В ветренные дни все это забвенное дерьмо пылило и осаждалось где-нибудь по ту сторону хозяйственной жизни человека. Но Сват не успокоился: он выпросил у одной вдовы огромное прямоугольное сито - принадлежность веялки - и начал сквозь него просыпать все кучи по очереди. Оставшиеся сверх сита предметы он, не изучая, относил в домашний угол, а по вечерам рассматривал добычу. Первый вечер не принес ему никакого утешения: в добыче значились куски твердого закоснелого кала, изжившие себя мочалки четверть подошвы от валенка, какая-то жестяная зазубринка в два зуба, махор с чепца или камилавки, два камушка, веточка с сухими ягодами - "бесево" крошево бутылочного стекла, окамелок веника, птичье гнездо и многое иное но равно дешевое.
Сват в задумчивости сидел до полуночи, а к заре окончательно поник от беспросветной нужды.
- Буду шапки делать - скоро осень! - сказал он себе утром. - Может, что выйдет! В слободе шапок не готовят, а в городе они дороги, а я по дешевке их буду шить из старых валенок, абы голову человеку грело!
Днем Сват ходил в город - продал сапоги и зипун, - а под вечерний благовест уже был в слободе. За плечами у него держался мешок, в руках палка от собак, а в кармане четыре рубля и два гривенника.
- Валушки ношеные, старые, чиненые здесь покупа-аю! - кричал Сват чужим голосом и озирался на окна и калитки.
Часа два ходил Сват с одной и той же песней - и все зря: ничего не купил. Только раз высунулась из ворот баба в нижней юбке и с намыленными руками:
- А расколотые утюги не берешь?
- Нет! - сказал Сват.
- А чего же ты берешь?
- Валенки!
- Так кто ж тебе их продаст, на зиму-то глядя! У-у, бестолковый пралич! Ты б утюги брал аль вьюшки печные чинил!..
- Того не надо мне! - говорил Сват. - Иди стирай подштанники, а меня не учи: я сам ученый, сученый, крученый, моченый, печеный, драченый… Валушки ношеные, старые, чиненые - здесь покупа-аю!
Баба пучила на проходимца одеревенелые, напуганные глаза, а потом в сердцах хлопала калиткой.
"Хлеб только собрали - какая же зима? - думал Сват. - До чего ж тут народ заботлив - вперед времени идет!"
Филат с Захаром Васильевичем в это время закончили плетень. Но чтобы работнику вышел полный день и оправдать его ужин, Захар Васильевич нашел дело:
- Филат, прочеши плетень, чтобы он не пушился, а потом к Макару сбегаешь за ведром - он ушко приделал!
Филат пошел вдоль плетня, чтобы вправить внутрь торчащие хворостины, а иные лишние изъять прочь. Плетень от такой правки получался ровный и плавный, а каждый свиток прутьев лежал уместно. После такого дела Филат надел валенки, чтобы не бередить израненных плетнем ног, и тронулся к Макару.
Сват к этому часу купил пару валеных опорок и шел знатной походкой.
К такой походке его располагало плотное, стройное тело и выправка прежней, неизвестной жизни. От радости первой удачи Сват неугомонно орал свой призыв к продаже валенок.
Филат шел навстречу ему враскорячку - он никогда не служил в солдатах и не видел в жизни ничего строгого, точного и мощного.
- Скидай валенки, Филат! - сразу предложил Сват и стал в уме определять цену.
- Для чего, Игнат Порфирыч? У меня ноги в ссадинах, а от худобы желваки пошли!
- Что ж ты худой такой? - серьезно спросил Сват и положил наземь мешок. - Некормленный, что ль, живешь или сам больной?
- Да я, Игнат Порфирыч, к вечеру слабну, а по утрам встать не могу…
- Говядину-то часто ешь, сны по ночам видишь? - снова спросил Сват и с мрачной задумчивостью оглядел всего Филата.
- Снов я не вижу, Игнат Порфирыч, мне думать не о чем, а говядину хозяева сами едят - ее не укупишь, говорят, - а мне овощ порцией дают!
- Ишь сволочь какая! - не со злобой, а с горем проговорил Сват. - От овоща в человеке упора нет!.. А там, черти-дураки, кровь проливают…
- Где? - спросил Филат, и глаза его засочились от чужого участия.
- Где - не на бабьей бороде: на войне! Слыхал ты что-нибудь про войну иль тут анчутки живут?
- Слыхал, Игнат Порфирыч! У меня в теле недомерок есть - бумагу на руки дали, так и хожу с ней - боюсь заховать куда-нибудь. А по нашей слободе мужиков мало забрали: кто на железную дорогу учетником стал, а кто белобилетник.
- Знаю, тут ямщики живут - екатерининские помещики! Им что: мужик к зиме всего доставит!
- Это правильно, Игнат Порфирыч, осенью обозами прут!
- Ну, ладно, черт с ними! - закончил беседу Сват и после молчания кратко определил население Ямской слободы: - Глисты в мужицких кишках - вот, кто твои хозяева!
Филат не сообразил, но согласился: он не считал себя умным человеком.
- Ты кроток, но глуп - не особенно! - успокаивал Филата Сват.
- Да мне что, Игнат Порфирыч, весь век одними руками работаю - голова всегда на отдыхе, вот она и завяла! - сознался Филат.
- Ничего, Филат, пущай голова отдохнет, когда-нибудь и она задумается! - говорил Сват и шумно выдыхал воздух, скорбя всею грудью. - Ты у кого работаешь-то сейчас?
- Да у Захара Васильевича нынче плетни кончили в саду, а завтра пойду по дворам напрашиваться!
- Ты вот что - приходи ко мне шапки шить, а там видно будет!
- Аль ты умеешь? - усомнился чего-то Филат.
- Можем. А ты поймешь?
- И я справлюсь! - подобрел Филат и пошел наконец к Макару за ведром. А Сват тронулся дальше опрашивать слободу насчет валенок.
Два человека сидели на земляном полу в хате Свата и ладили из стволов валенок зимние шапки. Работали они уже целую неделю, а сделали всего четыре шапки. На обед им шли хлеб, огурцы и капуста, но они были довольны; только от скуки дикого ландшафта свалочной пустоши и какой-то тесной темноты в сердце Свату иногда казалось, что солнце навсегда померкло и он проверял его взором в окно, а солнце заходило за облачко, освобождалось - и вновь светило.
- Перетерпело, сволочь! - говорил о солнце Сват. - Вот, подлюка, над всякой жизнью светит - ничего не ценит: хуже скота!
Вечерами они не отдыхали - Сват спешил к Успенской ярмарке, чтобы хоть немного выручить денег и облагородить себя и Филата в одежде.
Когда становилось по-ночному темно, Сват кончал первым и говорил:
- Будя, Филат, - ноги свело, в душе морщины пошли! Достань из мешка хлебца - пожуем, и аминь!
В слободе шел густой сон, даже пар над домами поднимался, но это часто и тихо дышала земля, выгоняя дневные человеческие яды.
Сват любил перед сном постоять на крыльце и поглядеть ночной мир. Он видел, как внутрь огромного туловища земли уходило ее гремящее, бушующее сердце и там во тьме продолжало трепетать до утреннего освобождения. Свату нравилось это ежедневное событие, а ничего удивительного не было.
Спали они жутко - от усталости и общей тяжести жизни.
4
Подружился Филат со Сватом теплее кровного родства и думал навек остаться у него шапочным сподручным, если Сват преждевременно не прогонит.
Зато без Филата на слободе многие дела пришли в запустение: поздно обнаружилось, что Филат был единственным и необходимым мастером, способным пользовать всякое дворовое хозяйство. Другого такого кроткого, способного и дешевого человека не было. Иные хозяйки приходили к Филату на свалку и стучали в окошко.
- Филатушка, ты бы зашел: крыша мочится, в самоваре решетка провалилась!
По доброте сердца Филат никому не мог отказать.
- Как управлюсь - зайду, Митревна! В воскресенье жди обязательно.
Сват обижался на сговорчивость Филата:
- Чего ты этих юбошниц приучаешь? Мало они тебя порцией овощи кормили! Дурной идол!
Раз зашел Захар Васильевич, оглядел шапочное занятие и попросил.
- Зайди, Филат, жена двоих снесла - не знаю, куда деваться! - И ушел, не услышав по глухоте ответа Филата.
- К этому сходи! - сам сказал Сват. - Человеку действительно трудно!
В воскресенье Филат явился к Захару Васильевичу. Бледная, омертвевшая хозяйка лежала на деревянной кровати, на которой от клопов в обыкновенное время не спали. Филату стало жалко хозяйку, и он молча глядел в ее тонкое, благородное лицо.
- Ты что, Филат? - мучительным шепотом спросила хозяйка. - Пришел?..
- Пришел, Настасья Семеновна… Может, вам помочь нужно…
- Ах, мне ничего не надо, Филат. Спроси у Захара!
Филат почувствовал стеснительную неловкость от своего бесполезного участия и ушел из горницы. Ему было чего-то жалко и совестно, как будто он повинен в мучении Настасьи Семеновны. Тело его ломило от нервной боли, и он горел от непонятного тягостного стыда, какой случался с ним в ранней молодости. Он никогда не искал женщины, но полюбил бы страшно, верно и горячо, если бы хоть одна рябая девка пожалела его и привлекла к себе с материнской кротостью и нежностью. Он бы потерял себя под ее защищающей лаской и до смерти не утомился бы любить ее. Но такого не случилось ни разу - и Филат волновался и трепетал сейчас от чужой брачной тайны.
Захар Васильевич ходил добрым и негромко указывал:
- Филат, наноси воды на ночь!.. Курам не забудь пашенца дать к вечеру!
Филат и сам следил за всем в такой день. В неугомонной суете ему всегда жилось легче: что-то свое, сердечное и трудное, в работе забывалось. Про это и Сват однажды сказал:
- Работа для нашего брата - милосердие! Дело не в харчах - они надобны, но человека не покрывают! В работе, брат, душа засыпает и нечаянно утешается!
И Филат нынче с яростью мел двор, сделав все остальное, о чем мог догадаться. Захар Васильевич выходил редко - все сидел в горнице около жены. Это тоже почему-то радовало Филата. "Сиди, брат, - думал он, пыля метлой, - я уж тут сам управлюсь, я один, а вы - двое: не обижай жену!"