Глава десятая
Воздух напоен влагой оттаявшей земли, тонким запахом тополиных почек и еще какими-то пряными весенними запахами, от которых кружится голова. Темные ночи с утренними заморозками, ясные лучистые дни…
На асфальте тротуаров, в скверах и на бульварах как-то внезапно, как грибы в лесу после обильного дождя, появились ребятишки, и их веселый, звонкий смех заполняет улицы. А вверху, в еще голых ветках тополей, суетятся и радуются весне птицы.
Весна… На сердце тревожно и радостно. Впереди отдых, лето. А что может быть прекраснее лета? Какое удивительно светлое и радостное чувство пробуждается в вас, когда вы бродите в молодой зелени берез, лежите на земле, мягко устланной опавшей старой хвоей, в тени столетних сосен или в жаркий томящий полдень до шеи погружаетесь в прохладную воду, изредка касаясь ногами гладкого песчаного дна. Хорошо, закинув за голову руки, тихо лежать на воде, предоставив себя течению, и смотреть в ясную голубизну неба на парящего коршуна, на желтобрюхих ласточек, снующих взад-вперед. Плыть и ни о чем не думать.
Но все это будет потом: и тенистый сосняк, и молодые березы, и прохладные реки, – а сейчас школьники забыли обо всех удовольствиях, зарылись с головой в книги, недосыпают ночей.
Начинается важная полоса в их жизни – экзамены. Вот почему на сердце не только радостно, но и тревожно.
Однажды после занятия литературного кружка Геннадий вдруг подошел к Стасе, улыбнулся своей загадочной улыбкой и сказал:
– Я хочу проводить тебя домой.
Стася вспыхнула, поспешно ответила:
– Хорошо.
Потом она надела пальто и сама побежала наверх разыскивать Сафронова.
Они шли медленно, как и в тот зимний вечер, но тогда не смолкал оживленный разговор, а теперь оба больше молчали.
– Говорят, ты очень боишься экзаменов по литературе? – спросил Геннадий.
– Да, очень, – чистосердечно призналась Стася.
– Не понимаю, как это можно бояться экзаменов по литературе!
От этой фразы Стасе стало не по себе, и она впервые ощутила неприязнь к Сафронову.
– Ну что ж, каждому свое… – с раздражением ответила она и подумала: "Федя узнал бы об этом, обязательно предложил бы мне позаниматься с ним. А этот занят только собой!"
Они дошли до Стасиного дома, и Сафронов вяло протянул ей руку.
Она удивилась, что в этот вечер рассталась с Сафроновым без сожаления. Если бы Стася была старше и опытнее или если бы она, как Вера, умела анализировать поступки и свои чувства, то поняла бы, что с этого вечера кончилось ее слепое увлечение Сафроновым и она стала видеть его недостатки. Но тогда Стася не поняла этого. Она только ощутила какую-то удивительную легкость.
"Вот сейчас буду заниматься, и ничто не помешает мне!" – подумала она.
Но осуществить это намерение ей помешала мать.
– Доченька, – сказала Ирма Сергеевна, – я испекла твои любимые лепешки с яблоками. Иди кушать. Постельку я тебе приготовила, ложись спать.
Стася взглянула на белоснежное белье на кровати и с сердцем ответила:
– Не мешай мне, пожалуйста, мама. Я буду заниматься.
– Ты не больна? – участливо спросила мать и ласково обняла Стасю.
– Да нет же, мама, но я действительно заболею от того, что вы с папой забываете, что мне скоро семнадцать лет, а не восемь. У меня экзамены на носу, а ты меня в десять часов укладываешь…
– А ты, доченька, лучше пораньше встань. Я разбужу тебя в шесть часов. Хорошо? Утро вечера мудренее. На свежую голову все лучше запоминается.
"В самом деле, утром заниматься гораздо лучше", – подумала Стася и, точно она обращалась к младшей сестре, а не к матери, сказала:
– Ну, где твои лепешки с яблоками?
Они вошли в столовую. Ирма Сергеевна поставила перед Стасей горячую сковороду с лепешками и кофе. Стася принялась за еду, а мать стояла у стола и с удовлетворением наблюдала за ней.
Мать и дочь молчали. Они молчали почти всегда. Ирме Сергеевне и в голову не приходило расспрашивать Стасю о ее делах, мыслях и чувствах. Духовный мир дочери представлялся ей секретным. " На уме-то, наверное, мальчишки, шалости", – думала она про Стасю. О том, что у дочери могут быть еще какие-то интересы, она не представляла. Стася выглядит отлично, кушает хорошо, следовательно, здорова. Чего же еще нужно родительскому сердцу?
Стасе тоже не интересно было разговаривать с матерью. Хозяйство, в которое была погружена Ирма Сергеевна, ее нисколько не занимало. Стасе всегда было скучно дома, и она старалась проводить время у подруг, в школе или во Дворце пионеров.
Внешностью Стася очень походила на мать, и, посматривая на хорошенькую девочку, Ирма Сергеевна нередко украдкой вздыхала о своей молодости. Правда, и теперь Ирма Сергеевна была женщиной интересной. Но с тех пор как родилась у нее дочь, она бросила наряжаться и следить за собой. Воспитание дочери и хозяйство увлекли ее до самозабвения. Платья стали казаться тесными, она предпочитала им просторные халаты. В туфлях на каблуках уставали ноги от дневной суеты, она стала носить летом тапочки без чулок, зимой – валенки; остригла свои длинные пушистые волосы, потому что за ними нужен был уход.
До рождения Стаси Ирма Сергеевна работала диктором радиокомитета, потом бросила работу и мало-помалу замкнулась в узком мирке четырех комнат.
…В шесть часов утра Ирма Сергеевна вошла в комнату дочери. Стася сладко спала, разрумянившись и раскинув руки. Мать поправила одеяло, вздохнула, вспомнив, как в этой же комнате, только в маленькой кроватке, несколько лет назад спала вот такая же милая и розовенькая ее Стася.
Ирма Сергеевна долго стояла в раздумье над кроватью дочери, затем на цыпочках вышла из комнаты. В девятом часу она вновь вошла к Стасе.
– Стасенька, вставай, родная!
Стася мгновенно вскочила.
– Уже шесть часов?
– Нет, голубка, девятый час.
– Девятый час! – с упреком повторила Стася.
Она быстро оделась и растерянно остановилась посредине комнаты. "Что же делать? – думала она. – Идти заниматься с Верой и Еленой? Но они так хорошо все знают! Зачем им повторять все сначала? Заниматься одной? Хорошо бы, да теперь настроение испорчено". Раздумывая, как быть, Стася ничего не делала.
Ирма Сергеевна дважды звала ее к столу, но та, сердясь на мать, завтракать отказалась и дверь своей комнаты закрыла на крючок.
"Опять пришла с едой вязаться, – подумала она с досадой о матери, услышав стук в дверь. – Стучи не стучи, все равно не открою. Пусть думает, что я уснула или покончила жизнь самоубийством", – злорадствуя, решила Стася.
– Доченька, к тебе пришли, – услышала она голос матери.
"Пришли? Кто бы мог быть так рано?"
Стася поспешно откинула крючок, толкнула дверь и увидела Федю Новикова.
– Федя! – радостно сказала она, пропуская его в комнату.
– А я думал, ты рассердишься, что я так рано. Я и мамаше твоей сказал это. Простите, я не знаю вашего имени-отчества, – обратился он к Стасиной матери.
– Ирма Сергеевна, – все еще присматриваясь к Феде, недружелюбно сказала та.
– Ирма Сергеевна говорит, что ты не в настроении, – вглядываясь в лицо Стаси, продолжал Федя. – Ну, я и совсем струсил, думаю, дважды не вовремя.
– Это она сама виновата! – капризно сказала Стася.
– Успокойся, Стасенька, – виновато ответила Ирма Сергеевна и поспешно вышла из комнаты.
– В чем же провинилась перед тобой твоя мама? – спросил Федя, когда дверь захлопнулась.
– Она обещала разбудить меня в шесть часов, а разбудила в девять. Пожалела! Сорвала мне занятия!
– Ну, один-то раз не беда.
– Один?! – воскликнула Стася. – В том-то и дело, что это ежедневно повторяется.
– Ну, тогда не доверяйся Ирме Сергеевне, вставай сама.
– Сама? – удивилась Стася. – Да я никогда не проснусь сама.
– Значит, заботиться о деле не умеешь, соня ты такая! – засмеялся Федя.
– Да я ничего сама не могу! Я так воспитана. И папа, и она… – Стася кивнула в сторону столовой, где была мать.
– Стася, прости меня, но мне ухо режет, когда ты говоришь о маме "она". Не "она", а мама…
Стася покраснела, но ничего не ответила и заговорила о другом:
– Что же мы у дверей стоим, Федя? Проходи, садись.
Федя прошел в комнату вслед за Стасей.
– Знаешь, зачем я пришел к тебе? – спросил он.
– Не подозреваю даже, – ответила Стася.
– Я хотел бы помочь тебе готовиться к экзаменам по литературе и географии. У меня есть свободное время… Заодно с тобой я и сам бы кое-что повторил. На будущий год при окончании школы пригодится. Ну, как? Не обиделась на меня?
Он говорил таким тоном, словно просил ее о величайшем одолжении. Она рассмеялась радостно и звонко.
– Федя, мы с тобой будем друзьями, хорошо? – сказала она с чувством.
Он крепко пожал ее протянутую руку.
– Ну, раз так, давай не терять зря времени, – сказал Федя и вытащил из кармана брюк тетрадь, свернутую трубочкой.
Федя уже много дней обдумывал метод занятий со Стасей и теперь уверенно сел за ее письменный стол. Стася робко прилепилась на самый краешек стула и опустила глаза.
– Ты пока молчи, будто ничего не знаешь, а я буду рассказывать тебе по билетам. Хорошо?
Стася села удобнее, сложила на коленях руки. Она поняла, что такой план первого занятия Федя придумал нарочно, чтобы она не стеснялась. Они занимались до полудня, и оба остались довольны. Федя рассказывал просто, понятно. Стася внимательно слушала, кое-что записывала и хорошо запоминала.
Прощаясь с Федей, Стася сказала ему с улыбкой:
– Ты преподаешь даже лучше Агриппины Федоровны.
Федя засмеялся: