Она прижалась спиной к стене и стала прислушиваться. В квартире было тихо, так тихо, что она отчетливо слышала сумасшедший стук собственного сердца.
Не похоже было, чтобы кто-то, кроме нее, находился здесь. Она долго, бесконечно долго прислушивалась, пугаясь шума, доносившегося из соседних квартир и с улицы.
Вот где-то наверху стукнула дверь, на лестнице послышался беспечный девичий смех, шаги, голоса. Они приближались, и вот молодые люди прошли мимо дверей этой страшной квартиры. Соня вскочила и, отважившись, бросилась в коридор к дверям.
"Закричать? Нет, лучше тихо открыть дверь и выбежать на лестницу, пока эти спят…" Она почему-то была уверена, что те двое, назвавшиеся иностранцами, обязательно спят в соседней комнате.
Она ощупала дверь, нерешительно повернула английский замок. К ее изумлению, дверь легко открылась – и Соня увидела, как мелькнули фигуры спускающихся по лестнице девушек.
Соня выбежала на площадку. Ноги без туфель мгновенно ощутили холод. Она вспомнила, что на ней нет платья, и нерешительно отступила в коридор квартиры, не закрывая двери. Слабый свет с лестницы осветил висящий на вешалке старый прорезиненный плащ. Схватила его, всунула ноги в стоявшие тут же дамские резиновые сапоги и помчалась по лестнице, на ходу надевая плащ и приглаживая волосы.
Она выбежала во двор, потом на улицу и только тогда облегченно вздохнула.
Мелькая призывным зеленым огоньком, приближалось такси. Выскочив на дорогу и загородив собой проезд, Соня подняла руку.
Таксист остановил машину, с любопытством оглядел девушку в плаще и без головного убора. Спросил:
– А деньги-то есть?
– Есть, конечно! – воскликнула Соня, пугаясь своего хриплого голоса, и торопливо влезла в машину.
В такси было тепло. Она откинулась на спинку сиденья и на какое-то мгновение снова потеряла сознание.
… Длинный звонок разбудил отца и мать. Мать открыла дверь и с трудом удержала крик, увидев Соню в чужом плаще, растрепанную, с воспаленными, испуганными глазами. Сзади нее стоял мужчина и равнодушно звенел ключами.
– Мама, расплатись с таксистом! – сказала Соня, опять с ужасом прислушиваясь к чужому, хриплому голосу.
Она хотела снять плащ, но вспомнила, что она в одной комбинации, и пошла, в чем была, в свою комнату, упала на диван и разрыдалась.
Испуганные родители суетились около нее, стаскивали плащ, сапоги, поили валерьянкой. Отец начал было вызывать "неотложную помощь", но Соня приподнялась и истерически закричала:
– Не надо! Меня раздели в подъезде, сняли часы, кольцо, вырвали сумку…
– Тогда в милицию! – настаивал отец.
– Не надо! Оставьте меня в покое! Дайте прийти в себя! Не надо! Никуда не надо звонить!
– Ну хорошо, девочка, хорошо! – растерянно суетился возле нее отец.
Мать, такая же бледная, как и Соня, дрожащими руками подавала ей лекарства.
А "Фридрих" и "Людвиг" уже на несколько сотен километров отъехали от Москвы в поезде южного направления. Они были довольны собой: четыре любительницы Запада попались на удочку. А как удачно удалось использовать квартиру уехавшего в командировку геолога…
"Фридрих" и "Людвиг" были вполне спокойны – вряд ли их жертвы заявят о происшедшем: как они будут при этом выглядеть?..
10
Нонна и тетя Таня в Мюнхен приехали в темноте. Может быть, потому, что Нонна устала от впечатлений, первая встреча с Мюнхеном оставила ее равнодушной, хотя тетя Таня несколько раз повторила, что Мюнхен называют маленьким Парижем. И провезла ее по самым достопримечательным местам: мимо башни новой ратуши, где с давних пор каждый день в 11 часов начинался бой курантов, сопровождаемый танцами цветных фарфоровых фигур; и мимо Мариинской колонны со статуей богородицы – покровительницы Баварии; и по оживленным площадям Карлсплац и Одионсплац со зданиями резиденций, церковью в стиле барокко Тиатинер-кирхе, с сохранившимся придворным садом Гофгартен и постройками из эпохи баварского короля Людовика I.
Тетя Таня показала племяннице знаменитый оперный театр, величественное здание университета, даже в этот вечерний час окруженное кольцом велосипедов и автомобилей. Провезла Нонну мимо Баварской академии и, конечно, мимо своих магазинов и типографий.
А потом они снова выехали за город, потому что тетя Таня жила на вилле в двадцати километрах от Мюнхена.
Ее вилла стояла в дачной местности. Рядом были такие же двухэтажные дома с гаражами и садиками, отгороженные друг от друга зелеными заборами из причудливо заснеженного и в зимнюю пору не умирающего кустарника.
Тетя Таня загнала машину в гараж и долго возилась на крыльце, открывая дверь несколькими ключами.
"Неужели она живет одна?" – подумала Нонна. И, как бы прочитав ее мысли, тетя Таня сказала:
– Живу, Нонночка, одна в восьмикомнатном доме. Решила продать дом и построить другой, поменьше.
"Вот это да! – в душе смеясь и чуть-чуть злорадствуя, подумала Нонна. – Капиталисты сокращают размах!"
Они вошли в дом, через небольшой коридор прошли в прихожую. Нонна с любопытством огляделась.
Зеркало в рост человека. Вешалка. Пол покрыт зеленой ворсистой материей.
Они разделись. Тетя Таня убрала шубы в стенной шкаф и повела Нонну показывать свое жилище.
– Это вот для тебя.
Они вошли в небольшую комнату с удобным диваном, двумя креслами, низким телевизионным столиком и секретером в углу. Такая же, как в прихожей, ворсистая материя покрывала пол.
Все в доме было предельно просто. Стояли только необходимые вещи.
– Тетя Таня! Вы капиталистка? – спросила Нонна за ужином.
– Все мои капиталы вложены в предприятия. У меня магазины и типографии, Нонночка, не только в Германии, но и в других странах. Живу я, как ты видишь, скромно. На себя трачу мало. Немцы весьма экономны. Мой муж был просто скуп и научил меня ценить не только марку, но и пфенниг. Вот видишь, мой ужин…
Тетя Таня указала на стол.
В честь встречи гостьи из-за рубежа он мог бы быть действительно более богатым. На столе, кроме пшенной каши, салата, тушеных овощей и жареного цыпленка для Нонны, ничего не было. Студенты-стипендиаты театрального училища, собираясь повеселиться, устраивали более обильное угощение.
Нонна очень устала. Тетя Таня заметила, что глаза ее слипаются.
– Ну вот что, деточка, иди-ка спать. Поговорим завтра, – сказала она и, расцеловав племянницу, проводила ее до дверей комнаты.
Утром Нонна проснулась поздно. В доме было тихо. Она надела халат, домашние туфли, выглянула в коридор, потом прошлась по всем комнатам нижнего этажа, поднялась наверх. Все сияло чистотой. Тети Тани не было. И когда только успела она навести порядок!
В кухне, накрытый салфеткой, стоял завтрак для Нонны: две булочки, квадратик масла в изящной упаковке, две крошечные круглые баночки: на одной – пчела (это был мед), на другой – гроздь вишни (это – повидло). На электрической плитке стоял кофейник с уже изрядно перепарившимся кофе. На столе лежали ключи и записка:
Нонночка! Я уехала в семь часов. В двенадцать за тобой приеду. Вместе пообедаем в каком-нибудь экзотическом ресторане. Можешь погулять. Здесь совсем близко прекрасный парк. Но не забудь закрыть дверь на все три ключа.
Тетя Таня.
Нонна с удовольствием помылась под душем в розовой ванне, полюбовалась розовым кафелем, позавтракала и почувствовала, что она могла бы еще съесть два таких завтрака. Заглянула в кухонный шкаф, но ничего съестного не обнаружила. Долго возилась она с большой круглой машиной для мойки посуды, но, так и не сумев разобраться в многочисленных кнопках и дверках ее, вымыла посуду обычным способом – под краном над раковиной.
– Вот как, живут капиталисты! – вслух сказала Нонна. – Вот куда я затесалась!
И подумала, как много интересного расскажет она Алеше, своим друзьям и бабушкиной компаньонке, которая чуть с ума не сошла от счастья и удивления, узнав, что Нонна едет в ФРГ.
В гостиной Нонна подошла к горке и стала рассматривать сувениры из разных стран. Здесь, в компании обезьян, бронзовых божков, кукол и матрешек, уже стояли подаренные Нонной позолоченные деревянные рюмочки, разукрашенные старинным русским рисунком.
Ее заинтересовал необыкновенный цветок, напоминающий огромный лотос, стоявший на окне в обычном горшке с землей.
"Цветет зимой, удивительно! И как бурно цветет", – подумала она и склонилась над ним. Он неприятно пах свежей краской. Нонна поняла, что цветок искусственный.
Такой же искусственный подсолнух "цвел" в горшке на полу.
– А у нас искусственные цветы считают дурным тоном! – сказала она вполголоса зеркалу на стене и остановилась, задумалась.
Вспомнился Алеша с его непонятным отношением к ней. Он никогда не говорил о любви, но все свободное время свое проводил подле Нонны. Он при всех держал ее за руку, точно собирался вот так, рука об руку, пройти по жизни. На этом все и кончалось. Совсем не так, как у всех. Он даже ни разу не поцеловал ее.
Друзья думали, что они вот-вот поженятся, намекали, задавали вопросы. Нонна не знала, что отвечать.
Конечно, она вышла бы за Алешу замуж, даже просто сошлась бы с ним, но он не давал для этого повода. А действовать самой не позволяла девичья гордость.
– Ах, как это несовременно, как это несовременно! – сказала Нонна зеркалу.
Она осторожно вытерла глаза кончиками пальцев и заметила, что лак на ногтях сошел. Слава богу, нашлось дело! Она взяла флакончики с ацетоном и лаком, удобно уселась в кресло и занялась маникюром.
А все-таки жизнь была чудо как хороша! Она в Мюнхене! В доме капиталистки – своей собственной тетки! Забавно!..
Зазвонил телефон.