еще этому время.
- Зада-ча! - передразнил старик. - Вон люди говорят, поделить все хочешь, правда? Нет?
- Врут. Не в дележе дело. Скажем, у тебя хлеба много, но ты своими руками его нажил - никто и не возьмет. А раз Копай нетрудовым потом нажился - отдай!.. Поработай сам, а тогда свой хлеб и кушай!..
- Не шибко и ты в политике силен, - съязвил дед. - Баловство все это! Как был шалай-балай, так и остался. Какой ты мне сын?.. Бузуй ты, детка, а не мужик! Вот уж свернут тебе шею…
Неретину стало жаль отца, но он боялся "распускать слюни" и ничего не ответил. Дед обиделся и взялся за рубанок. Это была первая размолвка в это лето. Потом они спорили часто и даже ругались.
2
В этот вечер Иван Кириллыч пошел к фельдшерице Минаевой. Она болела воспалением почек. В больницу ехать было далеко - пятьдесят верст по таежному тракту. Приходилось ждать, пока пройдут первые приступы болезни.
Поправившийся учитель Барков со всей семьей пил чай на школьном крыльце.
- К шлюхе своей пошел, - сказала жена учителя, повышая голос, чтобы Неретин мог ее слышать. - Нашел приятельницу, большевичку.
- Как Анна Григорьевна? - спросил Неретин у аптечной служительницы.
- Все болеют…
Он зашел на квартиру. Минаева по-прежнему лежала в постели - желтая, с припухшим лицом, разметав нечесаные волосы по подушке. Завидев Неретина, она так и просияла на него своими большими темно-карими глазами.
- Здравствуй, - сказал он просто, наклоняясь и целуя ее в лоб.
Лоб был горячий и влажный.
- В волость, слыхала, ездил?
- Был…
- Ну и как?
- Ничего, - ответил он неохотно. - Настроение лучше здешнего. Особливо внизу. Там и хлеба лучше. А с тобой как?
- Не хуже, не лучше… Арбуза мне хочется…
Она хотела шутливо улыбнуться, но улыбка вышла по-детски жалкой.
- Арбузов еще нет, да тебе и нельзя.
- Я знаю, я шучу…
- Слушай, - сказал Неретин, наклоняясь. - Я, знаешь, зачем пришел?
- Зачем?.. - спросила она растерянно.
Он тихо засмеялся и взял ее за руку. Рука с нежной ямочкой на сгибе была пухлая и желтая, как лицо. Но все же она была мила ему, эта рука.
- Ни зачем… Поняла?.. Ни зачем - просто пришел. Пришел потому, что болит о тебе душа, и потому, что приходить приходится редко, и нет времени на любовь, и мало помощников в деле, и потому, что хочется и можется жить и работать, и сила есть, а ты больна…
Он быстро-быстро целовал ее руку, а каштановые волосы метались на его голове, и ласковые глаза с синью пучились прямым спокойным светом.
Она молча и нервно гладила его волосы, не зная, что сказать, не решаясь почему-то назвать его уменьшительными именами.
- Будет, что ли? - спросил он шутливо, отпуская руку.
Она притянула его близко-близко и, касаясь горячими губами уха, сказала совсем неожиданно:
- Какой ты хороший и… странный…
- Странный? - удивился Неретин.
- Да. Я живу здесь семь лет, а таких еще не видала.
"Чудит", - подумал Неретин, сразу принимая добродушно-насмешливый тон.
- А где я жил, там, надо полагать, здешние странными кажутся. Понятно?..
- Нет, все-таки… не то.
- И тебе, стало быть, без "таких" скучно тут было?
- Скучно…
- Чего ж ты не уехала?
Она хотела сослаться на какие-то тяжелые условия, но что-то взмыло к горлу изнутри, и, удивляясь себе, что может вымолвить это так спокойно, она сказала:
- У меня ведь ребенок был…
Сказала и запнулась.
- Ну, так что ж? - допытывался он. - У меня двое были. То есть не сам я рожал, надо думать, а были мои… - И так как она молчала, он добавил:
- Но если понадобится, я куда угодно поеду. Очень просто.
Она заволновалась и попыталась приподняться на подушке.
- Лежи, лежи… - удержал он ее за плечо.
Она нервно передернула руками, соображая что-то, и наконец сказала:
- Тут целые дела… Когда-нибудь расскажу, не могу сейчас… Ошиблась я как-то, ну и… - Голос ее оборвался, и неожиданно для себя и для него она заплакала.
- Вот это уж зря, - сказал Неретин укоризненно, - на-ка полотенце.
Чувствуя прилив необычайной нежности, он стал сам обтирать ей слезы, впервые замечая, что руки у него грубые и жесткие, а пальцы немного кривые. Но от его уверенных и ласковых движений она успокоилась и даже улыбнулась.
- Видишь, какая я кислая, не то, что ты…
- Ничего, будешь со мной, пройдет. Я ведь простой. А рассказывать вообще не стоит - ерунда.