Стекло было приспущено, теплый ветер врывался в душный, раскаленный дневным солнцем вагон, трепал бархатные занавески. Опускались сумерки. Казалось, что в эту пору небо приближается к земле и звуки на земле становятся глуше. За окном бежали могучие сосны. В глубине бора сгущались синие тени.
С юношеским жестокосердием Игорь спросил:
– Порфирий Константинович, вам не скучно жить? Не страшно, что жизнь вот-вот оборвется?
Учитель помолчал, провожая взглядом мелькнувший полустанок: желтый одинокий дом с огородом, рябиновый куст у крыльца.
– Не скучно и не страшно, – сказал Порфирий Константинович. – Сначала я скажу по поводу "не страшно". Видите ли, Игорь, смерть ожидает каждого человека. А меня уже вот-вот. Я это помню все время. Но мне не страшно потому, что я вижу, чувствую всем существом своим общий поток жизни. Я смотрю на себя как на незначительную частичку великой природы на земле. Выбыл один – поток так же устремлен вперед. Люди так же живут, радуются, творят. Вот поэтому мне не страшно. Теперь ответ на ваш второй вопрос: скучно ли мне? Дело в том, что каждый возраст имеет свои радости. Вы должны это помнить. Мне не только не скучно, но даже весело. Вы это должны были заметить. Мою радость портит то, что я не могу больше преподавать в школе. Но я стараюсь быть все время с молодежью. Вот теперь я еду в Москву. Думаете, там у меня сын или дочь? Ничего подобного. Ученик мой бывший, Митюшка Медведев, неожиданно прислал деньги и такую телеграмму: "Купил под Москвой дачу, возражений не принимаю, немедленно выезжайте погостить". Вот я и еду. Мне кажется, в старости скучно тому, кто живет ради себя. Тому, пожалуй, и страшно.
Поезд остановился на маленькой станции. Началась привычная суета. Женщины и подростки тащили к поезду соленые огурцы, жареных кур, горячую картошку. Пассажиры, наскоро осведомившись у проводников, сколько минут стоит поезд, бежали на базар. Там на столах под навесами было все, что может соблазнить пассажира дальнего следования: и соленые грибы, и жареные куры, и варенец с пенками толщиной в палец.
Порфирий Константинович захотел соленых огурцов, которые около вагона держала девочка на капустном листе. Игорь с готовностью помчался исполнять желание старика. Он купил огурцы и хотел уже прыгнуть на подножку вагона, но его остановил проводник.
– Вот разве молодой человек уступит, – сказал он стоящему подле него пожилому мужчине в пижаме, головой указывая на Игоря. – Им и шум, и свет, и боковые полки только впрок.
– В чем дело? – холодно спросил Игорь, уже догадываясь, о чем будет его просить пассажир в пижаме, с таким множеством покупок, что можно было удивляться, как он удерживает в руках свертки, пакеты, бутылки и даже чайник с кипятком.
– Молодой человек, – заискивающе обратился он к Игорю, – к вам у меня превеликая просьба. Еду в плацкартном вагоне с больной женой. Полгода назад мы сына потеряли. Жену лечили внушением, чтобы сон восстановить. Было полегче ей, а теперь, в поезде, она опять сон потеряла. В вагоне нет отдельных купе, ночами молодежь не спит. Шумно. Свет горит. Жена и я на боковых полках. Измучилась она так, что смотреть страшно. Прошу вас обменяться с ней местом. Разницу я доплачу вам…
Игорь представил свое тихое купе, успокаивающий ночной свет. Почему-то вспомнилась мать. Ему захотелось уступить свое место больной женщине. Но в то же время родилась мысль: а почему именно к нему обратились с этой просьбой? Он такой же взрослый человек, как девушка из посольства, как десятки юношей и девушек, едущих с этим поездом. Или он больше всех похож на мальчишку, с которым можно не считаться?
Мысль эта раздражала и ожесточала Игоря.
Тревожные глаза пожилого мужчины смотрели в глаза юноши. Игорь пожал плечами и сказал холодно :
– Почему я должен уступать свое место? Поговорите с другими. Свет клином не сошелся на мне.
Он повернулся и, чувствуя, что опять делает не то, что нужно, легко вскочил на подножку вагона. Неожиданно он столкнулся с Порфирием Константиновичем и в глазах его прочел приговор.
Игорь прошел в свое купе и по рассеянности капустный лист с огурцами положил на свою постель.
Вскоре поезд тихо тронулся. Поплыли мимо опустевшие подмостки базара, деревянные строения маленькой станции, огороды, поля. Снова оживленно заговорили в открытых купе, в коридорах, ритмично застучали колеса и заколыхался уютный, чистый вагон.
Игорь ждал, что Порфирий Константинович пристыдит его. "Педагоги любят читать мораль", – с неприязнью думал он. Но Порфирий Константинович поблагодарил Игоря за огурцы, взял их, положил в сетку.
Туда же он убрал со стола чашку, банки с маслом и вареньем.
Игорь понял, куда собирается старик. Он ушел в другой конец вагона и, красный от стыда, стал наблюдать за своим купе.
Мимо Игоря весело пробежал седой мужчина в пижаме и исчез. Через несколько минут он вышел с чемоданом и сеткой в руках. За ним показался маленький, сгорбленный Порфирий Константинович. Игорь отвернулся к окну и сделал вид, что увлечен пейзажем, хотя в сгустившихся сумерках ничего уже нельзя было рассмотреть.
К ним переселилась суетливая худенькая женщина. Она сразу же разговорилась с Игорем, с девушкой из посольства, познакомилась с пассажирами из соседнего купе. Стало шумно и оживленно. Но Игоря тянуло пойти к Порфирию Константиновичу, поговорить с ним так же откровенно, как говорил он с Федей или с отцом, остаться на его боковой полке, а старика уговорить пойти обратно. Но ничего этого он так и не сделал, а, напротив, на остановках избегал встречи с Порфирием Константиновичем.
Уже недалеко от Москвы Игорь все же встретился с ним у книжного киоска.
– Игорь, дружок, что же вы меня забыли? – доброжелательно спросил старик, заглядывая в лицо юноши.
Игорь молчал. В этот момент он понял, что неприятного разговора, которого он так боялся, не произойдет. Понял он также и то, что старый учитель преподал ему великолепный урок, который он в жизни никогда не забудет.
Глава шестая
Стояли жаркие августовские дни. Пахло созревшими хлебами и скошенными травами. Воздух звенел пением молодых птиц, разноголосым ауканьем девчонок, которые по целым дням ползали в молодом сосняке в поисках рыжиков. Все лесные звуки заглушал рокот мотора. Комбайн шел по кромке созревшей пшеницы. И с каждым его заходом несжатое поле становилось у́же.
Из глухой тайги бежала река Звонкая. Она то искрилась на солнце в зрелой зелени отлогих берегов, то покрывалась серой неспокойной тенью, пробираясь в лесных зарослях.
В эту пору Маша не чувствовала ласки августовских дней. Сурово встретило ее село Семь Братьев, куда она получила назначение, окончив медицинский институт.
Не раз в бессонные ночи вспоминался ей теперь страх однокурсниц перед работой в районе. Некоторые уезжали туда со слезами. Маша осуждала их и доказывала, что только такая работа, полная риска и самостоятельности, сделает их настоящими врачами.
И вот теперь Маша сама врач сельской больницы. Но не радость чувствовала она, а тревогу и заботу.
Произошло это так.
С чемоданом и портфелем в руках Маша поднялась на высокое крыльцо сельской больницы и вошла в большую светлую комнату. Это была приемная. На широких белых скамьях сидели и лежали люди.
Из комнаты вели две двери. На одной из них висела дощечка с надписью: "Вход в палаты. Посторонним входить нельзя". На другой была приклеена бумажка, на которой значилось: "Прием больных с 9 ч. утра до 1 ч. дня и с 4 ч. дня до 9 ч. вечера".
Маша постеснялась войти в кабинет врача и решила дождаться, когда из дверей кто-нибудь появится. Она поставила чемодан в угол, между входной дверью и скамейкой, положила на него портфель и села на свои вещи.
Больные заметили ее. Женщина, лежавшая на скамейке, перестала стонать, приподняла с мешка голову, обвязанную белым платком, и неприязненно взглянула на нее. Как показалось Маше, взгляд ее говорил: "У тебя небось ничего не болит!"
Не мигая уставилась на Машу и девочка-подросток с забинтованной рукой.
"Вроде не из наших мест, городская", – с любопытством разглядывал Машу старик с мохнатыми седыми бровями.
В дверях появилась немолодая смуглая женщина в белом халате.
Маша вскочила и подошла к ней.
– У меня направление в вашу больницу, – сказала она.
– Какое направление? – с неудовольствием спросила та и, обращаясь к ожидающим, повысила голос: – Граждане, здесь не курить. Сколько раз вам говорить!
Маша вынула из сумочки назначение облздравотдела и протянула его женщине в белом халате. Та бегло прочитала бумажку.
– Наконец-то! – всплеснула она руками. – Заходите поскорее, заходите!
– У меня тут вещи, – нерешительно покосилась Маша на свой чемодан.
– Давайте их сюда! – воскликнула женщина в халате.
Точно опасаясь, чтобы Маша не изменила своего намерения работать в больнице, она почти бегом бросилась в угол, схватила в одну руку портфель, в другую чемодан и сама внесла их в кабинет.
– Феклуша! Доктор новый приехал! Наконец-то!
Медицинская сестра Феклуша стояла на табурете и разбирала в шкафу лекарства. Она степенно повернулась и с любопытством взглянула на Машу.
Серые немигающие глаза, окруженные расходящимися лучиками морщинок, смотрели с удивлением. Маша покраснела. Она поняла, что медсестра огорчена ее молодостью.
Дальнейшие события развернулись совсем не так, как ожидала Маша.
Доктор Вера Павловна Залесская обрадовалась приезду нового врача потому, что получила путевку на курорт и выехать ей необходимо было завтра же, чтобы не опоздать на поезд прямого сообщения.